Глава 18. Переродок. Часть 2: Примирение.…
Я за стеклом, за холодным и непроницаемым, за которым ничего не слышно. Вокруг много таких прозрачных комнат. Как холодно… Мне кажется, что я мог бы и замерзнуть, если бы меня не трясло, а мышцы не сокращались из-за электрического разряда, имеющего свое начало на запястье. Мои крики давно затихли, и я жадно пытаюсь втянуть в себя глоток воздуха. Мне кажется, что я как рыба на суше, и все почему? Потому что Катнисс сидит напротив меня и прожигает взглядом. Я не зол на нее, как это было раньше, и от этого мне больно не только физически. Мне ее не хватает. Я понял это недавно, когда увидел ее живой и почти невредимой, когда понял, что вот-вот бомба взорвется, а я так многого не успел. Это задевает меня, и признаюсь самому себе, мне не хочется сопротивляться, потому что это мое. Даже когда мой мозг готов разорваться, мне хватает сил и рассудка понять, что мне легче полюбить Сойку, чем убить. Я даже понимаю, почему так много думаю о ней, но не могу вспомнить, когда она так впала мне в сердце, которое бьется быстрее, вырабатывая что-то в кровь, а значит, заставляя работать сдерживающий меня ток. Даже от злости я не чувствовал такого разряда…
Как бы то ни было, потом мне будет стыдно за свои мысли, но мне трудно им сопротивляться: как бы ни был обязан Капитолию и Сноу, я готов наплевать на свою клятву отомстить.
И орать мне хочется не от боли, а чтобы она ушла и не мозолила глаза. Она будто видит во мне Мелларка. Это всего лишь оболочка, как она не понимает? И почему внутри я становлюсь совсем таким же?
…
Время от времени меня посещают непривычные мысли. Это из-за газа, который распыляется в воздух. Я начинаю вспоминать то, что не могло быть… Ни с того ни с сего я начинаю напевать старую песню, слова помнятся плохо, но она звучит в голове нежным девичьем голосом, и это то, что успокаивает меня. Потом воспоминаний становится как будто больше, и я уже не понимаю, что со мной творится. В голове перемешались две жизни, я помню обе, и не ясно, какую отчетливее.
…
Меня выпускают через сорок дней, я почти свободен в Тринадцатом Дистрикте. Но я не выхожу из своей комнаты, которая находится рядом с тюремными камерами, зато ко мне бегают врачи. От них я узнаю, что та девочка, которую заменила Эвердин на жатве, ее сестра, Прим. Мертва… Я чувствую… Боль... И желание утешить Катнисс.
…
Ведений и снов становится больше. Кто я, что я вообще такое? Что за эксперимент? Кому верить? Что происходит? Уже наступила зима, а я запутался еще больше. Воспоминаний о Двенадцатом так много. Я не могу быть Мелларком! Нет! Это не так! Или так? Сноу врал? Или Другой не оправдал надежд Тринадцатых и они решили провернуть дубль два?
…
Другого выпустили, я не знаю, как его назвать, как и себя. Он принес мелки. Проклятье! Он - ненормальный, еще более долбанутый, чем я?! Но я соглашаюсь на его эксперимент…
«Белый, цвет чистого полотна!»
«Краски вызывают страх»
Я не мог ни поддаться искушению и не взять в руки первый белый лист. Меня тянуло к этому действию так сильно, как будто я хотел пить и вот мне дали глоток. Казалось, я пил, пил и не мог остановиться, подавить жажду.
Последствия меня уничтожили. Месяцами мне врали, я - переродок! Я капитолийское отродье, и я поддался, став их пешкой.
…
Я признал, что мое имя Пита Мелларк, Пит, Женишок… Я вспомнил, что был взрыв, но что потом? Като должен знать ответ.
…
- Почему я потерял память?
- Мы записывали передачу для Сойки в прямом эфире, и ты намекнул о бомбах… Я выбил из тебя все дерьмо.
«Вы... В Тринадцатом... Не доживете до завтрашнего утра!»
