Глава 2. Госпитализация– Интерны редко специализируются на хронических повреждениях от заклятий, – сказала медведьма Кроули, и эхо ее слов разнеслось по палате.
– Да, мне это все говорят.
Снейп нахмурился при звуках голоса Грейнджер: конечно, его предупредили о ее появлении, но он продолжал надеяться, что она передумает.
– Послушайте, я скажу вам кое-что откровенно, – голос Кроули зазвучал громче, когда она зашла в палату.
– А я им ничего не сказал.
Снейп опустил взгляд на Фрэнка, которого он как раз купал:
– Да, вы ничего не сказали.
– Целительница Бебкок немного рассказала мне о вас, интерн Грейнджер. Я знаю, вы не одобряете, как мы тут ведем дела, но если вы думаете, что вы станете нашей спасительницей...
– Я здесь, чтобы учиться.
Снейп не мог больше противиться искушению: он поднял взгляд и посмотрел на Грейнджер, которая, уперев руки в бока, стояла посреди палаты спиной к нему, лицом к лицу с Кроули. Покачав головой, он пробормотал: «Идиотка».
– Вам нравятся идиоты, – сказал Фрэнк, улыбаясь ему.
Снейп чуть заметно улыбнулся, когда Фрэнк схватил губку с края ванны, намочил ее в грязной воде и выжал у себя над головой.
Прошли недели, а они едва обменялись парой слов. Но Кроули поставила их в одну смену, потому что, как она сказала, только они понимали, что они делали в этой палате.
Гермиона думала, что это несправедливо. Пока не познакомилась с другими сотрудниками больницы, прикрепленными к палате. Гибсон был бы вполне приличным санитаром, если бы приходил на работу трезвым. Янси при всей своей компетентности была сквибом типа Филча; ее постоянные жалобы сводили на нет всю пользу, которую она приносила. Кроули была единственной медведьмой в этой палате в дневную смену, и она проводила весь день, мечась от постели к постели. От лечебных заклинаний и зелий, что она применяла, пациенты либо засыпали, либо визжали, как баньши. Целитель Ноттингем появлялся только по четвергам; у него были более важные случаи в отделении магтравмы.
Так что да, поняла Гермиона, палата Януса Тупия была тупиком, по крайней мере, для студента-целителя. Но она узнала, как лучше всего кормить Роберту, которая думала, что ее рот – это ухо, а ее левое ухо – это рот (свое правое ухо она потеряла), и стала экспертом в том, как довести Эдди до ванны и обратно (с ним надо было вальсировать до самой постели; потом, пока он делал прощальный поклон, все еще покачивая пенисом, ему надо было натянуть на голову ночную рубашку).
И все же, когда у них бывала передышка, Кроули показывала ей пару-тройку полезных заклинаний, а на ее пятнадцатый день в палате Гермиона увидела, как Снейп дал Алисе Лонгботтом зелье, похожее на пюре из шпината.
– Что это было? – спросила Гермиона, выходя вслед за ним из палаты, когда начался их обеденный перерыв.
Он заспешил, повернул за угол и был таков. Не обнаружив его ни во дворике с помойкой, ни в столовой, Гермиона взяла свой салат обратно в палату и поделилась им с Локхартом, который был без ума от редиски почти так же, как от самого себя.
– Я тут подумала, – произнесла Грейнджер через несколько дней, когда они вытирали мочу с пола. Снейп хотел сказать ей, что это не ее работа, что она, как интерн, должна работать с Кроули или с целителем Ноттингемом, постигая искусство заполнения карт, но она уже схватила ведро и надела длинные желтые перчатки. Кроме того, что-то было в том, как у нее раскачивался туда-сюда хвост и краснело лицо, когда она вытирала шваброй пол.
– Я вам не скажу, что это было, – сказал он ей, выжимая швабру над ведром.
Грейнджер закатила глаза.
– Это не по поводу зелья.
– И почему я вам не верю?
– Смотрите, они танцуют! – воскликнул Эдди, показывая на них с постели своей нормальной рукой. (Другая его рука не была травмированной, просто она не была рукой вообще; заклятье, которое повредило его мозг, превратило его левую руку в бубен, отлично подошедший бы для ритм-секции, но неудобный, чтобы показывать на людей, танцующих со швабрами.)
Когда они оказались рядом, Алиса бросила им обертки от жевательной резинки, а Фрэнк запел.
