Хлеб и зрелища
Всё, что нужно человеку — это сон, крепкий и здоровый сон, длящийся часов десять подряд, а то и все двенадцать. Так я думала, возвращаясь домой после двойной смены в Бартсе. Конечно, мне удалось урвать немного отдыха в ночное время. Но когда спишь на жёсткой кушетке, не раздеваясь и накрывшись только собственным халатом, сомневаешься, что вообще спала.
— Здравствуй, — стоя в прихожей, Майкрофт наблюдает, как я стаскиваю с себя промокшую под дождём куртку. — Надеюсь, ты не строила планов на сегодняшний вечер?
— Нет, — отчего-то мне становится не по себе. — Только не говори, что ты решил приучить меня к беговой дорожке именно в этот день! Учти, сегодня я вряд ли поставлю рекорд…
— Ты забыла, не так ли? — только сейчас я замечаю, что костюм Холмса можно назвать слегка… вычурным. Даже по меркам Майкрофта. — Мы идём в оперу, Молли, и мы договаривались об этом ещё месяц назад.
Интересно, в каком состоянии я была, давая столь опрометчивое обещание? Наверное, завести ежедневник, чтобы подобные события не улетучивались из памяти бесследно, не такая уж плохая идея.
— Я не могу… — я начинаю лихорадочно соображать, малодушно перебирая в голове варианты для отказа. — Я не могу пойти, у меня нет подходящей одежды!
— Я это предвидел. Антея подобрала для тебя платье, и всё остальное… — Майкрофт предвосхищает мой вопрос, — оно синего цвета. Сначала она выбрала красное, но я её переубедил.
— Красное? А я давно подозревала, что твоя помощница меня недолюбливает!
Ответ Холмса догоняет меня уже на лестнице:
— На самом деле, она считает тебя довольно милой. Поторопись, пожалуйста, туда, куда мы идём, не принято опаздывать.
Ругаясь про себя, я вхожу в спальню и с тоской смотрю на застеленную кровать. Вот бы броситься на неё с разбега и не вставать никогда! Но платье, чудесного ярко-синего цвета, висящее на дверце гардероба, призывает меня к ответственности. Нет, всё-таки, Антея умница. И она считает меня «довольно милой», и это после всех тех нелепых поручений, что ей пришлось выполнять из-за меня… Нужно угостить её кофе при следующей нашей встрече. Для Антеи я не пожалею даже свежеиспечённого кекса.
***
Сидя в ложе Королевского оперного театра рядом с разодетым Майкрофтом я чувствую себя то ли крайне уставшей Золушкой, то ли главной героиней фильма «Красотка». Ноги уже успели устать от каблуков, корсет платья немного сдавливает грудь, желание немедленно уснуть становится почти невыносимым.
Представление идёт полным ходом, со сцены звучит бессмертная музыка Бизе, певцы гениально исполняют свои партии. Их голоса возвышаются, наполняя душу непередаваемым чувством восторга. Всё-таки, французский язык звучит просто божественно… Я прикрываю глаза, позволяя мелодии наполнить меня, воображение рисует странные, размытые картинки...
Дыхание успокаивается, в теле ощущается небывалая лёгкость, в голове не остаётся ни одной связной мысли…
Просыпаюсь я от внезапно наступившей тишины, Майкрофт легко похлопывает меня по ладони. Моя голова склонена на его плечо. Хорошо, что во сне я не сползла на пол, я ведь могла этого даже не заметить…
— Уже всё? — мой голос немного хрипит, я часто моргаю в попытке прогнать сонливость. Поймав взгляд Холмса, я быстро исправляюсь: — Это было чудесно! Ну что, теперь домой?
— Да, Молли, домой, не буду тебя мучить, — Майкрофт чуть сильнее сжимает мои пальцы и разочарованно выдыхает. — И как тебе удалось заснуть во время такого представления? «Кармен», такая неординарная постановка…
— Отработай две смены в больнице, и научишься спать рядом с включённым отбойным молотком!
***
Утром я влезаю в любимые потёртые джинсы, завязываю весёлым бантиком шнурки на кедах и достаю из шкафа самую удобную куртку с капюшоном. А вот Майкрофта переодевать бесполезно, он всё равно будет выглядеть как лорд – безупречно элегантный и образцово изысканный, он чувствует себя уверенно в любом костюме.
— Мы идём в кино! — я радуюсь так, будто мне десять лет, а завтра Рождество.
Этот забытый Богом кинотеатр прячется на задворках забытого Богом района Лондона. Стены с облупившейся кое-где краской, не слишком чистые окна и огромная лужа прямо перед входом… Но что я могу поделать, если интересующий меня фильм демонстрируется только здесь? Ведь содержание намного важнее обложки.
— А мы не должны купить попкорн или содовую? — Майкрофт усаживается в тесное, неудобное кресло. — Вроде бы, здесь это принято.
Я оглядываю зал, здесь совсем мало людей и только двое из них держат в руках стаканчики с какими-то напитками.
— Я против того, чтобы есть в кинотеатрах. Не удивляйся, но я тот ещё сноб!
Холмс недоверчиво хмыкает и пожимает плечами. В зале гаснет свет.
Фильм идёт полным ходом, с экрана звучат немного фривольные, но прекрасные песни, актёры безупречно исполняют свои роли. Меня уже в который раз завораживает атмосфера этой французской картины, здесь ощущается всё – теплота семейного обеда, холод одинокого осеннего вечера, жар поцелуев, отчаяние, тоска и едва-едва зарождающееся чувство…
— Молли, почему они всё время поют? — шепчет Майкрофт мне в ухо.
— В фильмах Оноре всегда поют.
— Это так нереалистично…
— Не то что в опере, да? — я невинно улыбаюсь.
— Туше… — сдаётся Холмс после недолгого молчания.
Я продолжаю наслаждаться сюжетом, надеясь, что Майкрофт сможет сделать то же самое, несмотря на всю кажущуюся ему нереалистичность…
Впившись взглядом в большой экран, я позволяю фильму полностью захватить меня. Забывшись, я шевелю губами, повторяя вслед за актрисой так полюбившиеся мне слова песни:
— On voudrait s'aimer à jamais sous cette pluie que rien ne termine...*
В темноте Холмс находит мою руку, сильно сжимая пальцы.
— Молли… Тебе всё же стоило надеть красное платье, — его шёпот обжигает кожу.
Я ничего не говорю, но поглаживаю руку Майкрофта в ответ. Французский язык на самом деле звучит просто божественно…
_________________________________
*(фр.) Любить бы друг друга вечно под этим бесконечным дождём…
