Глава 27После срыва, Китнисс не выходит из комнаты. До самого ужина ее не видно и не слышно. Она выходит к столу, вся помятая и несчастная. Без костюма, в простых штанах и джинсах Китнисс выглядит даже моложе своего возраста. И что самое обидное, она держится как можно дальше от меня. За столом сидит, уткнувшись в тарелку, и не реагируя ни на кого. После ужина все идут в гостиную для просмотра записи церемонии Открытия. Китнисс садится в самый дальний угол. А вот это по-настоящему обидно и неприятно. Чем ей я-то не угодил? Это все из-за Джоанны? Или Дария? Так в обоих случая я не виноват. Все трибуты, как будто сговорились дразнить Китнисс. Потому что она единственная была не такая, как все. Выше, чище всей этой грязи. Она единственная из всех нас попала на Голодные Игры в качестве добровольца.
И сейчас, она шарахалась от меня как от прокаженного. Крайним как всегда остался я. Что за невезение?
Я пытался, сосредоточиться на экране. Слабо получалось. Камеры показывали ликование толпы, когда мы только выехали. Капитолийцы визжали, скандировали наши имена, кидали цветы с трибун. Да, выглядели мы шикарно.
Церемония открытия заканчивается возмутительно быстро. Я встаю, чтобы перехватить Китнисс. Но она убегает быстрее, чем я успеваю открыть рот. Да, что за невезение такое? Ерунда какая-то. Бреду себе в номер. Падаю на кровать, ну и что мне делать дальше? Не обращать внимания? Попробовать еще раз поговорить с ней? Убить ее, в конце концов? Я совсем не понимаю женщин. Что я сделал сейчас не так, что с ней стряслось?
Понимая, что схожу с ума, резко поднимаюсь и иду в коридор. Долго, в нерешительности стою возле комнаты Китнисс. Поднимаю руку, чтобы постучать, но роняю, так и не решившись. Медленно бреду в сторону столовой. Нахожу официанта, прошу налить мне молока и принести пару пирожных. Сажусь за пустой стол. В столовой тихо, темно и пусто. Стулья задвинуты. Официант возвращается быстро. Молоко совсем не напоминает то, которое давали нам с Китнисс в поезде. В нем не хватает пряностей, и того, особенного тепла, когда что-то делается с заботой. Медленно тяну молоко, крошу пирожные ложкой, я не понимаю, жестокость этого мира. Мне осталось жить каких-то несколько дней, а девушка, которую я так люблю, не хочет со мной даже разговаривать! Решительно допиваю и со стуком ставлю кружку на стол. Все, пойду и спрошу.
Стремительно, чтобы не расплескать решимость по дороге, дохожу до комнаты Китнисс. Стучу, жду. Я слышу, что она в комнате. Я чувствую это так же, как чувствую всегда ее присутствие. Как легкий озноб по коже. Как жжение, где-то в глубине меня. И она была там, за дверью. И не открывала. Да что она творит? Можно подумать, что Китнисс не знает, что ночью, после потрясения с Дарием ей будут сниться жуткие кошмары! К чему эта нелепая гордость, если я ей нужен?! Да и к черту! Возвращаюсь к себе в номер, нахожу в аптечке успокоительное. Принимаю душ, выпиваю таблетку, забираюсь в кровать. Спать, спать и еще раз спать. Я не хочу ни о чем больше думать! Последние пару месяцев я жил в режиме нон-стоп, я был тренером, мозговым центром, стержнем нашей маленькой команды. Я тренировался и днем и ночью. Мне надо было быть сильнее, намного сильнее, чтобы я мог одолеть всех соперников. А что теперь? Да для чего я это делал? Чтобы меня опять откинули в сторону, как какого-то мальчишку! Выполнил свою работу – и до свидания! Я устал от того, что Китнисс вспоминает обо мне только, когда возникают проблемы, или ей нужна помощь. Сейчас помощь нужна была мне. Я собирался фактически покончить жизнью через пару дней, и мне было страшно, адски страшно. Не знал, что ожидает меня впереди. Понятия не имел, каково это умирать? Мне было одиноко, тяжело и тоскливо. Все, с меня хватит. Завтра мне придется опять быть милым и улыбчивым мальчиком Питом, заботливым и все понимающим.
