Глава 20ГЛАВА XX
Флер вышла из камина и увидела лежащую ничком Джинни в обнимку с какой-то книжкой. Она лежала среди старых вещей и коробок. В комнате было темно, и девушка зажгла свет. И только потом уже она вскрикнула, испугавшись, что сестра ее мужа умерла,…она скончалась среди «этих отвратительных коробок, старых вещей»…
- Даже не думай, Флер, - строго сказала Джинни, сжимая кружку с горячим чаем, сидя на кухне.
Флер стояла напротив, в упор глядя на Джинни с недоверием. Джинни вздохнула, чувствуя тяжесть мыслей Флер, которые угнетали ее, а затем сказала:
- Флер, милая, дорогая, прошу тебя! Не нужно ничего говорить моей маме. Я знаю, что ты только об этом сейчас и думаешь, и поверь мне, это не лучшая затея. Я просто уснула от усталости, со мной все будет в порядке. Тем более, что завтра ко мне переедет жить Гермиона, - и девушка натянуто улыбнулась, пытаясь быть искренней и радостной в этот момент, но стараясь не обидеть француженку.
- Гермиона? – взвизгнула Флер. – Гермиона? А зачем же я притащила с собой все эти вещи? Твоя мама сказала мне, чтобы я пробыла у тебя некоторое время. А я думала, что «некоторое время» - это несколько месяцем. А раз «несколько месяцев» - это долго, то я решила, что возьму… - она не закончила, Джинни перебила ее:
- Да! Но, мы с мамой договорились, что завтра из больницы приедет Гермиона, и…
- Из больницы? – вскричала Флер, - как? И ей тоже нужен уход? Но, а как же…
- Нет же, Флер! О, Мерлин! Флер, послушай…
- Нет, нет и нет! Ничего не желаю слышать! Иди спать, а завтра…
- Но…
- Спать! Бегом! Я отведу тебя в твою спальню, а сама расположусь в гостевой комнате, поставим чары на дом, и…
- Флер, я…, - Джинни упорно пыталась вставить хоть слово, но Флер не давала ей этого сделать, по-прежнему настаивая на своем. - Потом мы сделаем тебе ванну, ты примешь отвар, затем я…
Джинни закрыла глаза и уронила голову на стол, совершенно не заботясь о возможном синяке, который завтра же выскочит на лбу. Флер не обратила на это никакого внимания.
Утром Джинни проснулась оттого, что внизу на кухне кто-то громко спорил – только что посуду не били! Два женских голоса явно не могли что-то или кого-то поделить. Потом вмешался еще один, постарше, но это ничего не решило. В итоге неизвестно откуда взявшийся мужской бас заявил о том, что «лучше им всем отсюда убраться, кроме Гермионы, и оставить этот дом в тишине и покое, хотя бы на некоторое время». Это вызвало новую волну возмущений и поток нескончаемых доводов рассудка, упорно требующего настоять на своем.
Джинни натянула одеяло на голову, пытаясь отгородиться от этого шума. Она понимала, что мама встала на сторону Флер, а папа – на сторону Гермионы. «Это скандал», - подумала девушка, чувствуя, как от всего этого у нее разрастается новая волна депрессии и истерики. Она зажмурилась, чтобы слезы не брызнули из глаз. Она закусила губу, чтобы не заплакать, она сжала еще крепче одеяло, чтобы не заколотить руками об подушку. Она пыталась заснуть снова, только чтобы уйти от реальности.
Спустя некоторое время, когда все стихло, дверь спальни приоткрылась, впуская утреннюю гостью. Кто-то на цыпочках подошел и присел на кровать, поставив что-то на тумбочку. Затем этот кто-то едва коснулся лежащей девушки. Джинни ослабила хватку, и рука приоткрыла одеяло. Затем голос, до боли знакомый сказал:
- Джин, они ушли. Мы с Артуром отвоевали мое место рядом с тобой, пока это будет нужно. Я буду здесь столько, сколько ты захочешь, - сказала Гермиона, и стала успокаивать подругу.
