Вместо пролога. Вина.
Часы стучат. Интересно, чаще, чем бьётся его сердце? Что за глупый вопрос – конечно, чаще. Редко когда она, практически поселившаяся в этой палате, может услышать больше трёх ударов в минуту. Невольно всплывает в памяти разговор недельной давности…
- Доктор, скажите хотя бы, что это? Кома, транс, летаргия? Что происходит здесь, в этой палате, уже три дня? Вы знаете?
- Мисс Грэйнджер, с последствиями заклинаний такой силы это нормальное явление. Мать вашего друга уже очнулась, и чувствует себя просто прекрасно, если учитывать её потрясения.
Да, двоюродная сестра крёстного Гарри очень изменилась. Ni?ak-ress Se?dhee словно смыла с неё всё наносное – черты лица очень истончились, кожа так сильно обтянула их, что казалось, будто это какая-то старательно выбеленная ткань, а от болезненной хрупкости тела хочется со стыдом отвести глаза. Она, похоже, и раньше-то не была слишком полной, а уж теперь, сбросив ещё килограмм десять от своего нормального веса… Волосы зажглись лунным серебром – так сияет седина на блондинках, и теперь её шевелюра представляла собой удивительную смесь прядей золотого и серебряного оттенков.
- Но хотя бы скажите, на что именно повлияло заклинание? Подавлены водители ритма миокарда? Парализованы мышцы грудной клетки и нарушены механизмы дыхания? Повреждена рецепторная система?
- Мисс, боюсь, я ничем не в силах вам помочь. Наше обследование говорит, что тело вашего друга абсолютно здорово – мы без особого труда залечили мелкие царапины и более серьёзные повреждения на предплечье и спине. Мы даже проконсультировались – с соблюдением всех норм безопасности, разумеется – с не волшебной техникой, но и она не выявила никаких повреждений. Остаётся только ждать…
Она мотнула головой, отгоняя навязчивое воспоминание, и подошла к распахнутому недавно окну, прислоняясь виском к приятно прохладной деревянной раме.
В Лондоне опять дождь. А вот она не плачет. Уже давно. С того самого момента, как узнала о последствиях её выходки. Да-да, началось всё с тебя, Гермиона Грэйнджер, нет смысла это отрицать, да и не станет она этого делать – вряд ли можно обвинить её в трусости. Скорее уж в безрассудстве, стремлении обвинять других и чрезмерной уверенности в собственной правоте. Это она позвала Перси туда, на поляну рядом с озером, пытаясь поговорить нормально и вдолбить в эту по-уизлевски упрямую голову, что он ошибается. Её единственную он, может быть, и послушал бы, но… Его угораздило ляпнуть что-то оскорбительное, и она, и без того на пределе нервозности, моментально взорвалась. До дуэли по всем правилам не дошло только потому, что начался этот кошмар.
Шаги в коридоре. Хлопнула дверь соседней палаты. Понятно, это Малфой пришёл к матери. Кажется, её скоро выпишут. Полностью её нормальный вес восстановить так и не удалось, но Нарцисса Малфой уже по крайней мере больше не напоминает призрак. Снова шаги. Скрипнула дверь. Она резко повернулась, капюшон лёгкой серебристо-серой мантии упал на плечи. И чуть не отшатнулась. Миссис Уизли!
- Что ты здесь делаешь? – с неприкрытой враждебностью осведомилась женщина, резко выдернув свой локоть из руки Гарри. – Ты убила одного моего сына и хочешь добить другого?
- Миссис Уизли! Не говорите так! – Гарри. Спасибо тебе. Никогда не было правдой то, о чем сплетничали относительно их троих все, кому было не лень. Склонности к инцесту ни у неё, ни у Гарри с Роном нет. Они поняли это… когда же? Курсе на третьем, наверное. Мальчишки были единственными людьми, перед которыми можно было реветь, не опасаясь, что тебя не поймут или отмахнутся, отговорившись делами.
Её подбородок немедленно, почти рефлекторно взлетел вверх, спина резко выпрямилась – до хруста в натруженном неподвижным многочасовым сидением позвоночнике, а взгляд карих глаз скрестился с яростными голубыми, такими похожими на глаза Рона. Нет, она не опустит подбородка, не пустит на лицо ни грана эмоций, не отведёт глаз – именно потому, что Молли Уизли права. Она имеет право сказать ей всё, что угодно, и ей самой никогда не найти таких слов, но вот услышать её оправдания Молли она не даст. Потому что этого может потребовать только её друг, который сейчас лежит здесь.
Она бросила взгляд на Рона. Ошибка. Не надо было это делать – горло перехватило слезами. Нет. Привычное мысленное упражнение – и по телу изнутри проносится пламя, выжигая эмоции. Её костёр. Единственный Путь Суда для ведьмы. Ей всходить на костер и ей осуждать себя. Ей обрекать себя на смерть и приводить в действие приговор тоже ей. Она выбрала своё Пламя там, на Хогвартском озере.
Надо же, как близко подошла миссис Уизли. Они, оказывается, почти одного роста, она, Гермиона, сильно вытянулась за лето. Шорох двери. Кто же это? Драко. Оперся на косяк и скрестил руки на груди. Единственный человек в этой комнате, которому хватило ума ни во что не вмешиваться. Да, чтобы подружить её с мальчишками потребовался тролль трёх с половиной метров ростом. Чтобы перечеркнуть семь лет взаимной ненависти и к концу всё более изощрённых взаимных пакостей понадобилось всего лишь пережить ту страшную июльскую ночь. Действительно, мелочи. Буквально – фигня делов.
