Глава перваяНе все, кто блуждают, потеряны.
Д. Р. Р. Толкиен
А вы когда-нибудь испытывали то чувство, когда хочется убить совершенно каждого? Куда ни повернись, на кого ни взгляни, и в душе зарождается непреодолимое желание свернуть этому человеку шею. И причины для этого могут быть совершенно разнообразные: от самых мелочных, к примеру, плохого настроения или раннего подъёма с любимой постели, до действительно значительных, смерти лучшего друга или родителя. А что бы вы чувствовали, если бы у вас отняли часть вас самих?
«Я убью их. Я убью их всех!» Эти слова звучат в голове Доркас, словно молитва. Они повторяются, повторяются, повторяются, въедаясь в мозг. Но от этого ничего не меняется, не происходит совершенно ничего такого, чего она хотела бы. Она не чувствует в себе сил бороться, не ощущает разрушительной уверенности, а теперь даже и не надеется и на каплю злости. Она просто совершенно ничего не чувствует. Защитная реакция организма — чертовски полезная штука, особенно, если у тебя съезжает крыша.
— Пусти меня! Они не могут уйти безнаказанными! Они... Они...
По просторной гостиной Ордена Феникса разносится крик, сменяющийся болезненным хрипом — от одного этого звука отчаяние накрывает с головой, не давая спокойно вздохнуть. А вид этой сцены окончательно вгонит в тоску, и вы искренне пожелаете отвернуться и уйти как можно дальше, заткнуть уши руками, сброситься с крыши, но только не видеть этого искажённого болью лица. Всем хорошо известно, как отвратительное настроение передаётся всем вокруг, словно зевота.
Доркас Медоуз вырывается из рук собственного возлюбленного, не способного её сейчас держать, и медленно опускается в кресло. Её трясёт до кончиков пальцев, словно в её тело пустили немалый заряд электрического тока. По щекам катятся слёзы, наверняка горькие на вкус, а волосы закрывают лицо. Она не хочет, чтобы её видели, но совершенно не может заставить себя сдвинуться с места. Чувствует на себе взгляд друзей, не смеющих подойти к ней, боясь причинить ещё большую боль или, может, опасаясь почувствовать её ещё сильнее.
— Нам так жаль, До, — шепчет МакКиннон, девушка, являющаяся лучшей подругой, но сейчас стоящая в стороне. Она тоже не может сдвинуться с места. Она не понаслышке знает, какой становится Доркас Медоуз во время приступов отчаяния: лишний раз её лучше не трогать, и это серьёзно.
— Ни черта вам не жаль, — хрипит До, качая головой. Она не хочет никого видеть. Совершенно никого. Не замечает, как поднимается и уходит, наверное, понимая, что может наговорить лишнего.
Доркас ненавидела всех в такие моменты, даже саму себя — льёт слёзы, как маленькая девчонка, не в состоянии предпринять что-либо, так ещё и обвиняет всех подряд в том, чего они не совершали. Но она не может ничего с собой поделать. Эмоции порой берут над ней верх, а здравый рассудок будто на время покидает голову, помахав воображаемой рукой на прощание. Этот эмоциональный всплеск можно сравнить с волнами океана, пережившими шторм и добравшимися до берега — гребень набирает высоту и разрушительную скорость, а затем с силой ударяется о скалы, разрушая их, и после исчезает в бурлящей пене. И каждый раз Доркас практически физически ощущает приближающийся взрыв, отстраняется в это время от окружающих, но все вокруг будто специально пытаются её разозлить, влезть в дело, совершенно их не касающееся. Им же так важно её состояние, что их головы даже не могут предположить, что порой лучше просто оставить человека в покое — от этого действительно будет легче всем.
Хватит.
