Возвращение.

Глава 3

Глава 2.
Северус не знал, какую сказку рассказать девчонке. Раньше он их сочинял потому, что хотел доставить ей удовольствие. Наверное, поэтому они получались такими живыми и интересными. Теперь же он хотел, чтобы от него отстали и не мучили. Придумывать что-то не было ни сил, ни желания. Северус невольно подумал, что в те сказки он вкладывал душу, а сейчас вкладывать было нечего. Разве только пустоту, но кому она нужна? А может, именно она и нужна? И стал сочинять, вспоминая все, что знал, собирая по крупицам осколки души, которые случайно остались в теле….



…Жил на свете один моряк. Он родился в море и все свое время проводил там. Каждый выход на сушу был для него подобен пытке – все казалось ему враждебным, чужим и ненадежным. Ровная земная твердь для него была куда коварнее качающейся палубы, а легкий ветерок, шевелящий листву – куда опаснее штормового ветра со своими порывами. Так что этот моряк выходил на сушу очень редко, только когда нужда заставит. Он считал, что земля всегда может его предать, а вот море – никогда. Как и все моряки, он был фаталистом, для него вся жизнь была уже расписана, и чему быть того не миновать. Но это мудрое правило работало только там, в двадцати милях от берега. Там он был действительно счастлив. На суше моряк был некрасив, неуклюж, немыт и неопрятен. На палубе своей шхуны – красив, ловок, грациозен и свободен. Иногда, задумываясь о жизни, он решал, что именно за это он и любит море – за свободу. Стань у штурвала и плыви, куда глаза глядят и душа рвется. Все четыре стороны открыты перед тобой - выбирай! Тебе не нужны дороги, указатели, ничто тебя не ограничивает! Плыви, моряк, за горизонт! За счастьем, за покоем!
Но сходить на грешную землю все же приходилось. Так было и в этот раз – закончилась пресная вода, и пришлось остановиться в Картахене и пополнить запасы. Картахена – город древний, со своей душой, историей и традициями. Но ничто это моряка не привлекало – пусть в этом городе и пахнет морем, пусть это порт, но это не море. Он постарался как можно скорее уплыть обратно, в дымку на горизонте. Внезапно дымка превратилась в черную тучу, и разыгралась буря. Выйти в такую погоду из порта невозможно, вот и пришлось ему сидеть в ближайшем пабе, слушать рев ветра и парусов.
Тут дверь со скрипом отворилась, и в прокуренное помещение вошла чудесная девушка – милая, очаровательная, робкая, с застенчивой улыбкой и ярко выраженными испанскими чертами лица. Как оказалось, это невинное создание было вынуждено укрыться в пабе от урагана. Было видно, что она боится и ей непривычна здешняя обстановка. Решив выбрать наименьшее из зол, она подсела за столик к нашему моряку – он ей показался наиболее воспитанным. Но это было только на фоне остальных - пьяных, орущих, дерущихся. Вот на их фоне наш герой был настоящим аристократом. Спокойным, молчаливым, вежливым.
Они просидели так всю ночь напролет. Никто их них не сказал ни слова, они только смотрели друг другу в глаза. А утром расстались – он ушел в море, она в свою семью. Он и не вспоминал о ней, ему было некогда – то буря, то штиль, то буря, то штиль. А вот она так и не смогла забыть странного моряка с седыми глазами.
Прошел год. Он снова оказался в Картахене. И снова увидел её. И снова они молчали всю ночь. И он опять ушел в море. Это стало традицией – каждый год в один и тот же день они встречались и молчали. А однажды он не пришел.
Он был в море, в своей стихии. В стихии, которая ни разу его не подводила. Они всегда были единым целым, их сердца бились в унисон. Но и море может предать – оно может выкинуть тебя за борт, когда ты станешь ненужным ему. Или, быть может, когда станешь сильнее него? Моряк так и не нашел ответа на вопрос, пока тонул, пока погружался в черную бездну. Он все никак не мог поверить, что море – его море! – бросило его. Он никогда не доверял людям, только ему. А оно…
А девушка вышла замуж через месяц после их первой встречи. И каждый год она сбегала на одну ночь от семьи, детей, забот и обязанностей к нему – к моряку с седыми глазами. А однажды он не пришел…

