Глава 22И битва началась, нахлынув на них, подобно урагану среди ясной погоды. Алиенора даже не успела предупредить Франсуа, придумывая, как бы так сообщить ему о предстоящем сражении, чтобы не выдать своих ночных приключений. Вдали уже виднелась серая громада крепости Рошфор, возвышаясь над заброшенными полями и разоренными деревнями. Защищенные лишь нагрудниками и легкими щитами, в приталенных стеганках их мощным градом стрел встретили английские лучники, и какое-то время ошеломленная Алиенора ничего не видела, прикрывая железной перчаткой лицо, и только слышала смертоносный звон. Когда первый поток стрел иссяк, вышла конница под предводительством закованного в латы рыцаря, чей салад с двойным забралом украшали белые перья. С ним, отставая на пол корпуса лошади, скакали еще двое. Судя по горделивой, уверенной посадке, троица принадлежала к дворянскому сословию. Один из них - высокий и худощавый - даже в доспехах производил впечатление очень молодого человека. На него и помчалась Алиенора, метя мечом в глазницы шлема, но ей пришлось изменить направление удара, так как ее соперник вознамерился раскроить ей череп, для чего занес оружие над ее головой, и клинок, подчиняясь инерции, стремительно набирал скорость. Алиенору теперь тоже защищал шлем, но сильного вертикального удара он мог и не выдержать. Девушка отбилась, слегка вывихнув запястье, сама попробовала такой же прием, но лишь чиркнула по мечу англичанина. Их кони сблизились, рассчитывать на скорость, увеличивающую силу удара, больше не приходилось. Задача обоих теперь заключалась в нанесении противнику как можно больше урона, целясь в руки, в стыки между частями доспехов или пытаться осуществить первоначальный прием, задуманный Алиенорой - уколоть в глазницы. Люсьен не успел преподать племяннице уроки конного боя, и девушке приходилось учиться на ходу. К счастью, ее соперник, в самом деле, оказался очень юн, скорее, даже помладше ее возрастом, но опытнее в сражениях. Их силы были вполне сопоставимы, а темп схожим: яростный, бездумным поначалу, он стал постепенно замедляться. Сердце Алиеноры бешено колотилось, от нереальной яркости в глазах мир воспринимался изнурительной пляской черных и белых линий, на которые из-за пульсировавшей в висках крови наползали красные пятна, но в то же время она впервые испытывала азарт, даже удовольствие от битвы, а ясное осознание того, что если она не станет сейчас убийцей, то будет трупом, удваивало ее силы. Между молодыми людьми с какого-то момента возникла специфическая близость. Они испытывали, "прощупывали" друг друга, на мгновения забывая о цели военной дуэли - завершить смертельный танец смертельным же ударом.
Краем глаза Алиенора могла видеть, как Ла Тур, оказавшийся отважным воином, размозжил череп двоим из троих, нападавших на него, но лучники убили под ним лошадь, и ему пришлось спешиться. Никола, прикрывая глазницы железной перчаткой, чтобы защититься от стрел, бросился в самую гущу лучников, но также оставшись вскоре без коня, вынужден был принять пеший бой и в ход пошли кинжалы. Ему на помощь помчался Гастон, удивительно агрессивно для его женоподобной натуры ведший бой. Дядя и Франсуа - первый еще сохранивший коня, потому что его долгое время практически собственным телом защищал от стрел Никола, а второй уже пеший - бились каждый со своим противником. Угадав аристократов, такие же знатные рыцари будто не замечали никого другого. Наконец Люсьен ранил своего противника, тот покачнулся, и Алиенора успела увидеть, как к поверженному врагу подбежали вилланы из шайки Черной Девы и в мгновение ока стащили его с коня, разрубили на нем доспехи, а затем сняли то, что от них осталось. Люсьен что-то протестующе закричал развеселившимся вилланам, которые отбили побежденного у победителя и потащили его в самую гущу опьяневших от предвкушения кровавой потехи мужиков. Люсьену заблокировали путь украшенные рогатыми шлемами слуги Черной Девы и, теряя голову, он вознес над ними меч, но подоспевший Гастон схватил его за руку с такой силой, что у дяди едва не вывалился меч. Франсуа продолжал дуэль, в финале которой выбрал уязвимое место в доспехах англичанина между шлемом и нагрудником и нанес смертельный удар.
Дядя, которого ненадолго успокоил Гастон, ласково что-то шептавший, раболепно заглядывавший в глаза, вдруг безумно расхохотался и не мог остановиться, пока Гастон не заставил его отпить из своей фляги вина. По обрывкам последних сцен Алиенора поняла, что битва выиграна шайкой Черной Девы и только с отвращением слушала хохот вилланов. Разошедшиеся и уже успевшие отведать вина, те развлекались: перебрасывали бывшего противника Люсьена друг другу, как мяч, по ходу дела раздевая. Вскоре на несчастном осталась только окровавленная тонкая с венецианским кружевом сорочка. Его повалили наземь, и место битвы, заваленное трупами англичан, огласилось воплями боли, стыда и отчаяния. Люсьен сделал яростный рывок, с явной целью спасать своего врага от кошмарной участи, но его коня остановили рогатые вилланы и угрожающе наставили на него копья. Дядя обхватил голову руками и раскачивался на лошади с видом потерявшего рассудок человека.
