Глава 3Кап-кап… Кап… Кап-кап… Кап…
4.27. За два с половиной часа дождь уже успел успокоиться, и теперь капли редко и глухо ударяли о стекло.
Кап-кап… Кап-кап… Кап…
Римусу не спалось. Все же воспоминания одержали над ним верх. Они одолели его и накинулись на его измученную душу куда яростней, чем ветер, штурмующий окно.
Сириус… Сириус… Сириус…
Его незаживающая рана. Человек, совершивший поступок, находящийся за пределами его понимания. Человек, который все годы их дружбы носил маску, а затем в одночасье сорвал ее, демонстрируя всем свое истинное лицо, уродливое, скалящееся в циничной улыбке лицо предателя…
Нет… Нет!..
Вот уже тринадцать лет Римус не мог осознать этого. Осознать того, что его друг, их общий с Джеймсом, Лили и Питером друг оказался бессердечным предателем. И убийцей. Верным слугой Волдеморта. Да, у Сириуса было множество недостатков. Он бывал и жесток, и эгоистичен, но подлость никогда не входила в это число. Ни подлость, ни лицемерие. Напротив, непосредственность Сириуса, его детское чистосердечие в свое время вошли у Мародеров в поговорку. Сириус не умел лгать и притворяться. Нет… Видимо, умел. И прекрасно это делал много лет.
Кап-кап… Кап… Кап-кап… Кап…
Люпин сидел за столом при тусклом свете настольной лампы и разбирал газетные вырезки тринадцатилетней давности, касающиеся самого громкого события того года – смерти Поттеров, исчезновения Волдеморта и убийства Сириусом Питера Петтигрю и еще дюжины маглов.
Сириус мог быть жестоким. Не изощренно, но по-детски, прямодушно жестоким. Так простосердечно-жестоко он издевался на Снейпом, которого невзлюбил с первого взгляда. Так же простосердечно-жестоко он расправился с людьми, считавшими его своим верным другом.
В газетах писали о его безумии. Как Римусу хотелось верить в это!.. Так как ничем более он не мог объяснить себе то, что произошло тринадцать лет назад.
Кап-кап… Кап… Кап-кап… Кап…
Взгляд Люпин упал на фотографию Сириуса, украшающую первую полосу газеты. Фотография была сделана сразу же после ареста Сириуса. Безумный, дикий взгляд, рот, кривящийся то ли в усмешке, то ли в попытке закричать. На этом снимке Сириус был похож на затравленного, бешено озирающегося, вертящего головой в разные стороны в надежде увидеть что-то, что… станет знаком спасения или надежды на нее, зверя. Именно эта статья, окружающая фотографию со всех сторон, первой попала в руки Люпину тринадцать лет тому назад. Именно ее он сжимал, комкал в руках,когда вошел в камеру № 35…
Они ничего не сказали тогда друг другу. Сириус лишь обреченно смотрел на него, действительно походя на умалишенного. Но не слишком ли много боли и какой-то затаенной в глубине его синих глаз ярости было во взгляде Блэка для сумасшедшего? Римус не знал. Он шел в Азкабан, обжигаемый надеждой узнать правду. По глазам Сириуса, доверяя своему полузвериному чутью или еще не важно как. Но он потерпел крах. Люпин ничего не узнал. Ни-че-го. Для невиновного в запавших глазах Сириуса чересчур бурно кипела какая-то странная черная ярость, а для преступника, предателя, убийцы у него был слишком отрешенный, в какой-то мере даже блаженный, вид. И боль, слишком много боли, пульсирующей вместе с кровью под его бледной тонкой кожей. Настоящей, чистой, ужасающе сильной боли…
Римус запутался. Сириус не попытался тогда объясниться, он ничего ему не сказал. Он не хотел видеть его. Это Люпин почувствовал, едва войдя в его камеру. Понял и с того дня ни разу больше не приходил к нему.
Прошли годы. Все уже успели позабыть о маньяке-убийце Сириусе Блэке, верном слуге Сами-Знаете-Кого. До Римуса доносились скудные слухи о сыне Джеймса и Лили, учившемся в Хогвартсе. Магический мир уже успел позабыть о том, что был когда-то такой темный маг, называвший себя Лордом Волдемортом, перестали задаваться вопросами, исчез ли он навсегда и вернется ли когда-нибудь. Волшебники уже успели позабыть о том, как тринадцать лет назад друг предал своих друзей и собственноручно убил одного из них…
Но Римус все помнил.
Люпин знал, что Сириус Блэк еще жив. Во-первых, если бы он умер, газетчики сразу же вспомнили бы об убийце, а во-вторых, Римус доверял своей интуиции, которая подвела его, кажется, лишь один раз.
Кап-кап… Кап… Кап-кап… Кап…
Аккуратно сложив газетную вырезку, Римус встал из-за стола, вновь подошел к окну, растворил его и высунул голову в ночную ароматную свежесть, полной грудью вдыхая сырость ненастной ночи. Несколько крупных капель упало на его лицо.
Римус давно уже не плакал. Кажется, он просто разучился это делать. Слишком долго он подавлял в себе всю боль, все отчаяние, всю безысходность. И ему сейчас, именно сейчас захотелось заплакать. Сейчас, пока дождевые капли медленно ползут по его скулам вниз. Римус очень хотел. Но не мог этого сделать. Не получалось. Он поднял руку, чтобы вытереть с лица пресную влагу, и вдруг увидел всю ту же бродячую промокшую собаку, сидящую на обочине дороги и тоскливо взирающую на его дом. Видимо, ее одновременно и тянуло к нему, к свету и теплу его дома, и ужасала опасность, исходившая от волка, притаившегося в теле этого изможденного и слабого на вид человека. Внезапно Люпин часто заморгал и с силой сжал створку окна: он неожиданно для самого себя вспомнил, что ему снилось этой ночью, что не давало покоя с того момента, как он проснулся от стука капель о стекло, не досмотрев сон. Ему снился Сириус. Сириус, пытавшийся что-то сказать ему... еще тогда… тринадцать лет назад… а затем обернувшийся огромным черным псом и скрывшийся в тумане… Люпин резко захлопнул окно, так, что зазвенели хрупкие стекла в раме, и прижался горячим лбом к его холодной успокаивающей поверхности. Сердце бешено билось, подгоняемая спазмами острой душевной боли впалая грудь сама выгнулась, выпуская на свободу годами сдерживаемые рыдания. Впервые за тринадцать лет Люпин заплакал.
Кап-кап… Кап… Кап-кап… Кап… Кап…