«Идиот! Ты все испортил!»
Боль. Вкус крови во рту. Я вспомнил и это.
…
Я всеми силами избегаю Катнисс, на кухне, в столовой, да где угодно, чтобы не попадаться ей на глаза. Я не знаю, что со мной будет, если увижу ее. Меня трясет от одной мысли о ней, и это становится своего рода кнутом, удерживающим меня от каких-либо действий в ее сторону. Ничто не заставляет меня волноваться, как она, даже врачи Тринадцатого не так надоедливы.
…
- Что ж тебя так коробит при виде своей подружки? Никак думаешь, что она натворила дел без тебя, и резко опротивела? – с усмешкой спрашивает Като.
Как только я начал приходить в себя и не хотеть наброситься на Сойку, меня поселили в соседний от Като отсек. Просто прекрасное место, если не считать, что за стенкой живут два врага из прошлого. И сейчас, после уборки на кухне мы направляемся «по домам».
Я честно не знаю, что ответить, за меня говорит моя комната: цветные рисунки, эскизы, наброски - все, что я вспоминаю, появляется на бумаге. Каждый раз, открывая дверь, я не спешу заходить – воспоминания, свои и чужие, накрывают меня, и я стою иногда не одну минуту, чтобы придти в себя. И сейчас я стою в дверном проеме и смотрю на рисунок переродка с темной короткой шерстью, я знаю, что Като стоит за моей спиной и тоже смотрит на листы, развешенные на стенах, валяющиеся на полу, где-то разбросанные по одному, где-то стопками.
- Мы знаем только один способ забыться, - теперь Второй серьезен, и это меня отрезвляет.
Я поворачиваюсь к нему и почти непонимающе поднимаю брови. Я знаю, о чем он, но зачем ему это? Помочь мне справиться, или чтобы пережить самому? Второе более очевидно, кто, как ни я составлю ему компанию по душе и способностям.
- У меня есть идея… - говорит он, и я могу поклясться, что это звучало дружелюбно.
Новое воспоминание, на этот раз размытое, накрывает меня, когда я захожу в зал с высокими потолками. Каждый шаг разносится эхом, я могу расслышать свой пульс, но адреналин не подскакивает. Как смешно, обращать на такие мелочи внимание, но моя ситуация заставляет следить за этим.
- Ты уверен, что это разрешено?
- Я готовил здесь Катнисс… - нехотя отвечает Като. – В любом случае никто не запрещал сюда вернуться. Да и охраны не было у входа. В прочем, какая разница… - он говорит так, будто я помогу разобраться с теми, кто попытается нас выгнать. Ага, конечно…
Я подхожу к стойке, где висит оружие. Когда-то стоило взять мне в руки что-то острое, как в голове вспыхивало требование убить… Теперь только защита. Только?
Като берет меч, я беру два. По его реакции видно, что он удивлен. Я в какой-то степени рад этому. Я подготовлен намного лучше, чем в день, когда соперник ранил меня в ногу… Теперь я здоров и могу отыграться.
…
Все свое свободное время мы проводим в зале, хотя я бы не отказался лишний раз провести бой на улице.
- У тебя после пережитого не осталось вопросов, на которые ты не получил ответы? – спрашивает Като.
- Нет… И даже если остались, какая разница?!
Като смеется и в очередной раз пытается ранить меня в живот, я отскакиваю и выбиваю у него меч. Всего секунда и его горло зажато скрещенными лезвиями. Като не может думать и драться одновременно – это слабое место, которое так легко использовать. Возможно, во Втором все такие, и пару атак миротворцев точно можно было остановить, предложив решить задачку по алгебре.
- Сноу сказал, что все мои вопросы можно найти у меня в комнате…
Это заинтересовало меня, и я опускаю мечи.
