Глава 2В теории всё это выглядело просто, но практика с ней не совпала. Гарри сидел напротив одетого в полосатую робу мужчины, и никак не мог задать ему тот вопрос, ради которого, собственно, и вызвал его к себе. Разговаривали они уже с четверть часа, а перехода к нужной теме даже и не предвиделось.
С каждой прошедшей секундой эта затея казалась Гарри всё более глупой, и он, пожалуй, начал уже склоняться к тому, чтобы просто отправить заключённого обратно – в конце концов, мало ли, зачем, почему и ради чего начальник аврората мог пожелать побеседовать с одним из пожизненно осуждённых узников. Но отпустить его просто так было бы ещё более глупым, чем приглашать сюда…
Гарри начинал злиться, что тоже не способствовало разрешению ситуации в нужную сторону. Наконец, все возможные формальности были закончены, вопросы все заданы, и в кабинете настала тишина. Гарри теперь просто сидел и рассматривал человека напротив, гадая, почему случай выбрал ему в собеседники именно его.
Всё это и было воплощением идеи о «смене решающего», осенившей Гарри накануне: поначалу он думал самостоятельно выбрать кого-то из заинтересованных лиц, но потом решил отдаться на волю случая, написал имена на бумажках, наколдовал шляпу, сложил их в неё, перемешал и вытащил первую попавшуюся. Этот-то человек и сидел сейчас напротив него, безразлично глядя куда-то в окно.
Уолден Макнейр.
64 года, бывший палач министерства, бывший Упивающийся смертью, участвовал в битве за Хогвартс…
Заключённый вдруг встал и подошёл к окну, через которое в комнату светило солнце. Он приложил ладони к стеклу и так замер, на его губах появилась еле заметная улыбка. Казалось, он вовсе не обращал внимания ни на то место, где находился, ни на сидящего в нескольких шагах от него Гарри Поттера.
- Почему вы пришли к нему? – негромко спросил Гарри, вспомнив нечто, озадачившее его в деле Макнейра. – Ведь ваша семья хоть и древняя, но не чистокровная, насколько я знаю.
- Верно, - улыбка стала чуть шире, но больше в нём ничего не переменилось. Гарри немного подождал продолжения, и, не дождавшись, настойчиво повторил:
- Так почему?
- Так вышло, - неохотно отозвался Макнейр, и в его голосе прозвучало что-то вроде досады, словно бы разговор отвлекал его от чего-то важного… или приятного. «Солнце, - сообразил Гарри. – Они же никогда его там не видят…» Камеры в Азкабане имели окна, но те были расположены так, что в них никогда не попадали ни дождь, ни солнечные лучи: располагаясь под потолком, они были скошены под небольшим углом вниз, к воде, так что свет они пропускали, но увидеть в них хотя бы небо было невозможно. Наверное, это тяжело – двадцать лет не видеть солнца…
- Я выпущу вас погулять, - быстро сказал Гарри – и замялся, сообразив, насколько обидными могли показаться эти слова его собеседнику. Однако этого не случилось: Макнейр, не успел Поттер договорить, резко обернулся, так, впрочем, и не оторвав от стекла ладоней, и, глядя на Гарри то ли с изумлением, то ли с растерянностью, хрипло переспросил:
- Погулять?
- Здесь есть сад, - Гарри тоже встал и улыбнулся как можно приветливее, - мы сможем выйти туда ненадолго… я, конечно, наложу на вас некоторые заклинания, но…
- Да наплевать, - Макнейр мотнул головой – и вдруг улыбнулся, да так, что лицо его показалось помолодевшим лет на двадцать, и неожиданно стал заметен цвет его глаз – темно-серый, а не просто абстрактно «тёмный», как прежде казалось, и как было записано в деле. – Я расскажу вам всё, что хотите, - он глубоко вздохнул, продолжая улыбаться. – После. Можете напоить меня веритасерумом, или ещё чем хотите… дайте мне час – и я отвечу вам на любые вопросы, - он поймал взгляд Поттера, и пару секунд они так глядели друг на друга. Потом Гарри кивнул и поймал себя на том, что тоже улыбается.