Напряжение достигло критической точки, а потом нервы просто выключились. Все перестало существовать, ничто не держало слезы, и Джинни тихо заплакала. Гермиона обняла ее. Сначала она плакала беззвучно, потом стали прорываться всхлипы. Джинни плакала все громче, осознавая свою беспомощность, никчемность, ничтожность, убогость, но и дружбу, любовь, благодаря которой Гермиона сейчас рядом и утешает ее.
Это было первое утро новой жизни среди привычных вещей и людей. А любое новое, даже в чем-то старом – это все равно новизна. И сегодня она началась для всех них: для Джинни, для Молли и Артура, Гермионы, Джорджа…только многое уже было упущено, что-то забыто навсегда. Надо было начинать путь с начала. И они сделали первый шаг – проснулись с другим осознанием.
- Мам, как там обстоят дела у девочек? – встретил радостный голос сына Молли Уизли, когда она вошла на кухню.
- Я говорила, Джордж, я им говорила, но твой отец… - договорить ей помешала вновь открывшаяся дверь, впуская Артура Уизли и Флер.
- Мам, я говорил, что лучше будет…
- Но как всегда… - начала было приводить аргументы Молли, но Артур ее перебил:
- Джордж, как ты себя чувствуешь, - подходя к сыну.
- Спасибо, пап, хорошо. Спал прекрасно. Дом – лучшее средство от всех печалей и… - Джордж потягивался, зевал и делился своими впечатлениями одновременно. Миссис Уизли не упустила шанса:
- Вот! А я что говорю: девочки могли бы пожить у нас! За Джинни нужен уход, Гермиона сама недавно оправилась, а Флер как раз могла бы за ними присмотреть! Мы все тут, все рядом!
- Да, но меня, кажется, никто не спрашивал! – Флер выглядела самой расстроенной из всех, надутой и обиженной: она устала, она зря собирала столько вещей, ей хотелось вернуться во Францию.
- Ах, все это очень плохо, - сказала миссис Уизли куда-то в сторону, конкретно ни к кому не обращаясь. Все разошлись, оставив на кухне лишь хозяйку дома, восклицающую о том, что «дети всегда не слушаются, и потому они все имеют столько проблем».
Гарри сидел на чем-то твердом, очень напоминающем скамью, облокотившись на холодную стену. Его, как одного из главных свидетелей должны были пригласить позже, чтобы он «не мог слышать чужих показаний и подстраивать под них свои». Уже довольно долгое время он провел здесь – в полумраке, холоде и абсолютном неведении, что происходит за этой железной дверью.
Гарри знал, что сегодня Гермиону уже должны была вернуться домой, но он почти был уверен, что подруга поживет пока у Джинни. «Джинни» - это еще одна тема, которой он избегал, о которой не хотел думать и все откладывал какие-либо решения на этот счет. Он чувствовал свою вину, но ничем помочь не мог. Или просто не знал – чем. Оставался еще один вопрос: если Чарльза посадят в Азкабан, и в ходе всего выясниться, что их брак можно признать недействительным, то Джинни, возможно, переедет в Нору. А поскольку миссис Уизли и слышать ничего не желала о том, чтобы Гарри жил «в каких-то гостиницах, таскаясь по углам», невзирая ни на что, позабыв все обиды. Он сейчас переехал в Нору, и, как и прежде, делил спальню с Роном. Гарри решил, что, возможно, он найдет какой-нибудь предлог, чтобы уехать как минимум в Лондон, чтобы не возникло неловких ситуаций, способных причинить вред Джинни. Но порой юноша думал, что он слишком осторожничает, слишком опасается всего этого, и что пора бы уже поговорить с той, которую он до сих пор любил, но так легко разрушил ее жизнь и надежду на будущее счастье.
- Мистер Уизли, вы не скажете нам, при каких обстоятельствах вы познакомились с Чарльзом Уайетом?