Северус замолк. Сказка вышла какой-то…живой. Он даже не знал, как так вышло, и ему было обидно в какой-то степени – неужели его зелье не действует? Он теперь чуть ли не каждый день убеждается в том, что зелье было не идеальным! Где он ошибся? Неточности в расчетах? Неверные ингредиенты? Что? А может, он просто не хочет быть бездушным существом… А может…
— Грустно…ты в последнее время рассказываешь только грустные сказки… Почему?
— Почему ты ещё не спишь?
— Я уже сплю… но почему?
— Потом расскажу веселую. Мне ещё надо её придумать, - нехотя признался Снейп.
— А как же твой неисчерпаемый запас сказок на все случаи жизни? – удивилась Флавия. Надо же, она запомнила эту мудреную фразу.
— Мне необходимо его пополнить. А сейчас спи.
Он привычным жестом поправил одеяло, поцеловал её в лоб, погасил свет и вышел. Когда-то это было для него ежевечерним ритуалом. Сейчас он сделал все это на автомате.

Держась руками за стены, он спустился вниз, в столовую. Судя по всему, Гермиона что-то готовила на ночь глядя – короткие, рубленые звуки от соприкосновения ножа с разделочной доской Северус слышал четко.
— Гермиона? - он не хотел напугать её, но женщина вскрикнула от неожиданности. В следующий миг раздался еле слышный звук посасывания.
— Ты порезалась?
— Немного… ты вошел так тихо, - судя по её голосу, порезалась она далеко не немного.
— Тебе помочь?
— Зачем? – зло спросила она. – Тебе же все равно!
— Я просто стараюсь быть вежливым, - неслышно парировал он.
Гермиона уже хотела закричать, что надо не стараться, а быть, но вспомнила, что именно этого она и добивается сейчас. Хорошо, тогда она расплачется, не сможет сама залечить свою рану и вообще покажет себя слабой женщиной.
Слезы. Она плакала беззвучно, но Северусу показалось, что он слышит, как две слезинки проложили дорожки по её загорелым щекам.
— Где у нас спирт, вата и бинты?
— В гостиной, вторая полка шкафа.
Он коротко кивнул и вышел. В какой-то степени ему был жалко Гермиону. Ведь готовила-то она для него. Она вообще в последнее время все делает только для него. И если он выразит ей свою благодарность, то не умрет от этого. Такие действия диктовал ему разум – отплати ей за добро сейчас так, как нравится тебе, иначе потом придется платить так, как нужно ей.
Сложно промывать рану, не видя её. Но Гермиона руководила его движениями. Мягко и ненавязчиво она всхлипывала, когда он надавливал чуть сильнее, и с её губ срывался вздох облегчения, когда Северус действовал осторожно.
— Уложил ребенка спать?
— Да. Хотя она уже не ребенок. Девушка.
— Причем очень красивая, - добавила Гермиона.
— Наверное.
— Ты же помнишь, какой она была раньше? – кивок. – Теперь она стала ещё больше похожа на Лили Эванс.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Хочу увидеть твою реакцию, - честно призналась она.
— Зря стараешься, - усмехнулся Северус, - Мне все равно на кого она похожа. Хоть на Папу Римского.
Это выражение он перенял у Гермионы. Та только слегка улыбнулась. А никто и не говорил, что будет легко. С Северусом было сложно ещё тогда, когда он был здоров. Что уж говорить про сейчас.
— Все в порядке, жить будешь, - заключил он, закончив перевязку.
— Спасибо, - она действительно была ему благодарна и постаралась выразить это голосом.
— Иди спать, - вдруг резко произнес он.
— В чем дело? Я ещё не хочу спать, - она попыталась возмутиться.
— Просто иди, и все, - жестко сказал он.
Гермиона недоуменно пожала плечами, но встала со стула и направилась в спальню.
— Я не успела дорезать салат, - начала было она, но её грубо прервали.
— Я сам все доделаю. Иди уже.

Северус вдруг ощутил острую потребность остаться одному, без её внимания и присутствия. Ему показалось, что он вернулся во времена своего преподавания в Хогвартсе, когда высшим благом для него было пребывание в своих комнатах в полной тишине. Иногда только потрескивали поленья в камине, и все. Тогда тишина была почти мертвой и осязаемой, вязкой и притягательной. В такие вечера он просто думал – обо всем сразу и ни о чем. Для него это было отдыхом. И вот сейчас, по прошествии стольких лет, он вновь почувствовал это желание.
Подойдя к разделочному столу и взяв нож в руку, он остановился. Наверняка нож грязный – она же им поранилась. Он поднес его к носу и принюхался – да, металлический запах крови. А кровь – это такая полезная и важная вещь. Конечно, тут её совсем немного, но кое-что выжать можно. Мало ли что в жизни будет, а кровь хоть в чем-нибудь да пригодится.
Он собрал всего пару капель. Но этого вполне будет достаточно. Для чего достаточно, он пока не знал.
Готовить закончил ближе к ночи. Гермионе будет приятно, если завтра она встанет, а салат уже нарезан. Конечно, ему не важно, приятно ей или нет, но каждым своим действием навстречу ей он выплачивает Долг Жизни. А когда выплатит его, он уйдет. Этот план пришел к нему внезапно. Вот оно, освобождение от её назойливого внимания. Несколько болезненно, но…но он не должен чувствовать боли.