Её голова резко мотнулась в сторону. Пощёчина. Мер-лин! Гермиона подняла руку, холодными мокрыми от дождя пальцами провела по щеке и в первый раз разлепила губы:
- Это всё, что вы хотели сказать мне, миссис Уизли? – ни грана холода в голосе. Просто вопрос. Вроде: "Не хотите ли чаю, миссис Уизли?" Спокойствие в ореховых глазах. Спокойствие, готовое вот-вот надломиться.
Взорваться искренностью неподдельной боли, в отсутствии которой её упрекают, и гневным пламенем ответного упрёка.
Удар двери о косяк. Миссис Уизли вылетает как ошпаренная. Пронесло. Но с каждым разом всё труднее.
- Гермиона? – ме-едленно отвести взгляд от двери. Медленно, сказала! Расслабить плечи. Не ссутулиться, а просто расслабить. И поднять на лучшего друга глаза.
- Спасибо, что попробовал вступиться. – Даже не призрак, а обморок улыбки. Трудно лгать в эти глаза.
- Я не собираюсь тебя утешать, не бойся. – Ч-что? – Этого никто не сможет, кроме тебя самой. И простить себя ты сможешь только сама.
Она отрицательно качает головой и набрасывает капюшон, старательно пряча волосы.
- Не понимаешь. – Гарри вздыхает. – Поймёшь. И простишь. Береги себя, Гермиона.
Шаг к двери. Спасибо, Гарри, но ты не прав. Вряд ли мы встретимся ещё. Ещё шаг. Обойти встретившегося на пути Малфоя. Мы не успеем стать друзьями, Драко. Закрыть за собой дверь – в ручке что-то подозрительно хрустнуло, когда она её отпустила. Прощай, Рон. Больше она в эту палату не войдёт.
Малфой старательно подёргал дверь, прежде чем повернуться к недавнему врагу:
- Ну, и что за цирк ты тут устроил? – светлая бровь насмешливо изломилась.
- О подруге моего не безоблачного, но правильно закончившегося детства потом. Сначала – Рон.
- Ты за этим меня сюда позвал? – Молчаливо-сосредоточенный кивок. – А, почему, собственно, ты так уверен, что я буду тебе помогать? – Мерзкая фамильная и отлично знакомая им обоим ухмылочка.
- Мы не враги… теперь. И ни один не захочет терять противника. Не согласен? – Гарри досадливо мотнул головой, отбрасывая вечно мешающую непослушную чёлку.
- Пожалуй, действительно… - Принц Слизерина задумчиво сощурил глаза. – Почему я, а не моя мать?
- Только не надо делать из себя идиота. Потому что враждовала четвёрка, а не наше трио и посторонняя женщина или два твоих питекантропа, потому что, - язвительные интонации в голосе, - она и так достаточно настрадалась в браке, тьфу, ну мало ли почему?
Сдержанный кивок. Потом:
- Что ты предлагаешь? Я несколько раз перечитывал твою книгу, но не увидел ничего, что могло бы помочь. Кстати, где ты её откопал? Не в Хогвартской же библиотеке?
- У Сириуса в доме. – Гарри нервно взъерошил волосы. – И вернулся за нею сразу после конца выпускных экзаменов. Эти признаки мне что-то напоминали: вся эта чехарда с подземельями, замирающие на пол дороге лестницы, присмиревший Пивз и ошалелые привидения…
- Так что ты понял? – нетерпеливо спросил Малфой.
- Что только в наше психованное время жизнь могли обозвать смертью.
- Что…? Но ведь… Подожди-ка, - прервал сам себя Драко. – Ну конечно: "и на дерзнувших обрушится мощь стихий"! Н-да, действительно. Ты связался с идиотом, Поттер. Меня же этому учили, причём на пророчествах – искать несколько смыслов сразу, даже если кусок вроде бы не допускает неоднозначности толкования!
- Плохо учили, значит, - не удержался от шпильки Гарри.
- Как это делается? Надеюсь, без крови, экзальтированных воплей и прочего? – скривился Малфой. – Надоело.
- Нет, таким идиотизмом основатели не страдали. Просто возьми его за руку и всё.
- Странно, он словно неживой. Даже не словно, а точно.
- Всё верно. Он ведь выбросил из круга четвёртого, а сам рухнул на границе. И теперь ни туда, ни сюда. – Последовало терпеливое объяснение.
Прошло около минуты.
- Ну? И что дальше?
- Не мешай. Ты меня отвлекаешь. – Закрыв глаза, Гарри повернулся к двери, словно незряче шевельнулся. И в комнату, хлопнув многострадальной дверью, ворвался ветер. – Начинается! Теперь ты.
Драко не стал закрывать глаза. Просто, не отпуская руки Рона, повернулся к открытому настежь окну. Дождь хлынул с новой силой, отвесной стеной, и словно вошёл в комнату.
"Мерлин, помоги мне! Я не суеверна, но сейчас хочу быть такой! Хоть как-нибудь, хоть маленьким символом, хоть простеньким чьим-то Люмосом, чтобы я была уверена", - Гермиона обернулась на чей-то возглас.
- Надо же, распустился! – Маленькая целительница, показавшая ей сюда дорогу неделю назад, удивлённо взирала на горшок в своих руках: бутон волшебного цветка распустился и теперь… напевал мелодию гимна Хогвартса!
- Спасибо! – Гермиона бросилась по коридору к лестнице, снова забыв про капюшон. Значит, она правильно решила!
А маленькая целительница ещё раз за эти пять минут сильно удивилась: коридор больницы имени св. Мунго был достаточно длинным и освещённым, чтобы она успела разглядеть до конца, что короткие вьющиеся волосы этой очень вежливой и очень печальной юной волшебницы меняют цвет, становясь всех оттенков пламени – от солнечно-рыжего и медового до тёмно-красного и каштанового. Каждая прядка – своего собственного, неповторимого тона. С этих самых пор – и до смерти.
