Глава 22. Гробыня/Таня, "И я ненавижу, так как люблю, всё то, что мешает быть рядом с тобой".
Неудавшаяся.
— Гроттерша, ну ты, как всегда не во время, — фыркает Склепова, пропуская Таню в дом.
Квартира – обычная московская двушка – забита коробками, стульчиками, корзинками и рулонами ткани. Таня, аккуратно переступая через вещи, проходит за Гробыней на кухню, откуда тянет запахом свежезаваренного кофе и жаренного мяса.
— Ты прямо как знала, когда приходить. — На Склеповой вместо маленьких маечек — широкая туника, фиолетовые волосы затянуты в хвост, движения какие-то неловкие, совсем не свойственные роковой Гробыне. – Как узнала, где я теперь живу? Ты не думай, я хотела написать тебе письмо, года через три, естественно, — она хмыкает.
— Сарданапал сказал, — Таня неуверенно присаживается на кончик стула.
— Ах, ну конечно, даже в туалет нельзя сходить без того, чтобы это сразу же не доложили нашему милому директору. Гроттерша, чего уселась? Хочешь чай – и мне налей тоже, — Гробыня усаживается за стол и начинает хлопать длинными ресницами.
Таня улыбается и, взяв с полки две чашки, оглядывается.
— А где чайник?
— Блин, ну ты, как не родная прям! В шкафчике справа сразу за пачкой печенья. Да, за хлопьями. Гроттерша, не зли меня, а то сама чайником станешь.
Таня, зная любовь Склеповой к разным – иногда не совсем безопасным – мелочам лезет в шкафчик осторожно, ощупывая каждый предмет. Найдя заварник, вытаскивает его и крутит в руках: белый с ярко-жёлтыми цветами.
— Склеп, ты меня пугаешь, — смеётся Таня, разливая чай по кружкам.
— Гротти, отвянь, — без энтузиазма огрызается Склепова и, складывая руки под подбородком, пытливо смотрит на Таню разноразмерными глазами. – Как твои мужчины, дорогуша? Смотрю, тайга тебя не удержала.
— Не удержала. – Таня обнимает ладонями горячую кружку и никак не может понять, почему, сбежав от Ваньки, первым делом прилетела к Склеповой. Не к Ягуну, не к кому бы то ни было – к Склеповой.
— Неужели решила вернуться к нашему Бейкотикову? – Гробыня больше не смеётся, протягивает руку и крепко сжимает ладонь Тани.
— Нет, — и быстро добавляет: — Нет, нет, никогда. Ты ведь знаешь, что потом было, да?
— Да этого разве что лопухоидный пёсик не знает. Дура ты всё-таки, Гроттерша. Полная, непрошибаемая д-у-р-а. И от бабушки ушла, и от дедушки ушла… Чем тебя Валялкин-то не устроил?
— Не важно, не имеет значения, — отмахивается Таня и переводит тему: — А ты почему с Лысой Горы переехала? Не уж-то надоели разговоры с мертвецами?
— Мне надоели? Гроттерша, даже ты мне не надоела за столько лет, а разговоры с мертвецами, поверь мне, куда интереснее, чем твои вечные сердечные переживания, — Склепова язвит, но уже без бывшего запала, скорее по привычке.
Танина рука всё ещё в ладони Склеповой, она чувствует её тепло, тонкие пальчики почему-то без единого кольца. Что-то изменилось, Таня чувствует это отчаянно-сильно, но не хочет верить. Она ожидала увидеть здесь такую родную ироничную Гробыню, а не… милую, одомашненную Склепову.
— А Гуня где? Неужели ты его бросила?
— Бросила? Да ты точно головой где-то ударилась. Нет, — тихо добавляет она и почему отводит взгляд.
— Склепова, я ведь к тебе первой прилетела, думала… — Таня меняет их руки местами: теперь её ладонь судорожно сжимает ладонь Гробыни. – Думала, что… помнишь, о чём мы говорили когда-то? Помнишь? – она судорожно шепчет.
— Столько лет прошло уже, Тань, столько воды утекло, — грустно говорит Гробыня и осторожно убирает свою руку.
— Мы ведь можем ещё всё вернуть, разве не так?
— Танька… ты пойми… мы ведь тогда маленькими были, глупыми совсем, думали, мир перевернуть можно. А ведь нельзя. — Таня никогда не видела Склепову такой серьёзной. Куда делась её беспечность, свободолюбие и смех?
— Ну и что? – упрямо говорит Таня, отчаянно не желая смотреть правде в глаза.
— А то, что я слишком люблю свой маленький мирок.
— Ты? Маленький? Склепова, да что с тобой такое? – Таня вскакивает со стула и, обогнув стол, обхватывает лицо бывшей соседки ладонями. – Склепова, ведь у нас тоже могло бы всё быть.
Мы могли бы быть! – отчаянно шепчет Таня, покрывая лицо Гробыни лихорадочными поцелуями.
Гробыня осторожно отстраняется и смотрит Тане прямо в глаза.
— Тань, а ты так и не повзрослела, всё такая же импульсивная и глупая, — она осторожно прикасается губами к губам Тани в быстром поцелуе. – Только вот я уже другая. Забавно вышло, правда?
Вдруг слышится громкий скрёжет ключа в замочной скважине и сразу же оглушительный крик:
— Анечка! Я дома!
Таня вскакивает на ноги и отскакивает в другой конец кухни.
— Анечка? – неверяще переспрашивает она, но Гробыня уже не слышит.
— Гуня, ты сегодня, как обычно, опоздал! – ноет Склепова, повиснув у Гломова на шее.
— Ну, прости, я не хотел, — грохочет огромный Гуня, нежно обнимая Гробыню. – О, Танька! Привет, а ты у нас… это… судьбами какими?
— Мимо пролетала, — сдавленно говорит Таня, — Тибидохс решила навестить.
— Ань, а ты… это… уже сообщила новости?
— Нет, не думаю, что…
— А Аня беременна! – не слушая Гробыню, говорит Гуня и на его лице появляется такая искренняя улыбка, что Тане хочется провалиться сквозь пол. Или, чтобы — в духе лучших мультфильмов — на неё сейчас свалилось пианино.
— Поздравляю! – слишком бурно и громко говорит Таня. – Вы извините, мне уже пора, меня ждут. Столько дел…
— Тань, — тихо зовёт Аня, но та уже выскакивает за дверь, крепко прижимая к груди контрабас.
Таня чувствует, что именно сейчас от неё оторвали огромный кусок, только что её предали. Ну куда она теперь?..
