Глава 26Франсуа бросился к Алиеноре, не слыша криков ужаса, огласивших помещение. Лже Генрих сидел на кровати под разорванным балдахином, украшенным золотыми звездами из шелковых нитей, и прикрывал плечи тем, что осталось от узорчатого упелянда. Нижняя рубаха, также изодранная, не скрывала упругих с алыми острыми кончиками холмиков, просвечивающих сквозь тонкую ткань. Отросшие за время странствий волосы, блестящие и чистые (что последнее время редко случалось), красивыми каштановыми завитками обрамляли влажные виски и кое-как скрывали обнаженные участки бледно-розовой, словно раковина, кожи.
У обративших внимание на измятую кровать не возникло сомнений по поводу того, что здесь едва не произошло, да и заблуждений насчет пола несостоявшейся жертвы Августина не осталось. Пожалуй, никогда еще Алиенора не выглядела так женственно и соблазнительно, как в тот момент, когда ее юное девичье тело оказалось наполовину вырванным, даже выдранным их чужой оболочки. К счастью, нижняя часть облачения бывшего соратника шайки озверевших вилланов-содомитов осталась цела, в чем убедился быстро и пристрастно осмотревший ее Франсуа.
- Элли, ты в порядке? - спросил он чудь дрожащим, но исполненным нежности и заботы голосом.
Девушка, чей страдальческий взгляд был обращен туда же, куда и взгляды всех остальных, посмотрела на Франсуа и будто не сразу его узнала. Когда же она осознала, как он обратился к ней, какой ее видит, она сильнее сжала разбитыми кулачками рваную с кровавыми подтеками ткань и резко спросила:
- А что ты имеешь в виду? Что именно тебя беспокоит? Не стала ли я девицей под воздействием злых чар или не потеряла ли я девственность? Иначе, какая из меня непорочная дама сердца?!
- Господи! Что ты такое говоришь! Даже если бы этому чудовищу удалось лишить тебя того, что... Элли! Я путался, в кого меня угораздило влюбиться, едва с ума не сошел, предположив, что в мальчишку. Мне чихать на твою девственность. Точнее... Я счастлив, что с тобой все в порядке, но зачем ты мучаешь меня теперь, когда...
Он нервно облизал губы и быстро глянул в сторону Августина, который лежал на полу. Из того вытекло много крови и создавалось впечатление, что под него подстелили шелковый красный плащ.
- Когда «что»? - прошептала девушка и тоже взглянула на труп, но уже без признаков страдания на лице, хотя зрелище кому угодно пощекотало бы нервы: невиданное чудище выклевало брату маркиза глаза, а вся нижняя часть туловища представляла собой кровавое месиво, особенно в области гениталий.
- Ты можешь стать моей женой... - на одном дыхании высказался Франсуа и замер, словно все его душевные силы, точнее, их остаток излились в эти несколько слов.
Но смотрел он на нее выжидательно, глаза в глаза, почти требовательно, если бы его настойчивость не смягчалась трепетом, заметно сотрясавшим его тело и вызвавшим у Алиеноры прилив нежности.
- Это правда?
- Что?
- Что тебе было бы все равно?
- Да.
- Ты сохранишь мне свободу, а не запрешь в башне?
- Да! Я буду относиться к тебе, как к товарищу, не только как к жене, обещаю!
- Ты... не заставишь меня бесконечно рожать тебе детей?
- Господи, Элли...
Франсуа прижал пылающий лоб к ее коленям, потом поднял голову, вновь заглянув ей в глаза или даже в самую душу.
- Я буду заботиться о тебе... Если ты пожелаешь, если тебе это будет... станет в тягость... я не прикоснусь к тебе. Элли, нельзя наобещать всего до конца жизни, и твои желания изменятся. Но я в одном даю тебе слово - я посвящу жизнь, чтобы сделать тебя счастливой и отдам ее за тебя, если потребуется.
- Браво! Прекрасное признание в любви. Но в чем дело? Неужели ты ему откажешь?
Они и не заметили, как стали центром внимания, что труп вынесли, засуетились слуги, убирая кровь и осколки витражных стекол, что к ним подошел король и с улыбкой их слушает. Вопрос принадлежал ему.
- Я согласна, - прошептала Алиенора, заливаясь краской сильнейшего смущения.
- Это вы ее напугали, сир, - насмешливо предположил Дю Геклен. - Возможно, она бы еще его помучила. Или бы отказала. Ах, женщины так жестоки!
- Не тебе жаловаться, - усмехнулся Карл: его верный рыцарь, неказистый собой, как-то, будучи в плену, отхватил себе красавицу жену. - И я бы на ее месте согласился... Очень смешно, Бертран! А вот на месте твоей жены я бы еще подумал. Жить с насмешником!
Придворные присоединились к королевскому веселью, но Карл вскоре попросил всех удалится. Он остался наедине с Алиенорой и Франсуа, продолжавшем стоять на коленях. Франсуа было приподнялся, но Карл положили ему на затылок неожиданно тяжелую для такого тщедушного человека руку.
Сам король вдруг заметил, что Алиенора очень смущена своим видом. Тогда он накинул ей на плечи бархатный плащ, валявшийся на медвежьей шкуре у кровати и, видимо, принадлежавший покойному.
- Теперь, подробно и правдиво, с самого начала, ничего не утаивая, расскажи мне, как ты покинула отеческий дом до того момента, как ты вошла в Лувр. Помни, от твоей искренности зависит не только твоя судьба.
- Но дядя... – пролепетала Алиенора, быстро сообразив, куда клонит король.
- Да, помоги своему дяде. Потому что, возможно, теперь только я смогу ему помочь, но я должен знать все до конца.
Алиенора вздохнула и принялась рассказывать.
***
А тем временем рыцари его величества во главе с Дю Гекленом пленили соучастников маркиза, на которого также не пришлось тратить много времени - он оказался мертв, как и его младший брат. Очевидцы расходились в показаниях, что именно с ним случилось, но в одном были согласны: несчастье с маркизом стряслось, едва он увидел рыжевололсую очень красивую девицу. Тогда-то маркиз стал пятиться, на лице его отобразился смертный страх, а потом вдруг из глаз его хлынула кровь, и потоки же крови потекли по штанам, выливаясь через задний проход.
- Дьявольщина! - воскликнул коннетабль, стараясь не замочить в ручьях крови туфли. - Что за... здесь происходит, Люсьен?
Люсьен не ответил. Инстинктивно держась за раненое колено, он сидел на лестнице, бледный, как известь. Рядом с ним, подбоченясь, стояла красавица Изабелла и полными лютой ненависти глазами смотрела на ту, которая не обращала на нее никакого внимания.
Это была очень красивая молодая женщина. Ее портило только чёрное, все драное, словно перья старой вороны платье, да неестественно алые, будто пропитавшиеся кровью губы. Но Дю Геклен не испугался странной красотки и ее пронизывающего, колкого взгляда.
- Ах, это вы, мадам, - сказал коннетабль. Вам, должно быть, известно, что вы обвиняетесь в колдовстве?
- Да. И я готова дать вам связать меня и тащить на костер хоть сейчас же, если только вы поклянетесь, что с головы этого юноши, - она указала длинным пальцем на вздрогнувшего Люсьена, побледневшего еще больше, хотя, казалось, уже некуда, - не упадет ни волоса. Иначе...
- Иначе что?
- Все повинные в этом будут вовек прокляты.
- Хорошо… Клянусь! - легко согласился коннетабль и сделал знак своим солдатам приблизиться