Это утро пришло для Гермионы внезапно – озорной лучик скользнул по её лицу, ласково дразня. Вставать совсем не хотелось – лежа в кровати с закрытыми глазами можно было представить, что все у неё хорошо, радужно и безоблачно. Это называется «самообман», и увлекаться им опасно, но… можно же хоть на минуточку уйти от проблем? Анализируя свою жизнь за последние годы, Гермиона понимала, что проблемы сыпались на неё как из рога изобилия. Причем теперь эти проблемы были куда сложнее, чем те, из молодости. Те можно было решить силой – эти только терпением. На те можно было крикнуть «Авада Кедавра», и они ушли бы в небытие. А эти требовали любви и внимания. Но – и она нашла в себе силы признать это, – нынешние проблемы были ей дороги. Потому что впервые в жизни они были её, а не чьи-то. Не Гарри, не Рона, не всего магического мира, а её. Собственные.
Одевшись в легкий домашний халат и выйдя в холл, она услышала голоса, раздающиеся из гостиной. Гермиона замерла на верхней ступеньке лестницы, стараясь не дышать – она слишком хорошо знала, какой у Северуса слух. Если он услышит её, то разговор прервется или перейдет в другое русло. А ей хотелось услышать именно то, о чем они действительно говорили.
— Знаешь, я ведь наконец-то стала получать отличные отметки по математике, - беззаботная болтовня Флавии разносилась по всему дому.
— Неужели? И как ты к этому пришла?
— Как ты и говорил – я представляла себе, что люблю её больше всего на свете и что она мне интересна. И однажды я поняла, что на самом деле люблю её.
Сердце Гермионы екнуло: однажды я поняла… она привыкла к этой дурацкой математике. Значит….
— Рад за тебя. Как мать? – донна Исталко все ещё значила для Северуса многое. Его душа умерла, но память об этой женщине ничто не могло убить. Он тоже был ей должен, но то был другой долг – теплый, мягкий, ничего не требующий взамен. И любила Ана его так же – не всепоглощающей любовью, а как-то тихо и неспешно. Северус знал, что с его исчезновением из её жизни Ана не изменилась – что она так же ходит по утрам на работу, так что ворчит на детей, когда те плохо кушают, так же раздаются её тяжелые шаги по дому. И за это он был ей благодарен. Он как будто и не был ей ничем обязан – пришел в её жизнь и ушел, словно и не было его. Он знал, что это не так. Но она позволяла ему так думать. Спасибо ей.
— Хорошо, - девочка задумалась, - Работает. Иногда говорит о тебе.
— И что говорит?
— Скучает. Переживает, как ты лечишься без её напоминаний.
— Передай, что хорошо, - недовольно поморщился Северус. Забота донны Исталко – то ещё испытание.
— А ты? Разве ты к нам не приедешь? Мама будет так рада тебя видеть! Она же любит тебя!
— Не сейчас. Я приеду, когда поправлюсь. Ей будет больно видеть меня в таком состоянии. Зачем же зря волновать её и причинять боль? – Северус врал беззастенчиво, но понимал, что в какой-то степени это правда. Он не хотел зря пугать женщину, хотя и не знал почему. Просто не хотел. А она, конечно же, испугается, начнет переживать и искать лечение. Не надо. Она этого не заслужила.
— Хорошо… но ты знай, что мы тебя всегда ждем.
Повисло молчание. Гермиона переминалась с ноги на ногу, борясь с искушением спуститься вниз, вцепиться Северусу в волосы и заставить причинить боль Ане. Гермиона была уверена, что донна Исталко со своим вечным спокойствием и уверенностью сможет им помочь. Но этого упрямого осла сейчас не переспоришь.
— А Гермиона все спит?
— Да, не буди её…она так редко спит, дай ей возможность отдохнуть, – на самом деле Северус не хотел видеть её сейчас. Зарождающаяся ненависть вкупе с вечным раздражением рекомендовали держаться подальше от этой женщины.