Палата Януса Тупия

Глава 1. Диагноз

Он как раз вытирал кал с левой ягодицы Локхарта, когда вся компания зашла в палату.

– Даже элементарные чистящие заклинания, – сказала целительница Бебкок, – могут помешать действию лечебной магии. Поэтому здесь у нас работают санитары, которые поддерживают порядок.

В этот раз интернов было семнадцать, и их мантии были такими белыми, что буквально светились в тусклом свете ламп, вытянувшихся цепочкой на стенах палаты. Как Снейп и ожидал, все интерны отвели взгляд, только чтобы не видеть полуобнаженного пациента и вытирающего ему задницу санитара. Некоторые старательно изучали свои ботинки (заметили ли они пробежавшего по полу таракана?), один посмотрел на часы (оставался всего час до обеденного перерыва), а самый высокий из них уставился на потолок, потеки на котором напоминали слегка помятых бабочек.

Снейп уже собирался вернуться к вытиранию задницы, когда заметил, как кто-то сзади поднял руку. Ногти на пальцах этой руки были обкусаны, а сама рука дрожала, как будто от страха, что ее не заметят. Когда стало понятно, что эти опасения не напрасны, обладательница руки пробилась вперед.

Снейп узнал бы ее и без привычно лохматой шевелюры.

– Но, целительница Бебкок, – произнесла Гермиона Грейнджер, – почему эта палата в таком, э...

Тут она заметила его, и их взгляды скрестились.

Бебкок вздохнула.

– В чем именно, интерн Грейнджер?

– Э, в таком ужасном состоянии, – сказала Грейнджер, сглатывая и снова поворачиваясь к своей наставнице.

– Вам не нравится обстановка тут, интерн? Вы думаете, что мистера, мистера, ох, как там его? - Поджав губы, целительница взмахнула палочкой, и над кроватью пациента взмыли семь дымно-прозрачных букв. – Локхарта. Так вы полагаете, что нашего мистера Локхарта заботит внешний вид, интерн?

Локхарт чихнул, и дым рассеялся.

– Я скорее имела в виду гигиеническую...

– Вы полагаете, – не остановилась Бебкок, направляясь к двери и жестом показывая остальным следовать за ней, – что у больницы есть средства на украшение палат после всех потерь, понесенных во время войны?

Губы Грейнджер дрогнули, и Снейп подумал, что она не заставит себя ждать с ответом. Как вы смеете, скажет она. Как вы смеете рассказывать мне о том, что разрушила война!

Но она промолчала, сжав губы, и около ее рта залегла складка.

– Пойдемте. Далее мы осмотрим отделение отравлений зельями и растениями.

Другие интерны вышли вслед за Бебкок, прямо как гусята, семенящие в ряд за своей крякающей мамашей. Грейнджер была среди них последней, и уже у двери она обернулась.

Они смотрели друг на друга, пока голос Бебкок не растворился в больничной многоголосице.

– Как у вас дела? – спросила она, прикусывая нижнюю губу.

– Я очень занят.

– Ясно.

Он снова сосредоточил свое внимание на Локхартовом заду, подняв глаза только после того, как раздался щелчок дверного замка. 




Она стояла посреди столовой Св. Мунго, вцепившись в обеденный поднос. Одна капля, другая, третья... чувствуя, как пот стекает по бокам, она закрыла глаза. Не здесь, не сейчас.

– Ой! Извините, я не хотел!

Гермиона распахнула глаза и увидела, как мужчина в такой же белой мантии, как у нее, поспешно удаляется к одному из столов. Только посмотрев на свой поднос, она поняла, что другой интерн, видимо, столкнулся с ней. Ее салат, и так уже увядший, был залит водой, расплескавшейся из стакана.

Глубоко вздохнув, она сделала шаг и остановилась. Целители в темно-зеленых мантиях сидели вместе у левого края зала; медведьмы расположились у правой стены, и их красные мантии совсем не сочетались с оранжевыми транспарантами, натянутыми под потолком: «Исцелять — гармонией». Посреди столовой сидели интерны в мантиях, белизна которых невольно вызывала чувство тревоги, и санитары, чья форменная одежда была такой же серой, как краска на стенах.