Утром я не понимаю, что так оглушительно трезвонит мне в ухо. Пытаюсь отогнать, что-то падает, все так же разрываясь. Ох… С трудом продираю глаза. Никогда, больше никогда в жизни я не буду пить снотворное. Уж лучше бессонница и кошмары, чем дикая головная боль и гадкий привкус во рту. Мое тело протестует, когда я вытаскиваю себя с кровати. Душ, ледяной долгий душ. Это единственное, что приводит меня в чувство. Глаза открываются сразу, после первых ледяных капель. Когда выхожу, первое что бросается в глаза – это тренировочный костюм, лежащий на кресле. Кто-то приходил ко мне в комнату и оставил мне костюм. Кто еще кроме Порции мог сделать это? Она мой самый преданный друг на данный момент. Горечь вчерашнего еще не прошла.
К завтраку я вышел вовремя, в отличие от Китнисс. Хеймитч уже сидел за столом.
- А… парень, как спалось?
Хеймитч уже выпивший, или не протрезвевший с ночи.
- Пойдет. И тебе доброго утра, Хеймитч.
- Доброго? Я бы не раскидывался такими словами.
- Что-то случилось?
Вместо ответа Хеймитч поднимает руку, на которую надет золотой браслет с изображением пересмешницы.
- Эффи?
Видимо, она все-таки воплотила свое желание в жизнь.
- А кто же еще? Она окольцевала меня, как какую-то скотину! Еще бы клеймо на мне поставила! Кстати, а почему тебе не досталось подобной пакости?
Я нащупываю на шее цепочку, и тяну ее до тех пор, пока не показывается золотой медальон, с таким же изображением как у него.
- Я и так в команде, Хеймитч.
- Черт возьми, Пит! Ты слишком хорош для этой девочки. Решил погибнуть героем, парень?
- Нет.
- Дай посмотреть побрякушку.
Я колеблюсь, не зная, стоит ли ему давать его в руки. А с другой стороны, это же Хеймитч. Вряд ли он расскажет Китнисс о моем последнем средстве убеждения. Расстегиваю цепочку, отщелкиваю застежку медальона. Хеймитч просто смотрит на фотографии. Прим, мама Китнисс с одной стороны и Гейл с другой.
- Почему Гейл?
- Она любит его, он дорог ей. Я думаю, что это подействует. К тому же меньше всего Китнисс будет ожидать фото Гейла.
- Это как удар под дых?
- Что-то типа того.
- Ты не собираешься возвращаться?
- Зачем?
- Она проживет остаток своей жизни, терзая себя чувством вины.
- Ключевое слово – проживет.
- К чему такая жертвенность, парень? Неужели какая-то дурацкая любовь стоит жизни?
- А есть ли смысл вообще дышать? Смеяться? Что-то делать? Это моя жизнь. И это моя любовь. То, ради чего я вообще живу, дышу, смеюсь. Если я вернусь, а она останется там, на арене, для чего мне вообще тогда возвращаться? Что мне делать в этом мире, без нее?
- Эй-эй, парень я тебе не Фликерман! Не надо мне лить тут всю эту слезливую ерунду! Я просто пытаюсь отговорить тебя, пока не поздно.
- Хеймитч, хватит! Я все решил! И ты мне обещал! Ты дал мне слово! Ты мой должник! Запомни это! И теперь, ты обязан сыграть честно и по правилам! Выполни нашу сделку!
Я сам не заметил, что ору. Я готов был вцепиться ему в глотку, вытрясти из него это дурацкое обещание.
- Парень, полегче. Успокойся. Я сдержу свое слово. Сделаю все, чтобы в моих силах для того, чтобы вытащить ее.
Стараюсь взять себя в руки, продолжаю завтракать, как ни в чем не бывало. Хеймитч явно борется с желанием заказать себе что-нибудь выпить, да покрепче.
- Кстати, а где, собственно говоря, наше солнышко? Пойду, разбужу ее.
Все, что я успеваю, это открыть рот, чтобы задать вопрос. Но Хеймитч уже ушел, с небывалой прытью, надо сказать. В последнее время мне все чаще кажется, что с ним что-то не так. Четкое ощущение какой-то тайны. Хотя какая мне разница, если это поможет спасти Китнисс?
