Прощайте, герр Заурих

Снова здравствуйте, товарищ Зайцев

Сознание возвращалось медленно, принося с собой сухость в горле и на губах, ноющую боль в правом боку. Зайцев медленно открыл глаза и сразу же сощурился от яркого света, отражавшегося от белых стен. "Госпиталь," - подумал Зайцев и попытался повернуть голову. Шея затекла, очевидно, он находился здесь уже долго, поэтому каждое движение давалось с трудом. Краем глаза Зайцев уловил какое-то движение, и тут же у него перед глазами возникла взволнованная молоденькая медсестричка, до того, очевидно, дремавшая где-то неподалеку и сразу кинувшаяся поправлять ему подушки, помогая сесть. Зайцев нахмурился - он уже отвык от такого внимания, да и вообще с радостью сохранил бы горизонтальное положение, дабы меньше беспокоить нещадно ноющий раненый бок. Быстро взбив подушки, медсестричка выскочила в коридор, где за мутным стеклом двери угадывалась темная мужская фигура. Незнакомец лихо, словно бурку, накинул на плечи белый халат и стремительным шагом вошел в палату, опережая медсестру, что-то лепетавшую про постельный режим, и отстраняя ее рукой. Когда незнакомец повернулся к Зайцеву лицом, Владимир изменился в лице, на миг лишившись выработанного годами самообладания. Перед Зайцевым стоял генерал-майор Павел Ладейников, что более десяти лет назад, еще в звании подполковника, пригласил юного студента Володю Зайцева на разговор, окончившийся зачислением последнего в разведшколу. Именно Ладейников под оперативным псевдонимом "Цензор" все эти годы принимал секретные донесения Зайцева, а теперь зачем-то сам пришел в госпиталь проведать подчиненного. "Успевшего стать ему другом," - мысленно закончил Зайцев, отвечая на собственный вопрос о причине столь неожиданного визита.
Ладейников, видимо, не заметив краткого смятения Зайцева кинулся было ободряюще похлопать его по плечу, но был остановлен все той же юной медсестричкой, пытавшейся героически охранять покой больного от преступных посягательств. Со стороны они представляли весьма забавную картину: невысокая худенькая девушка и генерал-косая сажень в плечах, и Зайцев не удержался от того, чтобы улыбнуться пересохшими губами. Наконец, медсестра бессильно опустила руки и сдалась натиску генерала, смиренно покинув палату. Ладейников проводил ее явно заинтересованным взглядом, снова вызвав у Зайцева улыбку: старый лис Ладейников неисправим.
- Здравствуй, Павел Анатольевич, - поприветствовал друга Зайцев и неловко протянул левую руку для пожатия. Когда Ладейников сжал покрытую мелкими царапинами руку Зайцева своей богатырской ладонью, Владимир, наверно, впервые после завершения миссии почувствовал абсолютное спокойствие, видимо, передавшееся ему от Ладейникова. Умение располагать к себе людей было одним из ключевых для разведчика качеств, и Ладейников владел им мастерски - его уверенность распространялась даже на коллег, которые по роду службу должны были уметь мысленно абстрагироваться от любого влияния.
Ладейников огляделся в поисках стула и, обнаружив его в углу, там, где незадолго до того дремала медсестра, легко подхватил тяжелую металлическую конструкцию, лихо развернул стул спинкой вперед и сел у кровати Зайцева подобно наезднику, уверенно садящемуся в седло. Глядя на Ладейникова, сидящего, опершись локтями о спинку стула, Зайцев видел, что его товарищу не терпится начать разговор. Но в то же время, во взгляде Ладейникова читалась заинтересованность и даже некое подозрение. Зайцев быстро разгадал его причину - конечно, они с Ладейниковым были большими друзьями, но именно поэтому внешне спокойный генерал наверняка терзался внутренними вопросами и противоречиями: а может ли он доверять своему другу? Как на него повлияла многолетняя командировка? Не сболтнул ли он от болевого шока чего лишнего? Главный вопрос, терзавший Ладейникова, еще не был произнесен, но Зайцев и так прекрасно понимал, каким он будет - а не стал ли Владимир Зайцев, опытный разведчик-нелегал, настоящий профессионал и просто его, Павла Ладейникова, лучший друг предателем?