Франсуа стоял рядом и ждал, когда закончится дуэль Алиеноры, все более напоминавшая мирную разминку в зале для упражнений. Оба противника устали, сцены, которым они стали свидетелями, смущали и пугали их обоих в равной степени, а желание убивать у них испарялось с каждым новым воплем несчастной жертвы разбушевавшихся «Жаков». Сквозь прорези шлема Алиенора давно разглядела светло-серые, как дожди в холодной стране, глаза. Да что там цвет глаз! Казалось, они уже вечность знакомы и совместно придумывают, как выкрутиться из неудобного положения. Алиенора понимала, что если она не убьет юношу, его участь будет страшнее казни через колесование.
- Убей меня! – выкрикнул наконец англичанин на северофранцузском. Ему тоже стало ясно, что все кончено. Он опустил меч и снял шлем, обнажив русоволосую голову.
- Беги! – велел ему переставший раскачиваться в седле Люсьен. – Беги! Ты достойно бился, а теперь давай, поторапливайся! Что уставился?! Какие, дьявол тебя дери, тебе еще нужны дифирамбы? Немедленно уноси ноги, пока я не отрезал тебе голову!
Несколько секунд юноша изучал всех троих. Убедившись, что его бегство не сочтут бесчестным поступком, он развернул коня, но тут как из-под земли выросла фигура плечистого виллана, с измазанной кровью физиономией. Мужик схватил коня англичанина под уздцы.
- Куда это ты, милочек? Мы как раз хотели пригласить вашу светлость к себе на ужин. В качестве десерта.
Тут он премерзко загоготал, но вмешался дядя и рубанул мечом по руке взвывшего от боли мужчины.
- Беги! – крикнули уже Франсуа и Алиенора хором, но юноша и сам наконец сообразил, что мешкать больше нельзя.
Вскоре он умчался на достаточно безопасное расстояние, а потом и вовсе пропал из виду. На дядю набросился один из вилланов в рогатом шлеме, нацелив копье в грудь. Дядя успел отскочить в сторону и снес мужику мечом голову, с такой же легкостью, как тот, должно быть, косил в мирные времена траву.
Стало очень тихо. Алиенора испуганно осмотрелась. Рядом с ними, холодно улыбаясь, стояла Черная Дева, но ее шайка не обращала на них никакого внимания, принявшись рыться среди мертвых тел в поисках добычи.
- Итак, Люсси, сословные принципы для тебя важнее интересов твоего народа?
- Он честно сражался. Ему не больше лет, чем моему племяннику. Это был его первый бой! Какого дьявола у вас издеваются над пленными?
- А вот это не твое дело, малыш. Видишь ли, чернь не видит смысла в том, чтобы кормить тех, кто вчера в качестве действующих лиц или в качестве соучастников вспарывал их женам, сестрам и матерям животы и топтал копытами младенцев.
- Да он сам еще младенец, Мария! Не может быть, чтобы в тебе не осталось и капли сострадания! И к кому? К поверженному врагу, вина которого не доказана. Он мог не принимать участия в тех зверствах, которые ты ему приписываешь! Он лишь исполнитель воли своего сюзерена!
- Мне плевать на ваших сюзеренов всех вместе взятых! Есть лишь один господин на этой земле – наш король Карл Валуа! И чем скорее мы избавим его от иноземной напасти – голубых она кровей или обыкновенных, человеческих, - тем скорее прекратятся убийства и насилие!
Они долго пререкались, не замечая молчаливо наблюдавших за ними Франсуа и Алиеноры, а потом произошло следующее: Черная Дева взяла голову виллана, приложила ее к бездыханному телу, склонилась над своим слугой и что-то запела на непонятном языке. Когда она выпрямилась, и ее длинные рыжие волосы шелковыми волнами заструились по ее спине, их взору предстало невиданное зрелище. Голова виллана, которая недавно, брызгая кровью, отлетала в чертополох, теперь сидела на плечах и моргала темно-серыми глазами.
- Я опять воскрешен тобой, матушка?
- Да, милок. Ступай к своим приятелям. Помнишь что-нибудь?
- Ничего не помню, матушка. Но шею сводит. Знать один из энтих псов голову мне отрезал!
- Да, милок. Ступай. Мне сейчас недосуг.
Виллан встал на ноги и вполне уверенной походкой удалился восвояси.
- Пресвятая Дева… - прошептал бледный, как снег, Люсьен.
Алиенора и Франсуа переглянулись, но не издали ни звука. Обоим казалось, что оживляя покойника, ведьма заодно лишила их дара речи.
- Сегодня я не жду тебя в своей палатке. Иди к своим аристократическим друзьям. Вам положено быть вместе, а не портить свое дыхание нечистым духом простолюдинов.
- Мария! – вскричал Люсьен с болью в голосе, - мы говорим о разных вещах! Я лишь считаю, что желая мстить, ты в своей жестокости превзошла самого сатану! Зачем так безобразно ты себя губишь?!
- Ах ты! Какая прелесть! Ты мне проповедь читать надумал?
- Нет! Мария, нет! Я прошу, не гони меня… - в его голосе прозвучала мольба, а глаза он старался отвести от племянницы, но его щеки пылали, выдавая страх оказаться снова отвергнутым.
- Соскучился по моим милашкам?
По лицу Люсьена пробежала судорога.
- Я знаю, что все это не ты делаешь, - тихо и печально сказал он наконец. – Не ты. Не ты, настоящая. Я не пойду к тебе, если больше не угоден. Но знай – я и сейчас вижу Марию в тебе, мою Марию, какими бы толпами демонов ты не окружила свою душу, позволяя им рвать на части свое сердце!
Дядя резко развернул коня и отъехал в сторону, туда, куда вскоре Франсуа перенес их с Алиенорой пожитки, прихватив и дорожную сумку дядюшки. Черная Дева никак не выдала своих чувств, если ей было что выдавать.