- Я думаю, вам придётся выпить оборотное зелье – его как раз хватит на час, - ему самому вдруг стало весело. Это веселье очень напоминало то, которое он чувствовал, к примеру, ещё в школе, когда на втором курсе они с Роном – тоже, кстати, под оборотным зельем – пробирались под видом Кребба и Гойла в гостиную Слизерина. – Иначе я утону в бумагах, и на получение разрешения уйдёт год…
Это было не совсем правдой: строго говоря, никакого подобного разрешения начальнику аврората не требовалось; с другой стороны, ни у кого, и у него в том числе, никакого права выводить заключённых на улицу не было. Но решение пришло само, и казалось очень простым и понятным – надо было только придумать, в кого бы Макнейра превратить… нужен был кто-то, кто…
- Наплевать, - повторил Макнейр, - даже и к лучшему… когда?
- Подождите меня здесь, - Гарри явно решил взять сегодня рекорд по количеству идиотских фраз – потому что ну какой «подождите»… кто? Кого? Где?!! Но это было не важно, - я запру кабинет… и не пытайтесь открыть окно, они зачарованы… я скоро! – почему-то даже мысли у него не возникло хотя бы на ноги Макнейру кандалы надеть – их, как и ручные, сняли с него по гарриному приказу, когда доставили в кабинет. Правда, за дверью ждали ауроры, но всё равно, конечно, подобное было недопустимо и глупо.
Добыть в аврорате оборотное зелье было несложно – сложнее было найти человека, в которого можно было без излишнего риска обратить Макнейра. Но тут Гарри сказочно повезло: в одном из коридоров он буквально натолкнулся на министра, явно куда-то спешащего, но остановившегося на минуту, чтоб перекинуться с ним парой фраз. Снять с его одежды волосок было несложно…
Вернувшись, Поттер обнаружил Макнейра уже не стоящим, а сидящим на подоконнике – прислонившись боком к стеклу, тот встретил его странным взглядом, счастливым и словно оценивающим одновременно.
- Мне следовало обговорить, что это должен быть человек, - сказал он, едва за Гарри закрылась дверь.
- Это само собой… хотя было бы забавно превратить вас в какого-нибудь паука, - рассмеялся Гарри, протягивая ему склянку. – Это вам.
- Пауков сложно ловить, - усмехнулся Макнейр, беря зелье, и задумчиво разглядывая его. – Не уверен, что не предпочёл бы провести остаток своих дней в таком виде – мне говорили, что они совсем по-другому всё чувствуют, - он поднёс склянку к губам и выпил залпом, даже не сморщившись. И потом не издал ни звука, только болезненно сморщился и слегка подсогнулся, когда началось превращение.
Вид министра магии, одетого в арестантскую робу, окончательно развеселил Гарри – он пожалел даже, что не догадался взять где-нибудь фотоаппарат, уж очень забавным вышел бы снимок.
- Так кто я? – спросил Макнейр – голос остался прежним, и это звучало странно.
- Не важно, - Гарри полагал, что сделал уже достаточно странного на сегодня, и информировать заключённого о том, кем его в течение часа будут видеть окружающие, не планировал. – Главное, не разговаривайте ни с кем. Вытяните руки.
Пара минут ушла на то, чтобы изменить соответствующим образом одежду, и наложить связывающие заклинания, которые, с одной стороны, позволяли бы Макнейру свободно двигаться, а с другой – не позволили бы ему сбежать. Когда всё было готово, Гарри взял его за руку, и аппарировал в сад.