Голос выдернул Рона из его воспоминаний. «Я увлекся».
- Познакомился? Это было…незабываемое «знакомство», - почти про себя ответил Рон, а затем добавил, - Да, конечно.…В тот день я шел по улице…
Но прежде, чем еще раз вспомнить все те ужасные происшествия, случившиеся в дождливый день в Каталонии, в воспоминаниях всплывали счастливые картины, четко значившиеся теперь как «двумя днями ранее»…
После того утреннего завтрака они всегда завтракали вместе. Соседи стали приветливо улыбаться Рону, радуясь, что у Арсэлии, наконец, появилось «крепкое плечо», что «он поставит девочку на ноги и поможет, и все будет хорошо». Валенсия перестала называть его «сеньором», а звала просто «Роном», а иногда, ошибаясь – «папой». Они были, если не счастливы, то, по крайней мере, довольны обретенным – друг другом. Они вместе проводили любые праздники, мероприятия. А однажды втроем они провели замечательный уик-энд на яхте. Казалось, жизнь налаживалась, старые раны затягивались.
Рон перестал подписываться на «Ежедневный Пророк» - он больше не хотел знать, что происходит в Волшебном Мире, ведь у него был свой. Он положил волшебную палочку на самое дно дорожной сумки, все те книжки, что он взял с собой – все лежало без дела, потому что он становился обычным человеком, отдавая себя без остатка тем, кого любил, кому доверял и в кого верил. Арсэлия не спрашивала о его прошлой жизни, а он не спрашивал о ее. Они начали заново, вместе, и поэтому с того дня существовали «они», а не «он и она».
Как-то раз случилось, что Арсэлии принесли письмо из мэрии, в котором говорилось, что полиция нашла ее мужа, ей нужно приехать на опознание. Рон весь день просидел с Валенсией – они так сдружились, что не замечали времени в компании друг друга. Но это был тревожный день – двадцать второе февраля. Арсэлия вернулась чуть живая, вся бледная и измученная многочисленными допросами. Оказалось, что ее муж в течение нескольких последних месяцев скрывался от правосудия, при этом он привлек на свою сторону достаточное количество сторонников – «оскорбленных правосудием, чьи родственники и дети были убиты, а убийцы не наказаны». Полиции удалось обезопасить город и весь регион от их вандалистских действий. Оказывается, они учиняли самосуд, разгромы, побои, грабежи, убийства…
Все это казалось неправдой, ложью. Но приходилось мириться с фактами. Опознание тела, и подтверждения родственником, давало право уже законным путем, найдя соответствующие статьи, начать судебное разбирательство крупных масштабов, обещающее стать «самым громким во всей истории Испании».
Когда сидя вечером, и немного отойдя от событий дня, Арсэлия все это рассказывала Рону, он заподозрил, что это может быть лишь началом, что это могли быть только пешки. Сначала рассказ девушки был логичен и понятен, но потом она стала говорить, что в архивах дела мелькали еще какие-то странные фигуранты. Их отличительной чертой была одежда – черные плащи и маски, и оптические эффекты – над домами, где они побывали, долгое время висел черный дым в виде черепа со змеей. Эти факторы приводили представителей закона в замешательство, однако игнорировать их было нельзя.
Услышав это, Рон стал белее снега на Рождество. Он в ужасе пытался понять, как удалось Упивающимся Смертью не просто выжить, а еще и развернуть свою деятельность в другом уголке мира. И как Рон подозревал, не в единственном. Пришло время достать свою палочку и держать ее наготове – таков был вердикт, вынесенный им по окончании этого сложно и тяжелого дня.
Но следующее утро не принесло облегчения, а наоборот, сделалось еще хуже: те немногие оставшиеся «мстители» посчитали такое поведение жены их «предводителя» предательством, и начали преследовать Арсэлию и ее дочь, угрожая расправой, если она к ним не присоединится или добровольно не откажется от своих показаний. Девушка боялась выходить в город одна. Она видела, что ее соседи тоже напуганы, и они тоже прятались в домах. Все двадцать третье число Рон провел с Арсэлией и Вале. Когда настал вечер, и солнце село за горизонт, почему-то стало легче. Словно наступила какая-то разрядка, давалась передышка. Даже дышалось легко.