До встряхивает головой, отмахивая в сторону все ненужные мысли. Она уже подошла к поместью Малфоев — постоянному месту сбора Пожирателей смерти. Доркас косится на чёрную метку у себя на предплечье и вздрагивает, натягивая рукава мантии ещё ниже. Порой она просыпается и с ужасом глядит на змею, извивающуюся на её коже. Только потом приходит воспоминание о задании, данном ей. Для Медоуз оно было довольно простым, но щекочущим нервы — ей предстояло внедриться в отряд Пожирателей смерти с поддельной меткой (но саднила она также, как настоящая) и аккуратно, не выдавая себя, сообщать все их передвижения так долго, как это было возможно. Естественно, у До не было в планах как-либо препятствовать указанию, но была у неё и своя собственная, более важная цель — найти организатора убийства её собственной семьи. Доркас знала, что в убийстве участвовала целая группа людей, но они её интересовали не так, как голова, в которой зародилась эта чудовищная мысль. Это будет непросто, ведь Пожиратели вряд ли будут спокойно разговаривать с предателем Ордена (кем она являлась по своей выдуманной версии), по крайней мере, первое время. Но она точно знала, что как только она хоть что-то узнает, то не побоится на глазах у всех поднять против него волшебную палочку.
Доркас заставляет себя принять вид, полный безразличия и высокомерия. Она выпрямляется, когда замирает у высоких металлических ворот, но потом качает головой — кого она обманывает, её же скоро начнёт трясти от страха. Медоуз не решается предпринять хоть что-то и далеко не сразу замечает домового эльфа, спешащего к воротам. Он скрипящим голосом, как воющие от тяжести старые отсыревшие доски, спрашивает её имя и вежливо просит показать отметку Тёмного Лорда. Ничего не заподозрив, он распахивает ворота и босыми короткими ногами с искривлёнными уродливыми пальцами семенит в сторону поместья. Доркас приподнимает брови, предполагая, как может быть холодно этому созданию, на улице всё же ноябрь, того и гляди выпадет первый снег, и движется внутрь.
Обычно первое впечатление обманчиво, но этого место это не касалось. Поместье Малфоев со стороны было мрачным; почему-то Медоуз, увидев его, сразу подумала о старинных особняках, которые часто показывали в художественных фильмах — огромные, величественные, от одного вида которых начинали дрожать пальцы. Но они были светлые и действительно вызывали желание прожить в них остаток своей жизни. Возможно, это поместье тоже было прекрасным, когда выходило солнце, а особенно в летнюю пору. До словно видела, как солнечные лучи играют на многочисленных окнах, а естественная ограда из плотного кустарника покрывается мелкими жёлтыми цветами.
Но не всему быть таким радужным...
Внутри было также мрачно, как и снаружи: тёмно-зелёные, даже какие-то сероватые стены, мебель из стекла или вишнёвого дерева, а также изображения всего рода Малфоев, висящие на стенах. Люди с картин неодобрительно косились на гостью, перешёптывались между собой и обменивались взглядами, полными отвращения. Если бы эти люди были не настолько приличны, они бы уже давно озвучили всё, что думают о появлении маглорождённой в этом доме. Доркас пытается смотреть в пол. Было довольно просто догадаться, где в этом мёртвом и безмолвном царстве столовая, служившая залом переговоров — лишь оттуда доносились негромкие голоса и шепотки. К великому облегчению, она не опоздала.
Столовая ничем не отличалась от других комнат: здесь были всё те же мрачные стены, а в центре стоял длинный стол с приставленными к нему стульями. Большинство мест уже заняты, но Медоуз удаётся выбрать самое отдалённое от знакомых лиц. Рудольфус Лестрейндж, Люциус и Нарцисса Малфой и другие Пожиратели смерти, Доркас уже незнакомые, рассматривают её пару секунд, а затем возвращаются к своим разговорам, будто появление бывшего члена Ордена Феникса на их собрании — совершенно обычное явление, не стоящее внимания. Тем лучше.
Собрание началось ровно через десять минут, когда абсолютно все места были заняты. Разве что одно из них пустовало; наверное, человек, занимающий его, опаздывает или же не может явиться по известной всем причине. Медоуз думала, что это Фрэнк Лонгботтом, один из главных лиц Ордена, описывает обстановку в стране и грядущие планы до ужаса пафосно, но, видимо, она ошибалась — Люциус Малфой делает это ещё более ужасно. Мало того, что его голос по всей своей сути подходит лишь для церковнослужителя, читающего молитву на богатых похоронах известного человека, так ещё и его манера держаться полностью уничтожает желание воспринять хоть каплю всей информации. Доркас только и остаётся считать, сколько же ещё раз Малфой произнесёт слово «обязаны» да царапать ногтем гладкую поверхность стола. Она настолько выпадает из реального мира, что поднимает голову только тогда, когда звучит одновременно шарканье тонких ножек стульев по полу.