- …У него был дневник, - говорю я, припоминая огромную книгу с богато-оформленной обложкой… - Хотя это только капитолийское название… Для того, чтобы не привлекать внимание… Как-то Сноу говорил, что надеется, что после его смерти записи перейдут следующему президенту, который сохранит вековые традиции страны…
- Думаю, это не просто записи о том, что он ел на завтрак… - задумчиво произносит Като. – Видно, там хранятся все его сумасшедшие идеи…
Като кивает самому себе. Я ловлю себя на мысли, что меня все еще подбешивает то, как смотрится его тупая мимика на моем лице… Хотя думаю, меня бы больше раздражало, если бы он все еще копировал мою.
- Мне нужно найти его! – выпаливает он спустя минуту молчания.
Я улыбаюсь:
- Тебя не пустят….
- Это мы посмотрим… - с раздражением бросает он.
…
В какой-то момент я понимаю, что больше не могу прятаться, и требовать от Катнисс, чтобы она не подходила ко мне. Но просто так подойти к ней я тоже не могу и с этим нужно что-то делать:
- Я хочу, чтобы ты рассказал, все, что было, когда ты претворялся мной!
- Хочешь знать, как мы развлекались с Катнисс?
Удар в челюсть, разбитая губа, синяк… Никаких переломов и слабая боль в руке.
Като касается разбитой губы, кривится от боли и начинает улыбаться:
- Ох, знали бы Тринадцатые, что любимая парочка Панема страдает из-за куска резины… В общем-то все было до безобразия прилично…
…
Теперь мне хочется не только выбить ему челюсть… Каждый вечер заканчивается тем, что я пытаюсь победить себя. Мне нужно научиться контролировать эмоции и поведение. Мне нужна помощь. Мне нужно, чтобы они сняли свой браслет… Или хотя бы выключили его, если так им проще различать кто есть кто.
…
- Знаешь что… Пора бы уже им рассказать, что с тобой было…
Я не хочу вспоминать, каким отродьем я был, но рассказав, я могу снова стать собой.
…
Мой рассказ не похож на тот, что все ожидали. Наверно я должен был рассказать, как меня пытали, но я не помню пыток, только те, что были моих рук дела между марафонами. Рассказ не вызвал особого ужаса в глазах, только Энни выбежала из комнаты, и Джоанна сильно напряглась. Я знаю, что на ней использовали. С начала ее помещали в маленький стеклянный куб с крышкой и сверху лили воду. Под действием лекарств ей казалось, что ее топят. Потом воду действительно заливали в резервуар и опускали голые электрические провода. Ее сердце останавливалось, тело горело изнутри и снаружи, но девушку возвращали к жизни, залечивали серьезные раны, чтобы та как можно дольше была жива, и затем пытки повторялись. Я знаю, что было с некоторыми из безгласых и я перешел к этой части рассказа:
- Особым дополнением к моим тренировкам стал день пыток безгласых, тех, что прислуживали трибутам Дистрикта. Многие умерли на глазах Пита… - я осекаюсь, когда понимаю, что осознанно разделаю себя прошлого и настоящего. - Каких-то замучил тогда я. Я думал, что страшнее, чем увидеть отрезанные пальцы или уши, слышать крики, и чувствовать запах страха, уже не будет. Но и это было так… Безобидно… Когда держишь в руках нечто, похожее на клещи кузнеца, знаешь, что они для работы над костями, помнишь, как хрустят суставы… - я говорю об этом с такой легкостью, хотя должен был давно прикусить язык…
И конечно Хеймитч перебивает меня:
- Заканчивай, мой ужин еще не переварился, а с твоими речами он вот-вот вылезет наружу, - с каждым словом его кожа из оливковой становится болезненно-зеленоватой.
После его слов во мне будто отключился механизм, делающий переродком, и я виновато опустил голову. Я понимаю, что этим людям, мягко говоря, противно и больно слушать о таком, хоть они и видели, как происходят Игры и знают, какими могут быть жестокими дети. Я понимаю, что детьми руководило желание освободиться, а мной – всего лишь желание услужить и побороть себя.