Четыре стола, точно как в Хогвартсе, подумала она, и ее дыхание ускорилось.

Гермиона поспешила к выходу, только на мгновение остановившись, чтобы выбросить в мусор испорченный обед.




Он нашел это место вскоре после того, как устроился сюда на работу; в любом случае в столовой есть было совершенно невозможно. Цветные униформы, четыре стола? Нет, этого в его жизни уже было больше, чем достаточно.

Этот уголок нельзя было назвать живописным; каменные ступеньки крошились все больше с каждым разом, что он на них садился, а проржавевший мусорный контейнер в дальнем углу двора пах гниющим мясом и перезревшими фруктами даже в эту холодную зимнюю погоду. Но это было его место, и здесь было тихо и пусто.

Пока не явилась она.

Грейнджер распахнула двери во двор и ринулась к мусорному контейнеру. Она не добежала несколько футов, когда ее вырвало прямо на обувь.

Его рука немедленно потянулась к палочке, и, не успев передумать, он пробормотал: «Эванеско».

Грейнджер взглянула на него, и он пожал плечами.

– От этой привычки сложно избавиться, – сказал он, прежде чем вернуться к своему сэндвичу.

Несколько секунд, пока он пытался откусить совсем размокший кусок помидора, царила тишина, и он начал надеяться, что она просто растворится в воздухе или хотя бы сбежит обратно в больницу.

Вместо этого она резко, отчаянно рассмеялась. Как было не посмотреть на нее?

– Наследие тех лет, когда вы были пожирателем смерти? – спросила она, подойдя и усевшись рядом с ним. Наклонив голову, Грейнджер взглянула ему в глаза, и он задумался, как она могла казаться одновременно такой взрослой и такой юной. Все дело было в темных кругах, подумал он, в этих серо-сизых пятнах под глазами, блестевшими слишком ярко.

– О чем это вы? – Снейп поднял с земли скомканный кусок вощеной бумаги, развернул его и начал разглаживать углы, пока обертка полностью не распрямилась.

– Вы сказали, что сложно избавиться от привычки убирать рвоту. – Она поставила локти на колени и уперлась подбородком в ладони. – Я подумала, что вы приобрели ее, когда были пожирателем смерти.

– Вообще-то, – сказал он, кладя остатки сэндвича на бумагу, – нет. Тогда было больше крови, чем рвоты.

– А, мне следовало догадаться. – Она улыбнулась, наблюдая, как он заворачивает остатки обеда. – Неужели вы и правда едите эти сэндвичи с помидорами и чипсами?

– Нет, я приношу их с собой исключительно на случай, если мне встретятся бывшие ученики, которых тошнит и которые не могут найти тему для разговора.

– Разве чипсы не размокают? Или вы их заколдовываете, чтобы они не пропитывались соком помидоров?

Вздохнув, он протянул ей завернутый сэндвич.

– Нет, спасибо. Я не переживу, если меня вырвет еще и на ваши ботинки, профессор.

Он скривился от этого обращения, но не потрудился ее поправить. Вместо этого он сказал:

– Тогда у меня и появилась эта привычка.

– Хм? – Она снова уперлась подбородком в ладони и уставилась на облака цвета стали. Только один бесстрашный луч солнца сумел пробиться сквозь тучи.

– В Хогвартсе. Там и недели не проходило без рвоты.

Рассмеявшись, она сказала:

– Да, я помню, как Джордж и...

Некоторое время они сидели молча. Потом он спросил:

– Что вы тут делаете, Грейнджер?

Уголки ее губ поднялись вверх, но глаза наполнились слезами.

– Пожалуй, мне это нравится. Грейнджер. Звучит по-взрослому, даже профессионально. Мне кажется, так гораздо лучше, чем мисс Грейнджер.

– А я-то хотел оскорбить вас, не назвав интерном.

– Теряете хватку, профессор Снейп.

– Санитар Снейп.

