Мы победили! Глава 2.
Мы победили!
5 мая 1998 года.
Когда Невилл был еще маленьким мальчиком, он просто ненавидел посещения родителей. Он презирал больницы со всей страстью еще с тех пор, как себя помнил. Именно больница Святого Мунго была его худшим страхом — воплощением всего, чего он так боялся. Чистые, буквально выдраенные до блеска полы, фальшивые улыбки и слишком занятые врачи, медсестры и сиделки; занятые настолько, чтобы не иметь времени возиться с ним — маленьким и напуганным мальчишкой.
Однажды, когда ему было шесть, он заблудился среди бесчисленных коридоров; пришлось просить с десяток человек, прежде чем кто-то — даже не работник, а простая пожилая женщина, посещающая племянника — взял его за руку и привел обратно к нужной палате. С тех пор он отчаянно боялся Мунго. Это было чувство, неподобающее испытывать истинному Гриффиндорцу, сыну ТАКИХ родителей, поэтому он скрывал его и от своей бабушки, и от всего мира.
И, конечно же, от самого себя.
Вырастая и каждую неделю, а иногда и ежедневно, посещая родителей во время школьных каникул и выходных дней, он становился все более и более терпеливым. Может быть, потому, что его родители постепенно начинали «возвращаться». Нет, они никогда больше не были в здравом уме, он знал, что они никогда не оправятся полностью (хотя все время цеплялся за призрачную надежду, что придет время, и они станут полностью здоровыми), но был некоторый прогресс.
Мать больше не проводила половину времени, обхватив руками колени и отчаянно плача, а отец наконец-то перестал постоянно кричать, прижимая руки к ушам и глядя в пустоту. Алиса даже начала улыбаться — она была невероятно красивой, когда улыбалась. Однажды он даже услышал ее смех. Она ела конфеты, которые принесла его бабушка, и они ей нравились. Она часто возвращала сыну обертки, а он часто думал, что она могла бы даже сказать «Спасибо» (хотя этого никогда не случалось); всегда улыбалась, когда видела его, хотя и не понимала, кто он. И еще иногда Невилл мог обнять отца на прощанье.
Наверное, именно из-за этого он терпел все ужасы, связанные с посещением больницы, так что после стольких лет Мунго стало едва ли не самым его любимым местом времяпровождения.
Теперь Невилл чувствовал себя почти великолепно, возвращаясь в эти чистые коридоры и отполированные залы, с которыми его связывало столько воспоминаний, в которых он не был нескольким больше года. Мужичина у столика регистрации легонько поклонился ему, едва он переступил порог здания, а продавец в магазине для посетителей долго не хотел отпускать, разговаривая, разговаривая и разговаривая. В конце концов, Невилл с большим трудом отвязался от него, купив коробку шоколадных конфет, и поспешно скрылся в коридоре. Отец любил шоколад, да и блестящая золотом оберточная бумага обязательно понравится маме, обожавшей все яркое.
Едва свернув за угол, он приметил мерно раскачивающиеся светлые волосы и торопливый, слишком знакомый шаг. Аминта приветливо кивнула ему, когда он догнал ее. Парень тепло улыбнулся в ответ. Медсестра замедлила шаг, с трудом останавливая нагруженную чистыми простынями тележку.
— Тебя так долго не было, — произнесла она, устало облокотившись на ручки тележки. — Они по тебе скучали.
Аминта была единственной, кто действительно понимал Невилла, она понимала его связь с родителями и никогда не жалела. Она была единственной, кто действительно уважал его десять долгих лет, на протяжении которых они были знакомы.
— Я не мог прийти в прошлом году, — ответил он, глядя на дверь. — Я тоже очень по ним скучал.
— Они будут рады тебя видеть, — горячо воскликнула она, а затем бегло взглянула на часы. — Я бы с удовольствием осталась и поболтала еще, но... после битвы у нас так много пациентов, и я постоянно везде опаздываю... Потом мы обязательно всё наверстаем. На выходных, тебя устроит?
— Конечно, — согласно кивнул головой Невилл.