– Потому что у вас дурной характер? – сказала ему Грейнджер, вынимая из своих волос обертку и возвращая ее Алисе.
– Потому что вы последние дни больше ни о чем не говорите.
– Вот неправда. Я спросила вас, какое слабительное лучше давать Фрэнку.
– Ах, ну да. Прошу прощения, что совсем забыл об этом потрясающе интересном разговоре.
– Давайте, я вам покажу, – сказал Локхарт, подходя к Снейпу и забирая у того швабру, – как танцуют настоящие профессионалы.
Некоторое время они смотрели, как бывший учитель ЗОТИ передвигался по комнате, то и дело поскальзываясь, пока надтреснутый белый кафель не покрылся грязными следами. Эдди помогал Локхарту, поддерживая ровный ритм бубном.
– Так вот, это насчет уборки, – сказала Грейнджер, идя по следам Локхарта и пытаясь уничтожить свидетельства его профессионализма.
Снейп нахмурился, сожалея, что не сказал этого раньше:
– Вы не обязаны это делать,
интерн.
– Нет, дело не в этом. Просто... так убрать ничего не получается, и я подумала...
Тут раздался грохот в конце палаты, и еще полчаса Снейп оставался в неведении, что же именно подумала Грейнджер. Все это время они укладывали Роберту в постель и подбирали все те тысячи ложечек для осмотра глотки, что та рассыпала по полу.
– Что, если завтра, когда Кроули уйдет на обед, – у Кроули и других санитаров обед был на час позже, чем у него и Грейнджер, – вы выведете всех в парк? Если их не будет в палате, я могла бы использовать чистящие заклинания, и это не помешало бы лечению.
– Лечению, – Снейп фыркнул, но быстро понял свою ошибку, когда Грейнджер снова посмотрела на него с любопытством. – И нет, я вам не скажу, что я давал миссис Лонгботтом.
Она улыбнулась.
– Мне нравится, что вы называете ее «миссис Лонгботтом».
– А мне нравится, когда вы молчите. Ваша идея абсурдна. Остаточная магия может...
– Свет в палате зачарован, и он не вредит, насколько мы видим. Возможно, только когда при них используют нелечебную магию...
– Мне кажется, – сказал он с презрительной усмешкой, – что вы просто хотите облегчить себе работу. О, разве не чудесно было бы провести полчаса в палате совсем одной, пока Снейп гоняется по парку за безумцами!
– Тогда давайте я с ними погуляю, а вы тут поколдуете, о святой мученик!
Завизжал Эдди, потом Кроули вернулась с обеда, так что их разговор прервался.
Но он не смог заставить себя промолчать, когда вечером они уходили из палаты:
– Кроули же говорила вам не пытаться спасти нас... не пытаться спасти их.
– Это вовсе не то! Я просто хотела бы, чтобы тут было немного более... – она вздохнула и пожала плечами.
Они дошли до места аппарации; вокруг них появлялись и исчезали волшебники в зеленом и красном, в сером и белом.
– Ну, я не могу помешать
вам вывести всех в парк, не правда ли? – сказал он прямо перед тем, как дисаппарировать.
Гермиона довольно сильно гордилась тем, что Кроули потребовалось три дня, чтобы понять, что именно они делали. В конце концов, еще в первый день на прогулке Локхарт провел полчаса, приставая к другим посетителям парка с требованием взять его книги с автографом. Гермиона ожидала, что кто-нибудь пожалуется... Если не пациенты из других палат, то кто-то из членов их семей, которым не могло понравиться, что те редкие минуты, которые их драгоценные выздоравливающие родственники могли провести на свежем воздухе, им приходилось тратить на сражение с Нарциссом, страдающим амнезией.
Но другие посетители парка, казалось, сочувствовали пациентам из палаты Януса Тупия и особенно Гермионе, которая скакала вокруг деревьев и через кустарник, росший вдоль дорожек, пытаясь не растерять своих подопечных. Забавно, насколько она в те дни ценила чувство жалости.
– Послушайте, – сказала Кроули, притащив Гермиону в свой офис, – не подумайте, что я не ценю ваши добрые намерения. Вывести их на денек на солнце. Это прекрасно, я понимаю.
Гермиона на мгновение прикрыла глаза. И почему она не подумала о том, что в такой прекрасный весенний день Кроули может решить пообедать в парке?