Она рассмеялась, потом шмыгнула носом и вытерла лицо рукой, и красные пятна от слез стали от этого только еще заметнее.

– Знаете, я раньше думала, что вы терпеть не можете антисанитарию, пока той ночью мы с Луной не побывали у вас в кабинете, в самом конце моего шестого года в Хогвартсе. Помните, той ночью, когда вы убили Дамблдора? У вас там был такой кавардак.

– В тот вечер, – произнес он, сжимая в руке остатки сэндвича, – у меня были более важные дела, чем уборка стола.

Он встал.

– Мой перерыв почти...

– Я не хотела, чтобы меня стошнило в столовой прямо перед всеми в мой первый день в больнице, и подумать не могла, что встречу здесь вас. Это даже хуже, то, что меня вырвало у вас на глазах, – сказала она, поднимая на него взгляд. – Что вы тут делаете?

– Я спрашивал вас о больнице, а не о дворике, – сказал он, рассматривая мусорный контейнер. Ему было интересно, сможет ли он добросить до него сэндвич.

– Это дворик? Не может быть. Во двориках должны быть фонтаны и цветы. Это больше похоже на переулок.

– Переулки гораздо уже, в них почти не видно неба.

– Ну, что бы это ни было, я только хотела здесь скрыться. Спрятаться.

– Выбор зрелой личности, мисс Грейнджер. Сколько вам сейчас – двадцать два, двадцать три? Вы на четыре или пять лет старше других интернов, и вы их боитесь? Что случилось с вашей хваленой гриффиндорской храбростью?

– Вы больше не читаете «Пророк»? Я теперь совершенно другой человек. Год я провела, бродя по свету, потом разбила сердце Рону Уизли – или он разбил мое, смотря какой номер газеты вы возьмете; после этого я потратила два с половиной года в отделе магического законодательства, пока меня не уволили за грубое несоответствие занимаемой должности. Потом был отдел связей с маглами, но там я недолго продержалась. Ушла по собственному желанию, потому что Артур все равно уже был готов меня уволить.

– Я не слежу за каждым упоминанием о вас в прессе, – произнес он, наблюдая за парой голубей, которые методично клевали что-то рядом с мусорным контейнером. Он разжал кулак; кусочки хлеба и помидора выпали через дырку в обертке. – Но должен признать, я удивлен.

– Ну, я не удивлена, что вы удивлены. – С усилием она поднялась на ноги. – Все были удивлены. Все думали, что к этому моменту меня уже будут прочить в министры.

– О, меня не удивляет ваша некомпетентность, Грейнджер. Я удивлен, что вас за это уволили. Министерство держит у себя более безмозглых бюрократов, чем вы.

– Это комплимент? – спросила она, улыбаясь ему.

Не разворачивая, он разорвал сэндвич вместе с бумагой пополам и бросил куски голубям. Они испуганно засеменили прочь, взмахивая крыльями, но потом развернулись и двинулись к остаткам сэндвича.

– Не думаю, что есть это в их интересах, – сказала она, следя за голубиным пиром.

Он не мог не улыбнуться.

– Все так же не сомневаетесь, что знаете, как лучше. Я рад убедиться, Грейнджер, что неудачи не умерили вашей уверенности в своей неизменной правоте.

Часы на башне пробили час дня.

– Если вы не хотите, чтобы вас снова уволили, – сказал он, поворачиваясь к двери в больницу, – вам пора пошевеливаться.

– О, я не собираюсь туда возвращаться, – сказала она, не отрывая взгляда от голубей. – Это была ошибка. Я оказалась здесь, потому что Джинни считает, что из меня могла бы выйти приличная... Но я не могу этим заниматься, я больше не могу сосредоточиться, не могу... Не знаю. Со мной что-то не так. – Она пронзительно рассмеялась. – Возможно, я должна быть среди ваших пациентов.

Он уставился на ее затылок; в ее волосах запутались волокна униформы интерна.

– Так оно всегда и бывает, не правда ли?

– Что? – спросила она, бросая на него сердитый взгляд через плечо. – Что всегда так бывает?