Что ей делать дальше? До не знала. Ей говорили, как вести себя до и во время собрания, но ни слова не упомянули о том, что же ей делать после этого. Все выходили за ворота и тут же трансгрессировали. Не могла же Медоуз спросить у кого-то дорогу к Штаб-квартире Пожирателей смерти, на неё и так косо смотрят.
— Потерялась, сладкая?
Доркас дёргается, поворачивая голову на знакомый голос, и хмурится. Чёрт возьми, а она его и не заметила. Амикус Керроу — один из главных врагов Медоуз. Серьёзно, они столько раз клялись свернуть друг другу шеи, что Поттер, шутя, часто называл их престарелыми супругами. Каждому прилетало, и не раз: то какое-то серьёзное заклинание, то порез, то простой синяк от удара. Разговаривать с тем, кого она пару дней назад искренне желала убить, будет очень и очень непросто. А Керроу это будто даже не волновало: его выражение лица, поджатые губы и прозрачные глаза говорили о практически полном равнодушии. Такой взгляд у тюремщика, ведущего преступника на электрический стул.
— Мерлин, сохрани эти слова для своих девчонок, Керроу. Ты же так их называешь, верно? Отвратительно. — Медоуз сразу идёт в наступление, пытается показать, что долго издеваться над ней у него не выйдет. Но её действительно передёргивает от этого слова. Возможно, не из уст Амикуса это бы звучало не так издевательски.
— Между прочим, я придумал это пару минут назад, — пожимает плечами Амикус, но больше не затрагивает этой темы. Он сам не хочет тратить слишком много своего время на разговоры с ней. — Хочешь попасть в Штаб? Без моей помощи тебе не обойтись. Или ты видишь ещё одного добровольца? — Недовольное молчание Доркас было ему ответом. — Хорошо. Идём.
До недовольна. Она не хочет подчиняться этому человеку, но у неё действительно нет другого выхода. Доркас лучше бы врезала ему по лицу за всё, что он сделал, скольких людей убил, пытал, скольким из них испортил жизнь. Разве убийцы не должны быть наказаны? Справедливость же должна когда-нибудь восторжествовать? Она восторжествует. Совсем скоро все получат то, чего они заслуживают, а Амикуса Керроу, вместе с убийцей её семьи, Доркас убьёт собственными руками и ничуть не пожалеет о содеянном.
Калитка захлопывается за их спинами. Керроу замирает, но ничего не предпринимает, лишь пустым взглядом прожигает девушку. Она в вопросе приподнимает брови.
— Чего ждёшь?
— Дай посмотреть метку, — резко произносит Амикус, всё также не отрывая пристального взгляда от её лица. Он словно сомневается в её правдивости, подозревает что-то. Действительно думает, что умнее Медоуз. Ну уж нет, она провела половину Пожирателей смерти, которые точно также хотели проверить Чёрную метку, а Керроу умом от них нисколько не отличался.
Она пожимает плечами, мол, без проблем, затем закатывает рукав мантии и протягивает руку Керроу. Было такое ощущение, будто кожу протыкали горящими иглами, настолько неприятные ощущения она испытывала. Наверное, тоже самое испытывал каждый Пожиратель смерти, когда ему впервые наносили эту отметку Волдеморта. Медоуз ощущает холодные пальцы на метке и дёргается от боли, поморщившись.
— Не трогай!
А Амикус будто не слышит, лишь качает головой. Когда он достаёт волшебную палочку, Доркас начинает настораживаться, пытается выдернуть руку, но от этого становится лишь больнее. Пожиратель шикает что-то вроде «Не дёргайся» и снова опускает голову. Что он собирается делать? Медоуз наблюдает за тем, как Амикус делает несколько взмахов волшебной палочкой, а затем крепче затягивает поверх Чёрной метки материализовавшийся в воздухе бинт. От него ощущается приятная прохлада, но боль полностью не пропадает: всё ещё чувствуются лёгкие покалывания. Но это хоть что-то.
— Это как татуировка — нужно немного времени, чтобы боль пропала. Стоило изначально наложить повязку, Медоуз, и всё бы прошло гораздо быстрее, — комментирует свои действия Керроу, а когда ничего не слышит в ответ, фыркает и берёт её за локоть.
От трансгрессии перед глазами всё плывёт.
