Глава 2Дорога в «Летейский Дом» напоминала путешествие в другую эпоху. Поезд оставил Алину на полузаброшенной станции, где табличка «Архангельское» едва читалась под слоем ржавчины. Таксист, хмурый мужичок в потрёпанной куртке, лишь буркнул: «Туда? Смелая…» — и уткнулся в телефон, отказавшись ехать дальше лесной развилки. Пришлось идти пешком.
Алина шла по грунтовке, увязая в грязи. Туман висел над полями, как дым от костра, и сквозь него проступали очертания покосившихся изб с пустыми глазницами окон. «Деревня-призрак… Идеальное место для усадьбы с секретами», — подумала она, поправляя рюкзак. Ветер трепал волосы, промокшие под дождём, и Алина пожалела, что не надела шапку.
Но даже в промозглой сырости её не оставляло странное возбуждение. Она ловила себя на том, что всматривается в каждую деталь: кирпичную кладку полуразрушенной часовни, резные наличники на заброшенном доме, ржавые ворота с гербом, стёршимся до неузнаваемости. «Странно… Здесь всё словно застыло в XIX веке. Даже разруха какая-то театральная» - не то с ужасом, не то с восторгом размышляла Алина.
На повороте дорогу перегородил ручей, через который был перекинут мост из скрипучих досок. Алина замедлила шаг, разглядывая узоры на перилах — переплетённые лозы и цветы, почти идентичные тем, что были на печати письма, присланного ей Артёмом. «Л.Д.… Летейский Дом? Или что-то ещё?» — она достала телефон, чтобы сфотографировать, но экран погас. Батарея села.
Чем ближе Алина приближалась к усадьбе, тем плотнее становился лес. Берёзы сменились вековыми елями, их ветви сплетались в туннель, почти не пропускавший свет. Воздух пропитался запахом хвои и гниющих листьев. Алина нащупала в кармане складной нож — подарок отца после случая с бродягами на объекте в Перми. «Надеюсь, не пригодится», - С ужасом подумала она, и прибавила шаг. Становилось холоднее.
Когда тропа наконец вывела к чугунным воротам с буквами «Л.Д.», сердце Алины ёкнуло. Усадьба стояла на холме, её фасад, некогда белоснежный, почернел от времени и влаги.
Строгие колонны у входа контрастировали с остроконечными шпилями на крыше, а арочные окна, обрамлённые резными каменными розами, казались слепыми глазами, затянутыми паутиной. На фасаде ещё угадывался герб — двуглавый орёл, вцепившийся когтями в цветок с острыми лепестками, но время почти стёрло детали.
Сад, окружавший дом, был лабиринтом контрастов. Слева — заросли дикого шиповника, опутавшие ржавую беседку с обрушившейся крышей. Справа — аккуратные дорожки, усыпанные гравием, будто их подметали ещё вчера. Алина замерла, заметив, что сирень у парадного входа цветёт неестественно яркими фиолетовыми гроздьями, хотя вокруг уже лежал серебристый иней. «Не может быть… Это же октябрь!» - Она почувствовала, как сердце забилось быстрее, а ладони отчего-то вспотели. Она потянулась к лепесткам, но одёрнула руку, почувствовав резкий запах меди.
Особняк будто дышал. Из полуразрушенных труб выползали клубы пара, сливаясь с туманом, а ветер гудел в щелях, словно чей-то протяжный стон. На фасаде кое-где сохранились остатки лепнины — ангелы с обломанными крыльями и лицами, стёртыми дождями. Один из них, над парадной дверью, держал в руках чашу, из которой когда-то струилась вода. Теперь там ютилось гнездо ворон, наблюдавших за Алиной с немым укором.
— Реставрация, говорите… — фыркнула она, оглядываясь. — Тут не ремонт нужен, а экзорцист.