– Лучшая в классе, безупречные оценки на Т.Р.И.Т.О.Н.ах, дословно помните все заклинания в учебниках... а потом, встретившись с незначительными трудностями, почувствовав легкую боль, едва столкнувшись с реальной жизнью, вы терпите полный крах.

– Вашу мать! – Она развернулась на каблуках, сделала шаг к двери и остановилась. – Вы не ответили на мой вопрос. Что вы тут делаете, директор?

– Я тут, потому что вы и Лонгботтом были такими дураками, что не дали мне умереть, – сказал он, обходя ее.

Когда он вернулся в палату, медведьма Кроули заметила:

– Вы опоздали, Снейп.

– Вы опоздали! Вы опоздали! – пропели несколько пациентов.

– О, нет! – воскликнул Локхарт, который теперь был одет в свою любимую пурпурную мантию. – Так не пойдет, вы сильно фальшивите!

Он выбрался из постели, прочистил горло и начал размахивать пером, как будто это была дирижерская палочка.

Хор так и не спелся, но какофония успокаивала Снейпа. К четырнадцатому «Вы опоздали!» он уже почти забыл, как звучал голос Грейнджер.




Гермиона не видела Снейпа несколько месяцев; у нее были лекции, практические занятия и дежурства в других отделениях. Каждый день она вынуждала себя обедать с остальными интернами, заставляла себя слушать, как они без устали обсуждали оценки, наставников и кто с кем встречается в пятницу вечером.

– А что ты выберешь, Гермиона?

– А? – она взглянула на Дженис или, может быть, на Джоселин. Какое-то имя, начинающееся на «дж». – О, я буду только салат, – сказала она, поддевая на вилку лист латука.

Остальные интерны переглянулись, а некоторые рассмеялись.

Гермиона ткнула вилкой горку моркови.

– Я спрашиваю, – сказала девушка, чье имя начиналось на «дж», – какую ты выберешь специализацию?

– О! Ну, я вообще-то думала...

– Я хочу сказать, ведь в магтравме всего пара мест, так что конкуренция будет жесткой.

Разглядывая свою одноклассницу, Гермиона задумалась, было ли ее собственное лицо когда-то так же напряжено, взгляд таким же жестким, а губы так же сжаты от едва сдерживаемого желания добиться цели.

– Я подумываю о палате №49.

И снова взгляды, и снова смешки.

– Палате Януса Тупия? – спросил кто-то. Джон? Джаспер? Неужели имена всех остальных интернов начинались на «дж»? – Это же тупик! Им вообще там едва ли нужны целители. Безнадежные случаи.

– А я думаю, это благородно, – сказала то ли Дженис, то ли Джоселин, прежде чем перевести разговор к самому важному и уже давно обсуждаемому вопросу о сексуальной ориентации Бебкок.

Гермиона почувствовала, как на ее теле выступает ненавистный ей пот, ощутила подступающую тошноту и отодвинула стул от стола. Она поспешила во дворик с мусорным контейнером, где, слава Богу, не было никого, и только голуби наблюдали, как ее вырвало. Она шепотом объявила им, что, какая бы там ни была конкуренция, она пойдет в магтравму, потому что, черт побери, она все еще была лучшей в классе! И она поклялась завтра взять на обед что-то вместо салата, потому что ей осточертело рассматривать, во что превратилось то, что она только что съела!

Двадцать пять часов спустя, сидя перед столом Бебкок, Гермиона сказала:

– Я бы хотела подать заявление в отделение недугов от заклятий, палату Януса Тупия, мэм.

Бебкок улыбнулась.

– Как благородно. То, что случилось с вашими родителями...

– Да, все так говорят. – Гермиона встала.

– Интерн, один момент, прежде чем вы вернетесь в больницу.

С живым интересом она обернулась к своей наставнице. Вдруг Бебкок передумала по поводу ее предложения добавить к программе обучения исследовательскую практику, которое Гермиона сделала потому, что, возможно, именно этим она хотела бы заниматься?

– У вас между зубов застрял лист салата, дорогая.