Вале уложили спать, а сами взрослые еще долго сидели на полу у камина в гостиной, рассуждая о жизни, о случившемся, о значении мелочей, из которых все складывается.…И пока огонь не погас, они сидели рядом. Но темнота накрыла их, и они отдались друг другу, кидаясь в спасительный омут страсти, который был так нужен им обоим. Они любили друг друга и не хотели отпускать, никто…Время подарило этим двум влюбленным несколько часов, но продолжало играть против них, стремительно приближая рассвет. Раннее утро окрасило небо в багровые краски, предвещая беду.
Рон ушел за своей палочкой, чтобы наложить защитные чары на дом и быть вооруженным и готовым к любой ситуации. Он ушел под предлогом «вернусь через полчаса, мне необходимо сказать хозяйке, что…» и так далее. Юноша быстрым шагом шел между домами, максимально срезая путь. Было пять утра, и утренняя прохлада хорошо освежала, сгоняя остатки сна и ночного счастья. Дом, другой, за ним еще один. Мелькают закрытые лавки, вывески, кафе. Пусто. Тишина. Его шаги гулко отдаются в пространстве, утопая меж стен и брусчатки на улице.
Рон быстро отыскал свою палочку. Он решил, что стоит освежить в памяти некоторые полезные и сложные заклинания, и достал одну из тех книг, что когда-то прикупил в Косом Переулке. Пока юноша листал страницы, ища нужную формулу защиты, солнце неумолимо приближалось к зениту. Когда, наконец (попутно читая полезные статьи), Рон захлопнул книгу и посмотрел на часы, он с ужасом обнаружил, что через пару минут куранты на площади пробьют десять раз. Десять часов! Десять!!!
Рон стремглав бросился обратно. Уже подбегая к центральным улицам, он слышал шум. Нехарактерный шум для такого утра. Было много народу, все кричали и куда-то бежали. Выскочив из переулка, Рон огляделся: везде царил хаос. Перед глазами поплыли картинки из прошлого – Чемпионат Мира по Квиддичу. Сердце предупредительно екнуло. В толпе он увидел до боли знакомое белоснежное платье, а следом и светло-голубое – на девочке. Это были они, и они куда-то бежали. «Как я мог! Как я мог так долго…» - корил себя Рон. Он бежал вслед за ними, отталкивая людей, продираясь сквозь толпу, которая бежала в противоположную сторону, вниз по улице. Но тут то слева, то справа начали появляться люди в плащах и масках. Рон с ужасов понимал, что история повторяется. Начали раздаваться заклинания и мелькать вспышки. Упивающиеся метали лучи в людей, и те падали замертво. Не упуская из виду Арсэлию и Вале, Рон следовал за ними, и свернул в один из проулков. Он пытался звать их – они не слышали. Правда, Арсэлия обернулась один раз, но только ускорила шаг, таща за собой девочку. Они выскочили на другую улицу, идущую параллельно центральной. И тут, почти нагнав их, Рон услышал хлопок, и два пятна – белое и голубое – рухнули на камни. Женщина, пробегавшая мимо, издала истошный вопль. В этом хаосе он был не единственным, но на него почему-то обернулась добрая половина всех бегущих. Рон с трудом мог сопротивляться «течению», но силы откуда-то все же брались. Подбежав к тому месту, где лежали его любимые девочки, он увидел их – Арсэлия лежала на животе, а Вале - на спине, неестественно раскинув ручки и ножки. Неподалеку стоял Упивающийся, снявший маску.