Като не дал сделать выводы, потребовав отправить его в Капитолий. Я не запоминаю ни единого слова из разговора, потому что пристально наблюдаю за Катнисс. Я вижу, как она сконцентрирована, чтобы не показать свои эмоции, ее ладони сжаты, как и мои. Ток скребется в районе запястья – ни выключить, ни снять. Им, что, в кайф смотреть, как меня корчит?
…
Не знаю как, но у Като удается уговорить Плутарха отправить нас в Капитолий, где сейчас не слишком спокойно из-за обезумевших богатеев и не менее обезумевшего правительства. Из всего происходящего в стране мне известно, что большая часть президентской казны была разделена на части для Дистриктов. Я думал, чтобы начать возрождение страны потребуются годы, но из-за стертых границ все происходит быстрее. Очень многие покинули Тринадцатый Дистрикт, часть вернулась в Двенадцатый, другие отправились помогать нуждающимся… Не знаю как вышло, но без Сноу люди стали держаться друг за друга и помогать – так я слышал по слухам.
…
Пришла весна, которая, как мне показалось, наступила слишком рано. На месте пустыря, на котором когда-то взорвали Дистрикт, уже возвышаются первые дома. Я лично помогал в их строительстве, в то время как Катнисс все время проводила в лесу с Гейлом. Может, так будет лучше для нас всех? Я начинаю задумываться, что правильнее будет отпустить прошлое и начаться все с нуля. Это не просто.
…
Я спорю с самим собой, видя, что Гейл и Катнисс всего лишь друзья, не более. Я знаю, что он занимает мое место… Но все во мне требует отпустить… Я не уверен, что сделаю ее счастливой. Мы претворялись, играли на публику… Но меж тем я любил ее с ранних лет. А она меня?
…
Теперь конференц-зал стал своего рода свободной зоной, где никто ничего не подслушает и не подсмотрит, все камеры убрали, экраны – отключили. Я сижу за столом и тереблю свой черный браслет, он тянется, врезается в кожу, не сильно, не до боли – просто натягивается, натягивается, но не рвется. Меня вызвали с тренировки, наверно, они - единственное, чему я, правда, рад после переделки моего мозга. Тренировки спасают, не дают думать. Отупляют. Не хочу больше думать. Сейчас просто приходится. Дверь открывается так тихо, что не сразу замечаю, что больше не один. Катнисс… И Хеймитч.
Он садится напротив меня, Катнисс рядом с ним. Она бледная, но губы розовые – она почти в порядке, хочется увидеть румянец на ее немного округлившемся лице. В руке Катнисс кусок веревки, она не серая, как обычные шнурки Тринадцатого, а зеленоватая, как будто из травы или чего-то такого. Я быстро понимаю, откуда она. С Арены, это веревка Финника. Я с большим трудом прогоняю мысли о нем, но все равно продолжаю следить, как Катнисс перебирает пальцами узелки, теребит, будто решает развязывать или нет.
- Через неделю мы летим в Капитолий. Нужно объявить о новых порядках всему Панему… Конечно, до этого пройдет Совет Дистриктов… Вы должны быть там.
- Как кто? – спрашивает она, устало. – Как символ восстания, или приглашенная звезда Арены?
- Как символ победы и мира, Катнисс, – неуверенно говорит ментор. – Вы оба.
- А я причем тут? Возьмите моего дублера, он психически стабильнее, - шиплю я.
Потом будто понимаю, что это не мои слова и просто качаю головой самому себе.
- Като останется в Тринадцатом, Пит. Его судьба еще решается. Но все же, пора восстанавливать разрушенное, ты знаешь это. И начать нужно с вас. – Хеймитч встает со стула и направляется к выходу.
Катнисс напрягается, и ее пальцы затягивают узел поверх другого.
- Через полчаса выпустите их, - говорит Хеймитч кому-то и дверь закрывается.
Катнисс, мне жаль твою сестру… Или… Я не знаю, как извиниться… Я перебираю много вариантов, как начать разговор. Я все еще люблю тебя, хоть и пытался убить… Нет, не так! Ты знаешь, все это – работа Капитолия… Все это не подходит, я знаю, что должен поговорить, но впервые слов просто не было.