Она легко подтолкнула тележку вперед.
— Я не сказала им, Невилл, никто не сказал... — добавила она через плечо. — Подумала, ты хотел бы быть первым.
— Спасибо, — благодарно улыбнувшись, произнес он.
— И мне ты тоже должен все рассказать, — произнесла она, прежде чем скрыться за углом коридора вместе со своей тележкой. — Даже не думай, что тебе удастся ускользнуть.
Он улыбнулся, но улыбка быстро испарилась, когда он снова взглянул на дверь. За этой дверью были его родители, которых он не видел больше года. Родители, которые совершенно не беспокоились о нем всё это время. Родители, которые не помнили о его существовании. Родители, которые не подорвутся с места и не обнимут его, когда увидят.
Он постучал в дверь, которая, ясное дело, оказалась запертой.
«Как в тюрьме», — пришло в голову немного не подходящее сравнение.
Они рисовали, когда он вошел. В руках у них были кисти и тюбики, а рядом стоял огромный холст, но полотно было девственно-чистым. Вместо этого они сами, стены и большие листы бумаги, разбросанные по всей палате, были сплошь измазаны красками. Отец был украшен брызгами синих капель на носу, а мать, тоже измазанная краской с головы до ног, заливисто смеялась.
Пожилая медсестра, Элис, казалось, нисколько не возражала против этого безобразия. Напротив, глядя на них она едва скрывала улыбку. Она была одной из самых проницательных женщин, которую Невилл когда-либо знал и которой безгранично восхищался.
— Присаживайся, — произнесла она, глядя на Алису, сжимавшую в руке кисть с желтой краской и явно замышлявшую измазать ею стены. — Только взгляни, неужели они не прелесть?
Он не мог не признать, что именно такими его родители сейчас и являлись. Алиса приблизилась к мужу, стоявшему неподвижно, и слегка ласкала его лицо с помощью кисти, окрашивая щеки Фрэнка в лимонный цвет. Затем окунула кисть в баночку с красной краской и снова принялась за дело, выводя на его лбу ярко-алое пламя, а после окрашивая вокруг глаз зеленые круги.
— Когда они научились рисовать? — только и спросил он, заворожено наблюдая за родителями.
— Совсем недавно, — ответила медсестра, настороженно наблюдая за медленными движениями Алисы. — Я подумала, что им это покажется интересным. И правда, смотри, как им весело вдвоем!..
Невилл согласно кивнул. Его мать обернулась и нежно улыбнулась ему, словно впервые заметив. Когда-то он с трудом мог заставить ее взглянуть на себя. Сейчас же она всегда улыбалась, глядя на сына, хотя в ее взгляде всё еще изредка проглядывалось безумие. Один целитель как-то сказал, что именно безумие является одним из главных механизмов защиты организма. Правда, тогда Невилл мало что смыслил в этом. Ему только исполнилось десять, и он ровным счетом ничего не понимал в механизмах и системах здоровья. Но уже тогда он знал, что родители, простыми словами, тронулись умом, чтобы избежать боли, поэтому им никогда не придется столкнуться с ужасающими воспоминаниями пыток. Именно поэтому никакие уговоры не могли заставить их вернуться. Невиллу это объяснение понравилось больше других. Ему было очень неприятно, что многие друзья семьи всегда говорили о них в прошлом времени. Так, словно они умерли или их вообще никогда и не существовало.
«Бедный сирота», — говорили ему снова и снова. Сперва Невилл пытался уверять, что он — никакой не сирота, на что в ему ответ печально встряхивали головами и, скорее всего, принимали за дурачка. С тех пор он молча слушал, предпочитая ничего не говорить.