– Вы, наверно, думаете, что я жестокосердна, но правила в этой палате существуют не просто так.
– Я не думаю, что вы жестокосердны. – И это было правдой, по крайней мере, теперь. После двух месяцев в палате Гермиона вообще не могла почти никого осуждать, и она совсем не могла дурно думать о Снейпе, который с каждым днем, казалось, все больше выводил ее из равновесия. – Но вы же видите, как изменилась палата?
Исчезли почти все трещины в плитке; стены в палате стали из темно-серых солнечно-желтыми; постельное белье теперь было накрахмалено, а сама палата наконец-то ничем не пахла, что не могло не радовать после ставших привычными ароматов мочи и химических чистящих средств.
Кроули улыбнулась.
– Да, я и не знала, что Снейп так хорошо разбирается в бытовых заклинаниях. Но если попечительский совет об этом узнает, если пациенты в парке каждый день превратятся в более существенную проблему... Уже поговаривают о том, чтобы закрыть палату.
– Как это? Куда же они все денутся?
– После войны открылось несколько коммерческих приютов. И, может быть, на природе пациентам было бы лучше; опять же, у этих приютов больше средств...
– Но у Эдди ведь нет денег, не так ли? А Роберта? Может быть, у Локхарта есть деньги от продажи книг, и Невил, наверное, мог бы платить за своих родителей, но в отношении остальных, у которых нет средств, это несправедливо!
Кроули пожала плечами.
– Палату не назовешь источником прибыли для больницы, и, знаете, после войны...
После войны. Сколько раз она произносила эти слова, когда они были в лесу - она, Рон, Гарри? «Представьте себе, чего мы добьемся, как мы изменим мир!» – говорила она мальчикам, которые только улыбались.
И вот теперь они меняют мир. Волдеморт мертв! Все живут долго и счастливо! Все хорошо!
– Неужели вы не видите, – сказал ее начальник в департаменте волшебного законодательства в ее последний день там, – как ваше отсутствие, эти ваши... ваши приступы мешают нашей работе? Здесь нет ничего личного, мисс Грейнджер, но, я боюсь, что ради прогресса...
О да, вообразите себе этот прогресс!
– Вы ведь понимаете меня, интерн, не правда ли? – спросила Кроули с гримасой, которая, как показалось Гермионе, должна была выражать заботу. Она практически могла видеть себя глазами другой женщины: ссутулившаяся, бледная, с неусмиряемыми лохмами и еще более непокорным взглядом.
Кап, кап, кап – стекал пот по ее бокам, и сжимался желудок.
Гермиона вышла из кабинета своей начальницы и вернулась в палату, где ее вырвало в ванну, которую Янси наполняла для Роберты.
– О, ради Бога! – воскликнула Янси, стремительно покидая палату. – Еще и вашу рвоту я убирать не стану!
Гермиона опустилась на пол рядом с ванной; к ней присоединилась Роберта, и вдвоем они смотрели, как в наполовину наполненной ванне на поверхности воды плавают куски чего-то оранжевого (в сегодняшнем салате морковки было больше, чем обычно).
– Пойдемте, – сказал Снейп, осторожно помогая Роберте подняться на ноги и уводя ее к постели. Гермиона задумалась, глядя на грязную воду, сделает ли он то же самое для нее. И тут она почувствовала, как что-то мягкое ударило ее по голове и упало на пол.
– Вставайте, – сказал он ей. Когда она не послушалась, он кинул в нее еще одну губку. – Есть работа. Эдди описался; вы же знаете, как его забавляет рвота.
Вздохнув, Гермиона заставила себя подняться.
– И он в этом не одинок.
Не то чтобы Снейп действительно хотел это узнать, но в тот день в палате стояла жутковатая тишина, так что вопрос просто вырвался из него, прежде чем он успел себя остановить.
– Что со мной не так? – повторила она его слова, хмурясь. – Какая вам разница?
– Никакой. Просто мне скучно.
– Да что вы! А что не так с
вами? – спросила она, поворачиваясь к нему спиной, чтобы сложить постельное белье в шкаф.
Он передал ей подушку.
– Я таким родился.
– В этом я не сомневаюсь. Хватит подушек, а то не будет места для простыней.
– А вот вы – нет.
– Неужели? Откуда вы знаете, что я не всегда проводила свои дни, извергая содержимое желудка на окружающих?
– Ладно, Грейнджер, проехали.