Калитка скрипнула, и эхо прокатилось по саду, будто кто-то невидимый засмеялся в ответ. Алина шагнула внутрь, и её нога провалилась в яму, прикрытую пожухлыми листьями. Ругнувшись, она высвободила ботинок, и заметила под ногами осколки мраморной плиты с надписью: «Софья Голицына. 1850—1887. Истина в корнях».
Алина уже подняла ногу на скрипучее крыльцо, когда за спиной раздался хруст ветки. Она резко обернулась, но в тумане никого не было видно. Сердце заколотилось, пальцы вцепились в холодную ручку двери.
— Кто здесь? — крикнула она, стараясь заставить собственный голос звучать твёрже, однако получилось это едва ли.
Ответом ей стал глухой кашель, раздавшийся откуда-то из тумана. Алина напряглась всем телом, всматриваясь в сторону источника звука, и наконец из-за ствола древнего дуба вышел человек. Высокий, сутулый, закутанный в плащ из грубой ткани, выцветшей до неопределённого серо-бурого оттенка. Алина замерла, не в силах пошевелиться, чувствуя себя главной героиней фильма ужасов. Она прищурилась, впиваясь взглядом в фигуру, возникшую из тумана.
Мужчина был стар, лицо его было изборождено морщинами, как высохшая земля, а глаза, маленькие и глубоко посаженные, сверкали из-под нависших бровей, словно угли. Его борода, седая и спутанная, сливалась с мехом ворота, а в руке он сжимал фонарь с потускневшим стеклом, отбрасывающим жёлтые пятна света. Алину передёрнуло.
— Фёдор… — прошептала она, вспомнив строки из контракта, заключенного с Воронцовым. «Смотритель. Проживает в сторожке». Слово «проживает» теперь казалось зловещим — этот человек выглядел так, будто не жил, а прятался здесь десятилетиями, впитывая сырость стен. Холодная дрожь пробежала по спине, когда он шагнул ближе.
— Вы… вы Фёдор? — Алина инстинктивно отступила, споткнувшись о корявый корень, торчащий из земли. Он не ответил, лишь кивнул, выдвигаясь вперёд неестественно плавно, будто скользя, а не шагая. Его тень, удлинённая и искривлённая, легла на Алину, и она инстинктивно отпрянула, задев плечом низкую ветку старой ели. Шипы впились в куртку, резко дёрнув её назад. Алина, пытаясь высвободиться, рванулась в сторону и наступила на скользкий мох. Нога подкосилась, она полетела вниз, цепляясь за воздух, и ухватилась за холодный металл ограды. Шип поранил ладонь, боль пронзила запястье, но она удержалась, с трудом поднявшись на дрожащих ногах. Кровь капала на гравий, а Фёдор стоял в двух шагах, не шевелясь, наблюдая за ней с каменным равнодушием.
— Осторожней, — прохрипел он, но не предложил помощи. — Здесь всё живое. И недоброе.
Алина смотрела на него со смесью ужаса и отчаяния, а он лишь повернулся, махнув рукой в сторону узкой тропы, где в гуще бузины пряталась сторожка.
- Сторожка там, — сказал Фёдор. — Идите. Ночью в доме не место.
Они шли молча. Фёдор не оборачивался, но Алина чувствовала, как его спина, горбатая под плащом, напряжена, будто он видит её без глаз. Сторожка оказалась низкой избушкой с покосившимися ставнями. Внутри пахло дымом, сыростью и чем-то кислым — будто старое вино смешалось с плесенью. Фёдор бросил на стол связку ключей.
- Утром — работайте. Ночью — не выходите. — Он повернулся к двери, его силуэт слился с темнотой. — И не рыщите по углам. Здесь много чего… забытого.
Фёдор развернулся, собираясь покинуть комнату, выделенную для Алины, но вдруг остановился у порога, повернувшись к ней так резко, что та вскрикнула. Его фонарь дрогнул, высветив на стене тень, похожую на скрюченные пальцы.
