Глава 22
***
У меня хорошо выходит с аппарацией, большинство моих сверстников до сих пор не могут перенестись из одного конца класса в другой. Все из-за страха, хотя лично я намного меньше доверяю каминам и портключам. В аппарации все зависит лишь от тебя, и не нужно полагаться на чужие заклятия, наложенные как попало.
В субботу утром я исчезаю из Хогсмида и переношусь в Кинсдейл. Несмотря на то, что сотни миль отделяют одно место от другого, переместиться для меня, все равно, что выйти в соседнюю комнату – дело нескольких секунд. Есть повод собой гордится.
Официально Кинсдейл называется санаторием, но на самом деле это обычная лечебница. Правда, очень дорогая, поэтому медсестры здесь постоянно улыбаются, врачи излучают дружелюбие, а коридоры и палаты сверкают чистотой. В общем, дирекция во всю старается успокоить совесть богатеньких клиентов. Те же обращаются сюда, чтобы спихнуть на плечи врачей заботу о родственниках, ставших обузой.
Я прихожу в Кинсдейл уже третий месяц, и весь персонал меня знает. Молоденькая жизнерадостная медсестричка составляет мне компанию по пути к палате Инесс. Мы перебрасываемся обычными бессмысленными фразами. А потом она убегает по своим делам. Я провожаю девушку взглядом, пусть она и не такая красивая, как Джо, но все же…
Пока мои мысли заняты симпатичной медсестрой, костяшки пальцев машинально стучат в дверь ровно четыре раза. Услышав разрешение войти, я открываю дверь.
Палаты здесь небольшие, казенной мебели мало: кровать, шкаф для личных вещей, прикроватная тумбочка и столик, за которым пациент может писать письма. Если ему есть, кому писать… Мебель различается по оттенкам, но всегда светлая, так же как и обои. Врачи разрешают больным держать при себе личные вещи, всякие милые неопасные безделушки. Все для того, чтобы психбольница, где им предстоит торчать до конца жизни, напоминала дом.
Инесс сидит в плетеном кресле у окна, до моего прихода она что-то рисовала в альбоме. Ее рисунки мне нравятся, они и вправду хороши, но в отличие, от многих других пациентов, она не увешивает ими стены. Своих вещей у Инесс в Кинсдейле мало – то плетеное кресло у окна, клетчатый плед, наброшенный на кровать, да еще кое-что по мелочи.
Увидев меня, она откладывает альбом и улыбается.
- Привет, мам, – немного неуклюже произношу я и тоже улыбаюсь, стараюсь быть искренним, но все равно получается немного неловко. Правда, я совру, если скажу, что мне не нравится называть Инесс мамой.
Они с Джо почти ровесницы, однако, Инесс похожа на ее старшую сестру. В светло-русых волнистых волосах заметна седина, вокруг глаз и в уголках рта – глубокие морщины, но для меня она лучше всех вокруг.
Когда я пришел в первый раз, она выглядела совсем как старуха – худая, изможденная, темно синее платье висело на ней как на вешалке. Жалкие попытки навести красоту не могли скрыть тот факт, что женщина, сидящая в кресле на пределе своих сил. Тонкие губы нервно дрожали, руки покорно лежали на коленях, пальцы, сцепленные в замок, побледнели. Пока я рассказывал свою подредактированную биографию, Инесс все смотрела на меня, и будто не могла насмотреться. Она безоговорочно поверила в то, что я ее сын.
Врач, упитанный брюнет средних лет с густыми кустистыми бровями, авторитетно констатировал, что мои посещения идут больной на пользу. Но и без его заявлений, я видел, что Инесс оживает с каждым моим визитом, поэтому ложь продолжалась дальше.
Я предлагаю прогуляться. День, конечно, сегодня не ахти какой, воздух промозглый, небо серое, земля голая и влажная. В общем, начало весны, но и это лучше чем фальшивый уют палаты и воздух больницы, наполненный приторными цветочными ароматами. Инесс соглашается. Я жду, пока она накинет коричневое пальто, и машинально подмечаю, что оно ей немного великовато. Мы спускаемся в парк и гуляем по вымощенным дорожкам без всякой цели, говорю в основном я – хвалюсь успехами в учебе, пересказываю всякие забавные истории, сообщаю новости, вычитанные в Пророке.
При этом я прекрасно отдаю себе отчет в том, что женщина, шагающая рядом и внимательно ловящая каждое слово, мне совершенно чужая по крови.
***
Моя родная мать умерла 16 лет назад в приюте. Даже не знаю, успела ли она разглядеть того, кого родила, но с именем она попала в десятку. Я почти точная копия своего отца – Тома Риддла, жалкого никчемного маггла. И это сходство для меня как проклятие. Хотя Инесс говорит, что я напоминаю ей дедушку, но она видит лишь то, во что верит. Ее вера заразительна, даже зная правду, я ищу сходство между своим отражением в зеркале и черно-белыми фотографиями. У нас со стариком действительно есть что-то общее – аристократическая бледность и строгость черт, худоба, но у меня темные волосы и необычные для брюнетов серо-голубые глаза. Но при желании, этого эфемерного сходства достаточно, чтобы перекинуть тонкий мостик из одной жизни в другую. А этого желания у меня с избытком.
Я понимаю, что тем самым предаю свою настоящую мать - женщину, которая родила меня, а потом бросила в грязном приюте на волю случая. И нет, смерть – это не оправдание, это еще одно доказательство, что она не любила меня. Иначе она бы боролась за свою жизнь.
Сейчас я понимаю, ей нужен был мой отец, а не я. И будь моя мать жива, то я был бы обречен стать заменой магглу, который ее бросил.
Так что может ее смерть и к лучшему. Все равно, я не смог бы полюбить Меропу Гонт – неудачницу, сквибку и ничтожество. Она стала бы еще одним напоминанием о моей ущербности. Но я не могу не думать, как сложилась бы моя жизнь, если бы Инесс и в правду была моей матерью, заботилась, оберегала, любила бы меня. Смотрел бы я тогда на мир иначе, умел бы видеть в людях хорошее, а не только дерьмо, плавающие на поверхности темной воды. Стал бы я лучше, если бы по моим венам текла другая кровь, а не адская смесь испорченной крови Гонтов и грязной крови Риддлов.
