Иди и делай

3. Чаша

Он не знал, что с ней делать, с этой золотой чашей, украшенной гербом Хельги. Он забрал ее у ничтожной Хепципы, чье имя, по иронии судьбы, начиналось с той же буквы, что и имя великой основательницы Хогвартса. Конечно, она была отнята по праву — нечего великим сокровищам храниться у тех, кто не достоин их, но теперь... что делать с чашей теперь? Что отдать ей, какой смысл, какую силу? Ученики Хаффлпаффа всегда казались ему скучными и поверхностными, они не смотрели и не хотели смотреть дальше своего носа, дальше — губы изогнулись в презрительной усмешке — домашней магии — да и сама Хельга слишком много внимания уделяла ей. И жили хаффлпаффцы, как того заслуживали, возле кухни. Магия не должна служить домашнему очагу, делать жизнь легче — не то, ради чего магия пришла в мир. Делать жизнь легче... Это тление! Это гниль и грязь, это нужно сжечь и уничтожить! Усердие и правильность хаффлпаффцев — те же гниль и грязь. Их простота и нежелание открывать глубины магии, ее темнейшие, ее прекраснейшие тайны, которые иначе не постичь, не отгадать. Не проникнет в них поверхностный разум. Отвечать на сложнейшие вопросы магии они не хотят, им это не нужно.

Сама чаша, небольшая, не вытянутая и стройная, как кубок, а слегка приплюснутая, с двумя округлыми маленькими ручками, наводила скорей на мысли о домашнем очаге, о кухне, чем о древней истории, об Основателях. Только по изображенному на ней барсуку можно было догадаться, что чаша эта — непростая.

Хельга брала к себе трудолюбивых и честных, упорных и узколобых. И тех, у кого не хватало ума или способностей, чтоб их приняли Салазар, Ровена или Годрик. И это — грязь и гниль. Что есть трудолюбие? Что есть неспособность лгать? Упорство? Нежелание видеть дальше собственного носа? Посредственность! Зачем нужны эти качества? Кому нужны они? Он отбросил чашу, и яркие блики вспыхнули на ее дне.

Когда станет он надо всеми, когда обретет власть и бессмертие, он сожжет, уничтожит без следа, так, что даже золы не останется — и трудолюбие, и неспособность лгать, и упорство, и ограниченность. Он уничтожит их, потому что не нужны ему хаффлпаффцы. Не нужны ему все остальные. Потому что он приближает одних и убивает прочих. И огонь будет пылать в чаше Хельги. Огонь очистит ее от гнили и грязи.

Он поднял палочку и произнес заклинание. Горячий и ледяной ветер растрепал его волосы, темнота бесконечного коридора словно ослепила его. Ребенок шел навстречу, неуверенно, словно не знал, верна ли дорога. Но другой не было, а потому всего через несколько шагов они встретились.

— Зачем ты позвал меня? — голос ребенка слегка дрожал, а в бездумных, тускло-темных глазах блестели слезы. — Я ничего не знаю.

— Ты будешь ждать. Ждать, пока огонь не уничтожит все, что было дорого Хельге, пока яд не проникнет в души тех, кто шел за ней, — и тогда ты поймешь.

Ребенок всхлипнул. Он остановился, и на мгновение могло показаться, что он хочет развернуться и броситься бежать, но он вытер слезы и кивнул.

— Теперь иди.

— Мне страшно, — пробормотал ребенок. — Чаша не примет меня, ты не дал мне никакой силы.

— Ты будешь ждать! — закричал он. — Иди же!

Ребенок снова вытер слезы и, спотыкаясь, побежал обратно по коридору. Вскоре он пропал из виду, и ветер на мгновение стих. Чаша приняла его.

В чаше не будет силы, она — только символ, только знак ожидания будущей победы. Знак того, что однажды ее наполнит яд, который выпьет всякий, кто не пожелает идти по дорогам, указанным черной магией. А до того времени пусть она хранится там, где никто не сможет ее забрать.