Мы сидим в тишине пять, десять минут… Она не поднимает голову, веревка распутана, и Катнисс наматывает ее вокруг пальцев, они краснеют, мизинец обрел нездоровый синеватый оттенок.
- Довольно! - вскрикиваю я и замолкаю, будто испугался своего же голоса. Она вздрагивает и замирает. Нет… Меня испугала ее реакция. Неправильная!
- Перестань… - говорю я как можно мягче и одной рукой освобождаю ее пальцы. Она поднимает на меня удивленный взгляд. Я убираю веревку в сторону и беру ее холодные пальцы в свои ладони. Это так не привычно, что на секунду мне хочется вскочить со стула и уйти, но я остаюсь.
- Я всегда буду с тобой! И никогда тебя не оставлю, – говорю я как будто испуганному зверьку. Я ловлю себя на мысли, что научился этому тону от Нее.
На ее лице сменяются эмоции и, мне кажется, я могу прочесть каждую мысль. Она вспоминает всех тех, кого потеряла. Я принимаю единственно верное решение: во что бы то ни стало, я не буду тем, кого она потеряет следующим.
- Спасибо… - отвечает она шепотом.
- Мне жаль, что все так вышло. Прости меня.
Она, молча, кивает.
Я не замечаю, сколько проходит времени, мы просто сидим: я держу ее руки в ладонях, молча, не двигаясь, кажется, мы уже свободны, но это не имеет никакого значения.
…
Почему-то все боятся отключать прибор защиты, я же давно доказал, что не посмею причинить вреда? Я почти прежний, только временами несдержан, но и это они научились контролировать.
Конец очередного дня на стройке, день близится к завершению. Я иду по коридору жилого отсека и слышу свой же голос:
- Катнисс послушай! - слышится за поворотом.
Я срываюсь с места и спешу на звук.
- Я хочу поговорить с тобой, – просит Като, нет, почти умоляет.
- Не о чем, - Катнисс будто ощетинившаяся кошка, прижатая к стенке.
- Я, правда, не хотел убивать твою сестру. Я хочу заслужить твое прощенье. Я сделал, что обещал, вернул тебе твоего Пита.
О чем это он? Мне хватило пары секунд понять, что все его попытки вбить мне, кто я есть, на самом деле, были ради Катнисс.
- Хватит мне напоминать про это! Если мне все еще приходится дышать одним воздухом с тобой, это не значит, что ты можешь так просто говорить о том, что сделал, – она разворачивается к выходу и, видя меня, замирает.
Я рефлекторно делаю шаг назад, открывая проход, и девушка срывается с места.
- Да стой же ты, - говорит Като и хватает ее за руку.
- Не… - я повышаю голос, но Катнисс опережает меня:
- Не смей меня трогать!
- Я просто хочу сказать, что знаю какого тебе… - шепчет Второй.
Катнисс не отвечает, я знаю, она готовится сказать какую-то гадость, и знаю, что сейчас скажет он…
- Под действием лекарств, тех, что давали и ему, – он указывает на меня рукой, той, что сдерживал девушку. - Я убил собственных братьев. Им было по шестнадцать… Мне просто был дан приказ убить всех на марафоне. И я ненавижу себя так же, как и ты меня. Но причиной всему Капитолий.
- А ей было тринадцать, - голос Катнисс дрожит, не от страха, но от злости. – Ты помог вернуть Пита, и только поэтому жив. Только поэтому я... – она обрывает фразу, не договаривая.
Во мне кипят мысли, с одной стороны, я понимаю, как все происходило, я сам испытал то же самое, с другой – Като причинил боль человеку, которого я люблю, и ему не будет прощения. И все же, я хочу доказать себе и другим, что виноват во всем Сноу, а мы были лишь оружием. Как бы того не хотели.
- Катнисс, - осторожно говорю я. – Пойдем со мной… - я протягиваю ей руку без браслета, стараясь думать о своей идее, а не о девушке.