Рон взглянул в это ухмыляющееся лицо и запомнил его. Он выцарапал его портрет на своем сердце, чтобы помнить, потому что тот сказал лишь: «И это только начало», а затем исчез. Юноша рухнул на колени, обнимая уже безжизненные тела Арсэлии и ее дочери. Он смотрел в эти остекленевшие глаза и понимал, что они мертвы. Это бело платье, в котором она была в тот жаркий день, когда они познакомились. Они были случайными, просто попавшими под руку какому-то Упивающемуся. Этого не должно было быть, так не должно было случиться. Крик отчаяния огласил улицу – плакали десятки людей, не веря в эти странные события и смерть, такую внезапную и незаслуженную, своих близких и друзей.
В доме Рон найдет записку, оставленную Арсэлией. По всему было видно, что она торопилась, оставляя эти строки. На листок было что-то пролито, но заметить это можно было не сразу, так как искусная рука женщины практически уничтожила следы «катастрофы». Записка гласила следующее:
«Милый Рон, тебя так долго нет. Мы забеспокоились, и пошли тебя искать, ведь ты ушел в шестом часу утра. Пожалуйста, если найдешь эту записку – иди к своему домику, мы с Валенсией направились туда. Страшно волнуемся, но надеемся, что все будет хорошо. И прости меня, что я ослушалась тебя и сейчас выйду из дома. Люблю тебя, твоя Арсэлия».
Они просто пошли его искать, забеспокоившись, просто перепугавшись. Если бы они остались дома. Если бы Рон вернулся раньше.
Он чувствовал, как все кружится в голове, глаза уже не различают света – все темнеет, наступает тишина. И только ее голос зовет, но это всего лишь сон, всего лишь сон…
- Мистер Уизли? Я вынужден…
- Нет, нет, простите, - говорит Рон. – Он убил на моих глазах двух людей: женщину и ребенка. Девочке было не больше пяти лет. Они, Упивающиеся, их было много, устроили похожую ситуацию в Каталонии, как на Чемпионате Мира по Квиддичу, когда 14 лет назад впервые появилась Метка Волдеморта.
- Хорошо. Можете ли вы назвать еще какие-либо факторы, подтверждающие…
- Он убил десятки людей на той улице, - отрезал ледяным голосом Рон.
- Хорошо, спасибо, мистер Уизли. Можете занять своем место.
- Пригласите мистера Гарри Поттера.
- В зал суда приглашается Гарри Джеймс Поттер.
Железная дверь открылась, давая возможность свидетелю войти.
Гарри уже отчаялся дождаться своей очереди войти внутрь, когда железная дверь открылась, «приглашая» его войти туда.
- Вы, Гарри Джеймс Поттер. Родились 31 июля 1980 года. Родители: Джеймс Поттер – чистокровный маг, и Лили Поттер – магглорожденная. Обучались в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс в период с…
Гарри старался не вслушиваться в то, что говорил судья – это было его прошлое, о котором сейчас не хотелось вспоминать. Он словно отрывками видел эпизоды из своей жизни, когда о них упоминалось в списке.
Затем последовал долгий и подробный допрос о том, как именно все происходило в Больнице Святого Мунго и почему все вышло именно так. Когда Гарри заявил, что в тот день впервые столкнулся с Чарльзом Уайетом, присяжные, казалось, расстроились. Допрашивали Гарри около часа, в мельчайших деталях выуживая информацию. Были досконально выспрошены все детали, все было зафиксировано и переспрошено по два раза. Когда, наконец, все закончилось, и свидетели смогли покинуть зал, все были только рады этому. Свое решение Верховный Суд должен был принять через неделю, когда подробно буду изучены все факты и улики по делу.
- Они больше напускают дыму, - сказал Рон, когда они с Гарри уже шли по набережной.
- Угу, - отозвался его друг, думая о чем-то своем.
- Мне кажется, это только чтобы еще раз утвердить свою силу на Упивающихся, хотя они и понимают, что разрастается что-то новое, и они этого боятся.
- Наверное, - все также рассеянно отвечал Гарри.
- Эй, ты меня слышишь? – Рон тронул друга за плечо.