Невиллу никогда даже и в голову не приходило: отсутствующий взгляд матери не всегда означал, что она снова «там». Но он всегда, точно так же, как и сейчас, опирался на невозможную надежду, что достаточно только одной хорошей новости, только одного счастливого воспоминания, которые были бы в силах стереть весь страх родителей и заставить их вернуться обратно к нему, домой... Именно поэтому он в подробностях рассказывал им обо всем хорошем, что имело место в его жизни. Он описывал каждую прелестную вещь, которую только видел, будь то радуга или бабочка на капустном листе в саду у бабушки. Рассказывал об огненных волосах Джинни, переливающихся всевозможными оттенками алого. Рассказывал о веселой чудаковатости Луны. Мама очень любила такие истории. Частенько он просто читал ей или приносил детские книги, чтобы она могла переворачивать страницы и рассматривать иллюстрации: е любимой была его копия «Сказок Барда Бидля».
И как только он сам не смог догадаться, что ей понравится живопись!
Родители, наконец, закончили и уселись на кровать, пристально уставившись на сына. Алиса все еще улыбалась, а отец был весь измазан красками, что на ком-то другом выглядело бы в большей мере глупо и нелепо, но только улыбка, которой он обнажил ряд белоснежных зубов, и измазанные уголки его глаз действительно имели значение для Невилла. Ему вдруг захотелось рассказать им обо всем, что случилось с ним за этот год, о том, ради чего он, собственно, пришел.
— Я оставлю вас одних ненадолго, — произнесла Элис, поднимаясь на ноги. — Только не позволяй им есть краски. Постучишь, когда закончите.
Парень одарил сиделку благодарной улыбкой.
— Прощай, — тихо сказала Алиса после того, как дверь за женщиной захлопнулась. Невилл удивленно на нее посмотрел. Она очень редко разговаривала.
— Здравствуй, мама, — сказал он после небольшой паузы. — Папа...
Родители слушали его, их взгляды были сосредоточены на нем, а лица — немного встревоженными. Они словно замерли в ожидании чего-то. Невилл улыбнулся, отчаянно желая развеять все их страхи. Как бы там ни было, сегодня он пришел с хорошими новостями.
— Мне очень жаль, что я пришел так поздно, — продолжал парень, с искренним сожалением глядя на мать. — Этот год был очень тяжелым для меня, но сегодня я пришел к вам с новостью... Хорошей новостью. Хотите услышать?
— Да, — кивнула головой его мать, заставляя его продолжать говорить своим требовательным взглядом.
Сколько он пропустил за тот год, что не навещал их? Насколько спокойными они стали за этот год? Смеющаяся женщина с кистью в руке не была такой беззаботной еще год назад. Когда же она успела так измениться? И есть ли место для него здесь теперь, когда все стало другим?
Невилл пожал плечами, отгоняя прочь неприятные, настырные мысли, и продолжил громким, уверенным голосом. Он с ловкостью ускользал от неприятных подробностей, сосредотачивая всё внимание на храбрости друзей. Он говорил о Джинни и Луне, о Роне и Гермионе... О Гарри, который, наконец, сделал это! О Гарри, который убил ЕГО!..
— Он мертв, — зловещим голосом закончил Невилл. — Он мертв и ушел навсегда! Я обещаю вам, он больше никогда не вернется. Никто больше не посмеет сделать вам больно!
Он передал матери шоколад и с упоением наблюдал за тем, как Алиса жадно разворачивала шуршащую золотистую оберточную бумагу. Его родители были замечательными аврорами, лучшими из лучших! Он был уверен, что в глубине души они понимают его. Понимают его настрой и разделяют его ликование.
— Мы сделали это, — дрожащим голосом произнес он. — Мы победили. Я... Нет, мы... Мы сделали то, к чему вы стремились, когда были еще, — он сглотнул, — собой. Он ушел навсегда. Волан де Морт погиб... Мы победили!..
Его мать широко улыбнулась, сворачивая из обертки шарик. Затем легонько кинула его сыну, который легко поймал его на лету.
— Спасибо, — прошептала Алисия и Невилл, отбросив ненужную бумажку в сторону, заключил мать в объятья. Отец подошел к ним и обнял обоих, словно поддерживая их объятье своим. Невилл едва сдерживал слезы, вот-вот готовые брызнуть у него из глаз.
Его родители были отличными аврорами, и он сделает все возможное, чтобы они им гордились!..