Она не двигается.
- Ты веришь мне?
…
Мы втроем заходим в лаборантскую, где за микроскопом сидит доктор Реминс, тот хирург, что осматривал меня вместе с мозгоправами.
- Чем могу… - он отвлекается и замирает в удивлении. Когда же они перестанут дергаться из-за нас?
Я не уверен, что все получится, но идея не даст мне покоя, и я должен попытаться.
- Вы брали у нас кровь? – спрашиваю я.
- Да, несколько раз… - сомневаясь, говорит доктор. А может просто волнуясь.
Он будет говорить с нами, понимаю я с облегчением.
- Когда?
- Пит, зачем мы здесь? – спрашивает Катнисс. То, как она называет мое имя… Ласкает слух… Как давно этого не было.
- При поступлении, в первые дни каждые двадцать четыре часа, плюс разы, когда вас, – он указывает на нас с Като. - Сажали и выпускали из тюрьмы.
- И что скажите, доктор? – не унимаюсь я.
- Спроси у Хорька на прямую, что тебе нужно! - вмешивается Като.
Я тяжело вздыхаю:
- Я просто хочу узнать, не заметил ли доктор Реминс чего-то необычного у нас...
Реминс встает и подходит к большому шкафу с папками. На самой нижней полке в конце он находит две папки, и ясно, что одна из них моя.
- В день, когда вас обоих доставили в Дистрикт, я обнаружил, что ваши ДНК совершенно одинаковы, но такого не бывает в природе. После обследования мною был обнаружен чип, который, как мне кажется, посылал в наши аппараты ошибочный код, запрограммированный на конкретную цепь ДНК. Иными словами капитолийские врачи создали прибор, делающий вас идентичными клонами для техники.
- И это все? – спросил Като.- За этим мы и пришли?
- Нет! – раздраженно рявкнул я, и снова посмотрел на доктора, пытаясь привести эмоции в порядок. – А другие капитолийские штучки вам известны? Например, было ли что-то общее, между тем, что было во мне в день, когда нас вытащили с Арены и в день, когда умер Сноу?
Что я пытаюсь найти? Были ли в нас наркотики? Да я точно знаю, что во мне их было предостаточно, но Като был чист в Тринадцатом, и единственным, за что можно было зацепиться, была капсула.
Доктор слушал меня очень внимательно, часто кивая и щурясь. Потом повернулся к записям, пролистал каждую папку. По его виду я понял, что близок к цели.
- Да, было кое-что… Некое психотропное вещество, которое… Говоря понятным языком, обостряет чувство тревоги и возможно, может вызвать приступы агрессии, паники…Возможно галлюцинации. Это было у вас обоих, но у него – доктор указывает на Като, - до этого не было ничего такого в крови, только успокоительное…
- Я знал! Это капсула! Сноу дал мне ее, чтобы я помог сбежать, она должна была снять магнитные штучки с моего скелета!
Я киваю себе… Меня пичкали лекарствами, а я верил им как наивный ребенок. Должно быть, Сноу был рад воспользоваться тем, что Като выбил мне память…
- Теперь ты мне веришь? – почти кричит Като и, повернувшись, я вижу, что он держит Катнисс за плечи.
- Пусти ее! – произношу я сквозь зубы.
Девушка смотрит на него всего секунду и с силой наступает на ногу. Парень отпускает ее, и та быстро уходит, ничего не ответив.
- Спасибо, - говорит Второй, опомнившись.
- Я получил сообщение утром, ваши браслеты можно снять, – говорит доктор и достает из кармана серебристую палочку, которой затем он проводит по браслетам.
Я чувствую облегчение, когда стягиваю теперь уже обычную резинку с запястья. Мы свободны.
- Ну и по какой причине вы выложили нам якобы секретную информацию? – спрашивает Като. Я закатываю глаза, потому что ответ очевиден.
- Мне было поручено сделать это, когда вы придете. Рано или поздно.