— Западный сад не трогать, — проскрипел он, впиваясь в неё взглядом. — Не трогать.
- Почему? — Алина снова попыталась придать голосу чуть больше уверенности, но он предательски дрогнул.
Старик хрипло рассмеялся, будто услышал детский лепет.
- При барыне туда только она да инженер её ходили. А потом… — он щелкнул пальцами, звук сухой, как треск ломаной кости. — Люди любопытные находились. Один, слышь, неделю бредил, всё кричал про «цветы с глазами». У другого ноги отнялись — полгода на коляске катался. Нынче тоже… — он кивнул в сторону темнеющего сада, — земля отравлена. Барыня варила там зелья свои.
— Но это же просто легенды, — Алина скрестила руки на груди, пряча мурашки. — В городе говорят, тут призрак Софьи бродит.
Фёдор фыркнул:
— Призрак… Брехня. Бабы дурацкие сказки сочиняют. — Он приблизился, и Алина почувствовала запах табака и чего-то кислого. – Призраки не опасны. А вот…
Он вдруг замолчал, уставившись куда-то в пустоту и задумавшись на несколько секунд.
— Спать, — Резко заявил он. — Завтра рано вставать.
Дверь за ним захлопнулась. Алина прислонилась к стене, вдруг осознав, как сильно дрожат колени. В углу печь потрескивала едва тлеющими поленьями, а на полке над кроватью тускло поблёскивали стеклянные банки с непонятным содержимым. «Спать здесь?» — она обвела взглядом комнату, где тени казались гуще, чем следовало. Но выбора не было — снаружи завыл ветер, и сквозь щель в ставне прокрался шепот, похожий на смех.
Она достала из рюкзака фонарик, обернулась — и вздрогнула. На стене, за спиной, висел портрет молодой женщины в старинном платье, держащей в руках цветок с полупрозрачными лепестками. Глаза на портрете, тёмные и пронзительные, смотрели прямо на Алину.
Софья Голицына.
Фёдор не предупредил об этом.
***
Ночь в сторожке тянулась бесконечно. Алина ворочалась на жесткой кровати, укрытой колючим шерстяным одеялом. Каждый скрип, каждый шорох заставляли её вздрагивать. За окном ветер выл, будто пытаясь вырвать ставни, а тени от едва тлеющих поленьев печи плясали на стенах, принимая очертания тоскливых фигур. Один раз ей почудилось, что дверь скрипнула, и чья-то рука медленно просунулась в щель. Алина вжалась в стену, схватив фонарик, но это оказалось всего лишь массивное металлическое кольцо, вбитое в дверь сторожки вместо ручки. В предрассветные часы она наконец провалилась в короткий, тревожный сон, где Софья Голицына, с портрета, протягивала ей цветок с шипами вместо лепестков. «Не рви его», — шептала женщина, но Алина уже чувствовала, как шипы впиваются в ладонь.
Проснулась она от стука в дверь. Это оказался Фёдор, принесший завтрак. Он поставил на стол жестяную миску с яичницей, салом, кусочком сыра и кружку чая с душицей. Лицо его, морщинистое, как кора дуба, не выражало угрозы, только усталость.
— Кушайте. Работать пора, — Пробурчал он и удалился.
Алина, изнеможённая бессонной ночью, буквально за одну минуту проглотила завтрак. За окном моросил дождь, превращая сад в серое месиво. Сторожка при дневном свете казалась ещё мрачнее: облупившаяся краска, паутина в углах, а портрет Софьи всё так же следил за ней с насмешливым прищуром.
Закончив завтрак, Алина подошла к парадному входу в усадьбу, и рука её предательски дрогнула, прежде чем толкнуть массивную дверь. С грохотом отскочил засов, и она переступила порог.