- Что? – Гарри словно очнулся. – А, да. Они напускают силу, чтобы утвердить дым, кажется, это ты только что сказал?
- Гарри, тебе надо показаться врачу, - серьезно заявил Рон, но все-таки не смог сдержаться и засмеялся. Спустя еще две секунды вместе с ним смеялся и Гарри.
- Узнаю прежнего Рона, - сказал парень. – Все так же серьезен, - похлопав друга по плечу, сказал он и зашагал дальше. Но Рон не последовал за ним. Он стоял неподвижно. Когда Гарри заметил, что друга нет рядом, он обернулся, а Рон заговорил:
- Она ждала тебя, Гарри. Ты разбил ей сердце, - лицо Рона было серьезным и даже суровым.
- Не меньше, чем ты разбил сердце Гермионе, - нашелся Гарри, делая шаг навстречу Рону.
- Но я хотя бы писал ей, - ответил Рон.
- Послушай, сейчас уже сложно что-либо говорить и глупо оправдываться. Я понимаю, она твоя сестра. А я…очень любил ее, просто она была достойна счастья. Но тогда я ничего не мог ей дать. Неужели ты думаешь, я был бы так эгоистичен, что обрек бы всех нас на это? Я любил ее, и потому посчитал, что она должна быть счастлива, - Гарри постепенно повышал голос, не замечая этого.
- Но она хотела быть счастлива с тобой! – выкрикнул в ответ Рон. Несколько прохожих обернулись на двух молодых людей.
- Ты бы первый послал меня дальше всех от нее, когда бы захотел понять. Ты не видишь дальше своего носа, Рон, - сказал Гарри, опасно приблизившись к парню, - она бы страдала, страдали бы все.
- Она и так страдала! Мы все страдали! Из-за тебя! – Рон уже кричал, люди обходили их стороной, опасливо поглядывая в их сторону.
- Не надо винить меня во всех грехах! Ты сам избрал свой путь и свою судьбу! А теперь хочешь выйти чистеньким из воды? Нечего сваливать ответственность на других!
- И ты думаешь, что поступил правильно? Да это из-за тебя она заболела! И если бы ты был рядом, этот ублюдок не появился бы в ее жизни!
- Что этот ублюдок сделал тебе, что ты его ТАК ненавидишь? – Гарри не понимал, о чем говорит Рон, но догадывался, что здесь скрыт более глубокий смысл.
- Сегодня на Суде я как раз рассказывал о том, что этот ублюдок убил двух близких мне людей! Они ничем не заслужили такой участи! Ее дочь была совсем маленькой, чтобы… - Рон осекся и замолчал, отворачиваясь к перилам.
- Так вот в чем дело, - догадался Гарри, - Гермиона тут вовсе не при чем была уже давно. Понимаю…. Ты встретил кого-то. Он убил их? Это печально Рон. Но как после этого, обманув надежды моей близкой подруги, ты смеешь упрекать меня в том, что сам бросился в другую крайность, заставляя страдать и ждать ту, которая и по сей день, быть может, все еще страдает? – Гарри перешел на крик, который привлекал внимание уже достаточного количества людей.
- Это другое! – начал оправдываться Рон на таких же повышенных тонах.
- Все тоже самое! – кричал в ответ Гарри. Они оба замолчали, немного приходя в себя. Эхо еще отдавалось от домов и глади воды, когда оба юноши уже переводили дух.
- Мы оба погорячились, - сказал Гарри, глядя на темную воду, по которой неспешно плыл катер.
- Да, - ответил его друг. – Давай попробуем начать новую жизнь, Гарри. Когда-то это все равно придется сделать, - сказал Рон и протянул руку своему другу.
- Ты прав, - ответил тот и пожал ему руку.
Они еще смотрели на реку, когда солнце медленно садилось за верхушки здания Парламента. Пошел легкий снег. На улице заметно холодало.
***Ну, вот, товарисчи, новая глава!:)) Жду отзывы, критику - как всегда, жду ваших высказываний!!! Очень жду:))*****