Зайцев прекрасно понимал гложущие его друга сомнения - каким бы профессионалом он ни был, все они - и Ладейников, и сам Зайцев, и те неизвестные бойцы, которые спросили у Зайцева документы, были всего лишь людьми, за четыре года войны уставшими от смертей, предательства, одиночества, разлуки с близкими. За четыре года все они повидали многое, и Зайцев не винил друга, внезапно засомневавшегося в нем.
Поэтому Зайцев, не дождавшись вопроса, начал говорить сам. Голос после долгого молчания все еще был немного сиплым, и Ладейников сразу ринулся налить другу воды. Сделав несколько глотков, но все еще слегка сипло Зайцев произнес:
- Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить, поэтому позволь мне все рассказать самому.
Он говорил по-военному четко, будто и не было тех часов? Дней? Неделей без сознания? События первых шести лет уложились почти в сорок минут разговора - хотя разговором это назвать было трудно, Ладейников все больше слушал и кивал. Но подступая к описанию событий того самого весеннего дня сорок четвертого года, Зайцев не смог унять волнения. Частый стук собственного сердца снова вернул его в тот день, когда в модном берлинском ресторане он встретил Катерину. Зайцев до сих пор не мог понять, не привиделось ли ему, но даже мимолетное воспоминание о любимой женщине, неважно, была ли она реальной или просто видением, следствием многолетнего одиночества и тоски, будоражило сознание, вздымая вихрь других, еще более давних воспоминаний.
...Довоенная Москва, Володя Зайцев только что получил звание лейтенанта. Он идет и улыбается, щурится от яркого майского солнца, то и дело поглаживая блестящие кубики на воротнике новенькой гимнастерки. Сейчас, когда на душе так легко, даже гладь Москвы-реки блестит, кажется, как-то по особенному. Он засматривается на речной пароходик и не замечает, как в него врезается юная девушка с мороженым. Девушка испуганно отскакивает, но не успевает удержать мороженое, широко мазнувшее Володю по рукаву. Увидев белое пятно, девушка, кажется, еще больше сжимается от испуга, а Володя сокрушенно смотрит на еще недавно чистую гимнастерку. А ведь он так хотел зайти к родителям в форме!.. Девушка, немного оправившись от шока, но все еще слегка дрожащим голосом говорит:
- Т-товарищ лейтенант, как же вы теперь? Простите меня, пожалуйста. Пойдемте, я п-попытаюсь вам помочь.
Зайцев, еще пару минут назад собиравшийся отчитать девушку за неуклюжесть, вдруг понимает, что совершенно не сердится. Он горячо кивает девушке:
- Пойдемте. Если вы мне поможете, я куплю вам самый вкусный пломбир. Только больше его не роняйте!
Девушка смущается, еще больше покраснев, а Володе вдруг думается, что эта девушка послана ему судьбой.
Видимо, Зайцев замолчал надолго, потому что Ладейников слегка потряс его за плечо, возвращая в реальность. Собравшись с мыслями, Зайцев все же продолжил:
- А потом... Потом, пойдя в ресторан с Вайсом, я встретил там Катерину. Или мне показалось, что встретил?..
Ладейников не стал укорять друга за излишнюю сентиментальность - он прекрасно понимал его чувства. Наверно, никто, даже сам Володя не знал, что много лет назад неисправимый ловелас Ладейников потерял жену. Она сгорела от тифа совсем молодой, и с тех пор Ладейников пытался забыться на службе и в обществе красивых женщин. Но иногда, когда он возвращался после работы в свою большую и красивую, но пустую квартиру, на него накатывала такая тоска, что хотелось завыть. Но об этом, об этом никто не должен знать. На их работе излишним эмоциям не место.
Весь этот поток мыслей занял буквально секунду, спустя которую Ладейников ободряюще сжал Зайцева за плечо и улыбнувшись, произнес:
- Не раскисай, товарищ майор. Вот подлатают тебя, и можешь собираться.
Зайцев слегка приподнялся на локтях и одним взглядом спросил: "Куда?".
- В Москву, товарищ ма... Я хотел сказать, подполковник. К слову, поздравляю с присвоением очередного звания, Володя. Не скучай, - после этих слов Ладейников резко поднялся со стула и вышел, подмигнув все еще слегка ошарашенному Зайцеву. В дверях палаты Ладейников столкнулся с медсестрой и элегантно уронил ненужный теперь халат прямо ей в руки. Выйдя в коридор, Ладейников оглянулся на медсестру, и сердце его вдруг екнуло: в этой девочке определенно было что-то, чего недоставало столичным красоткам.