- Значит, они знали? И что теперь?
Теперь мы уйдем, и будем продолжать жить как раньше…
- Теперь, мы извлечем это устройство…
Удивление? Радость? Волнение?
…
В глазах все расплывается от наркоза, я должен быть в сознании, но мне кажется, что сейчас потеряю его. Наркоз давно обездвижил мое тело, хотя я прекрасно чувствую, что медсестра смазывает мою шею чем-то вязким и холодным.
- Скальпель, - командует доктор и, спустя пару секунд, я чувствую, что вдоль линии роста волос, от позвоночника к мочке уха тянется разрез.
Боли нет, только отголосок, как если бы по коже провели ногтем.
- Расширитель…
Пару раз меня спрашивают, как я себя чувствую, нет ли чего необычного. Да все прекрасно, разве что плитка пола как-то странно плывет.
Я слышу, как что-то падает на поднос, затем врач просит медикаменты и обрабатывает рану.
- Костный мозг с соединительными проводами мы не трогали, только извлекли механизм. Остальным пусть занимаются специалисты, - бубнит доктор, пока накладывает швы. – Через пару дней останется лишь воспоминание.
Позже, операция повторяется и у Като.
Ночью, когда я почти сплю, мне слышится неприятное, но почти привычное сопение кота за дверью. На него никто не тратил лекарств, и вообще хотели усыпить, но он был кем-то важным в Дистрикте… Кем-то, оставшимся после Прим. Я понял, что сон испарился и, собравшись, вышел из отсека.
Стук в дверь, тишина в ответ. Я открываю дверь. Катнисс сидит, прижав колени к груди. Увидев меня в свете ночника, она начала тереть щеки, вытирать слезы с глаз. Я, молча, захожу в комнату и закрываю дверь. Она смотрит на руку, и я понимаю, что на мне нет браслета. Катнисс прижимается к стене, она не знает, кто перед ней. Нужно было оставить резинку для ее спокойствия.
- Я обещал, что не брошу тебя. Пора выполнять обещания, – я улыбаюсь ей, кажется, что даже смущаюсь… Я сажусь рядом и беру ее холодную ладонь в свои.
- Мне трудно… - тихо шепчет она. – Я не знаю, верить ли в то, что ты это ты….
Ей не нужно продолжать, чтобы я понял, насколько мы все запутались.
- … Я боялся, что капитолийские штуки могут заставить меня причинить тебе вред, боялся, что игрушки Тринадцатых причинят вред мне. Но я избавился от всего. Это в прошлом. Я вернулся. Я, настоящий… Никто нас больше не разлучит… Никто! Слышишь? – я целую ее в уголок губ. Она позволила…
Даже сейчас прошлое не дает мне покоя. Я так долго думал, что Катнисс - мой враг, что даже теперь мне трудно сделать шаг ей на встречу и поэтому я борюсь. Сейчас, каждую секунду…
Мы засыпаем как раньше, прижавшись друг к другу. Но все же я просыпаюсь среди ночи, потому что чувствую, как Катнисс дрожит и что-то бессвязно бормочет. Ей снятся кошмары, и это не переродки… Ей снится Прим. Я бужу ее, успокаиваю, она плачет у меня на груди, мы снова засыпаем…
Утром Плутарх объявляет, что нашел капитолийских врачей, которые могут сделать нам операцию… Рад ли я? Очень! Хочу ли я делать ее? Сильно! Но покинуть Катнисс не могу, не хочу! Плутарх утверждает, что покидать Тринадцатый ей небезопасно, поэтому летим только я и Като. Меня терзают опасенья, как же так резко стало опасно в Капитолии, если только три дня назад Хеймитч говорил, что нам нужно лететь туда ради Совета Дистриктов?
В тот же день я получаю ответ: в Капитолии остались те, кто работал со Сноу и принимал его политику как должное. Сейчас ведется их розыск. Операция же будет тайной… И как только поймают приверженцев, пройдет Совет…
Мне не хочется улетать, что-то должно случиться…