- У вас час, - сказал Гарри, садясь на скамейку. – Постарайтесь вести себя как-нибудь… по-человечески, - попросил он. – Здесь обычно никого не бывает в это время, но всё же…
- Да, - глуховато отозвался Макнейр. Пока он просто стоял, подставив лицо и ладони солнцу, и на лице его застыло такое блаженное выражение, что Гарри почувствовал себя неловко – как если бы он случайно оказался свидетелем чего-то сугубо интимного. Через какое-то время Макнейр медленно двинулся по дорожке, подошёл к какому-то кусту и мягко коснулся ладонями листьев, постоял так немного – и зарылся в них лицом, прижал их к нему руками и на какое-то время так замер. Гарри, смущаясь всё больше, отвернулся, и пристально уставился на тот единственный вход, который вёл в сад, убеждая себя, что это самое правильное, что можно в такой ситуации сделать – но оставлять Макнейра вне поле зрения было нельзя, и через несколько минут он всё-таки обернулся – и вскочил, никого не увидев. Впрочем, он тут же опустился обратно, чувствуя, что краснеет, проклиная себя за то, что сам же поставил себя в такую неловкую ситуацию, и молясь всем богам, случаю, фортуне и что там ещё есть – чтобы никто сейчас сюда не пришёл.
Потому что сложно было бы объяснить кому бы то ни было, почему министр магии лежит ничком на траве, скинув с себя мантию, рубашку и ботинки – к счастью, оставив хотя бы штаны.
… Тёплая от солнца трава слегка колола чужое тело, отпечатывалась на чужой коже, оставляла на ней свой зелёный и горький сок… Он сорвал одну из травинок, и разжевал – горечь наполнила чужой рот, а зелень испачкала чужие зубы. Он засмеялся – тихо, его ведь просили не привлекать к себе излишнего внимания. Часть его сознания, всегда остававшаяся на страже, отметила, что его нынешнее поведение навряд ли можно считать «не привлекающим внимание», но другая часть, о которой он уже и не помнил – та, что желала жить и чувствовать, отмахнулась и втягивала, впитывала в себя все эти запахи, звуки, вкусы и ощущения. Время исчезло – он помнил, что его мало, и старался использовать каждую секунду, но секунд тоже не было, а как следить за тем, чего нет? Он вставал, бродил по траве и земле, смотрел на чужие ноги, испачканные травяным соком и гравием, ложился на траву и на землю, касался кустов и деревьев, вдыхал их запах и чувствовал их кору, гладкую и неровную, и царапал ею чужую кожу…
… и вдруг всё кончилось. Голос – знакомый и, кажется, неприятный, хотя сейчас ничего в мире не могло быть ему неприятно – позвал его:
- Простите, мистер Макнейр… нам пора. Время…
… и он успел увидеть, как меняются его руки, но на них всё равно остаются и сок, и царапины, и частички коры, когда его подхватили под локоть и выдернули – на миг мир рассыпался и исчез, а когда вновь собрался, вокруг была просто комната, в которой от того, настоящего мира, осталось одно только солнце.
- Простите, - повторил Гарри, поспешно трансфигурируя обратно одежду на заключённом и снимая с него заклинания. Он старался не смотреть тому в лицо – слишком оно было ещё счастливым и… он не смог бы определить, открытым, наверное? Есть вещи и состояния, которые посторонние не должны видеть, и Гарри знал, что это – оно. Пусть даже и у заключённого… тем более у заключённого. Закончив, он сел за свой стол, оказавшись вполоборота к Макнейру, и так уже принялся за ним наблюдать.
Он увидел, как выражение восторга и счастья сначала померкли, а после исчезли с лица Макнейра, как оно вновь приобрело привычные уже по колдографии черты и возраст – но глаза не потухли, и губы продолжали пусть и слегка, но улыбаться.
Наконец, Макнейр подошёл к столу, сел с другой стороны, глянул на свои перепачканные руки – на лице тоже остались следы травы, гравия и коры – и сказал:
- Спрашивайте.