– Я вам расскажу... если вы мне расскажете про ваше зелье.
– Поверьте, – сказал он, швыряя в нее простыню, так что она стала похожа на привидение, как их представляют себе магловские дети, – это нечестный обмен.
– Приступы паники, или так мне по крайней мере сказали, – она сердито посмотрела на него из-под простыни.
– Вам так сказали?
Аккуратно складывая простыню в несколько раз, Грейнждер ответила:
– Однажды я была у магловского психотерапевта. Вообще-то это была идея Гарри.
– Простыни кончились.
– Тогда давайте полотенца. Знаете, Гарри о вас спрашивает.
– О, могу спорить, вы с ним любите посмеяться над жирноволосым ублюдком.
Грейнджер стукнула его по голове полотенцем, которая только что взяла у него из рук:
– Вы знаете, что вы даже хуже Локхарта? Вы думаете, мы проводим все наши вечера, обсуждая вас?
– А как мисс Уизли относится к тому, что вы каждый вечер что-то обсуждаете с Поттером?
Она попыталась засунуть двенадцать полотенец на полку, где могло поместиться только десять. Вся стопка упала на пол.
– Она теперь миссис Поттер, и я думаю, что она не возражает, учитывая, что это она предложила мне пожить с ними в Годриковой Лощине.
Он смотрел, как Грейнджер наклонилась и стала подбирать полотенца. В этот раз она засунула на полку восемь штук. Потом добавила полотенце.
– Можете положить сверху еще одно.
– Почему бы вам это самому не сделать? – спросила она, кидая ему оставшиеся полотенца.
Отодвинув ее с дороги к шкафу, он на мгновение почувствовал запах ее шампуня. Только когда Грейнджер спросила: «Что?» – он понял, что не сводил с нее взгляда.
– Ваши волосы ни на что не похожи, – сказал он, поворачиваясь к шкафу. Десять полотенец, как и должно быть.
– Кто бы говорил!
Он почувствовал ее смех затылком.
Одним летним днем, в три часа, Невил Лонгботтом вошел в палату Януса Тупия. Кроули встретила его у двери, а Гермиона поспешила к кроватям Алисы и Фрэнка.
Снейп вытирал темно-зеленое пятно со рта Алисы.
Гермиона посмотрела ему в глаза, но он отвернулся к Алисе.
– Миссис Лонгботтом, пришел Невил, ваш сын.
– Гермиона, ты?
Она обернулась и увидела идущего к ней с улыбкой Невила.
– Профессор Лонгботтом! – сказала она, протягивая ему руку.
Но Невил не обратил на это внимания и обнял ее.
– Даже не думай говорить со мной так официально, Гермиона! Я так рад тебя видеть! Я слышал, что ты тут работаешь, но ни разу тебя не видел, потому что обычно прихожу во время ночных смен, когда закончены все занятия. Но теперь, во время каникул... думаю, нам надо как-нибудь вместе выпить!
– Отличная мысль! Но сейчас не буду мешать тебе с твоими родителями, – сказала она, отступая в сторону.
Невил взглянул на Снейпа и кивнул ему, прежде чем сесть в кресло у постелей своих родителей.
Гермиона потянулась, чтобы задернуть вокруг них ширму, когда Алиса сказала:
– Здравствуй, Невил, сынок! Как ты поживаешь?
Всё, – весь шум, всё движение в обычно оживленной палате – казалось, остановилось.
– Мама? – прошептал Невил. – Мама! Ты помнишь мое имя?
Она улыбнулась и дала ему дюжину цветов из фантиков.
Снейп оттолкнул Гермиону в сторону и схватил ширму. Задернув ее вокруг Лонгботтомов, он повернулся к ней и прошипел:
– Даже не спрашивайте!
Гермиона продолжала смотреть ему вслед и после того, как он выскочил из палаты.
– Это все благодаря тебе! – сказал ей Невил через полчаса, уже стоя у выхода из палаты. – В последние несколько месяцев каждый раз, когда я приходил, они все больше понимали, что происходит!
Гермиона покачала головой.
– Это не я, это...
– Медведьма Кроули! – позвал Невил женщину, сидевшую с Эдди в нескольких футах от них. – Вы заметили, какого прогресса Гермиона добилась с моими родителями?
– Я говорила вам, профессор, она настоящее благословение для этой палаты. Правда, Эдди?
В ответ тот потряс бубном.