Первый зал встретил Алину гробовой тишиной. Воздух был густым, пропитанным запахом старой древесины и затхлости. Высокие потолки, украшенные фресками с потрескавшимися ангелами, такими же, как на фасадах снаружи, терялись в полумраке. По стенам тянулись дубовые панели, некогда резные, теперь изъеденные жуками-короедами. Напротив — мраморная лестница, ведущая на второй этаж, но несколько ступеней рухнули, превратившись в груду обломков.
Алина направила луч фонаря вглубь. На полу валялись осколки хрустальной люстры. В углу притаилось пианино с пожелтевшими клавишами; крышка была приоткрыта, будто кто-то недавно играл. На нем лежала раскрытая нотная тетрадь — страницы практически истлели. Она шагнула дальше, и пол под ногой жалобно застонал. Внезапно луч света выхватил из темноты кресло-качалку, медленно раскачивающуюся у камина. Алина замерла. Пепел в очаге был свежим, будто огонь погасли вчера.
«Кто-то здесь…» — сердце бешено застучало. Она обернулась, и фонарь выхватил следы на пыльном полу — не её кроссовки, а отпечатки ног, ведущие в коридор.
Страх сдавил горло. «Это всего лишь плесень… или ветер», — пыталась убедить себя, но руки дрожали. Внезапно где-то выше, на втором этаже, грохнула дверь. Алина вздрогнула, уронив фонарик. Свет погас, и тьма сомкнулась вокруг, словно густая и живая.
«Не двигайся», — приказала себе она, но ноги уже несли её обратно к выходу. В последний момент луч мелькнул снова — фонарик чудом включился. На пороге, в луже дождевой воды, отражалось лицо — не её. Женщина в старинном платье, с цветком в руках.
Алина закричала и выбежала на крыльцо, захлопнув дверь. Сердце билось в груди, как бешеное, до боли, казалось, ещё чуть-чуть, и оно пробьёт рёбра. Она прислонилась к холодной стене, пытаясь перевести дыхание, и тут услышала скрип тачки. Из-за угла дома появился Фёдор, толкающий перед собой груду дров. Его сапоги, испачканные в глине, оставляли на мокрой земле точно такие же следы, какие она видела в холле.
— Чего рёвёшь? — буркнул он, останавливаясь и вытирая лоб потрёпанным рукавом. — Дом-то не уйдёт.
— Это вы… там внутри были? — Алина ткнула пальцем в сторону двери. — Следы, пепел… Я думала…
Фёдор фыркнул, скинув с тачки несколько поленьев к ногам Алины.
— А кто же ещё? Привидения, что ли, дрова носят? — Он снял варежку, показав мозолистые ладони. — Камин топлю. Каждый вечер, как барыня Софья завещала. Чтоб сырость не съела стены.
— Но пепел был свежий…
— Ну так я утром подкинул. Прежде чем вас будить. — Фёдор поднял охапку дров и двинулся к входу. — Ишь, учёные… Всякую чушь в голове крутят.
Он прошел мимо, оставив Алину стоять под дождём. Та, покраснев от досады, последовала за ним. В холле Фёдор швырнул поленья в корзину у камина и ткнул кочергой в золу.
— Видишь? Обычный пепел. Никакой чертовщины. — Он повернулся, сверкнув глазами. — Работать приехала? Вот и работай. А не по углам шныряй.
Алина хотела возразить, но заметила на полу обрывок бумаги, закатившийся под кресло. Пока Фёдор возился с дровами, она подобрала его. На клочке было написано: «…споры активизируются при контакте с…».
— Ладно, — вздохнула она, пряча находку в карман. — Покажите, с чего начать.
Фёдор кивнул к лестнице:
— На втором этаже бальная зала. Там штукатурка осыпалась. Ваше дело.
Когда он ушёл, Алина потрогала пепел в камине. Он был холодным. «Значит, утром он не подкидывал дрова…» — мелькнуло подозрение. Но она отогнала его. Сегодня она была здесь, чтобы реставрировать, а не расследовать.
Хотя обрывок в кармане жёг кожу.
