Глава 3 Шесть дней спустя.
Барти Крауч никогда не боялся дементоров, заклинание
Expecto Patronum, хоть и вызывало хилое студенистое животное, было освоено им еще в студенческие годы. Однако, причалив к маленькому островку, на котором располагался Азкабан, он всё-таки зябко поежился. Мрак и туман, постоянно клубящийся над островом, вызывали чувство страха, не давали возможности расслабиться.
Крауч, кажется, начал понимать, почему многие заключенные сходят с ума, не дождавшись амнистии или окончания срока. И дело тут не только в дементорах. Точнее, не в них одних.
Элен, выбравшаяся на каменистый берег вслед за мужем, не промолвив не слова, укуталась в теплую шаль. В конце-концов, всё это происходило по её инициативе, а потому она благоразумно помалкивала.
Старый привратник дремал, прислонившись к ограждению. Скрежет днища по каменистому берегу вырвал его из забытья. Сторож очнулся и решительно преградил Краучу дорогу. Тот ухмыльнулся столь предсказуемому поведению и, достав аккуратно сложенный документ, без слов протянул его привратнику.
Цепкие пальцы выхватили пергамент, колючий пристальный взгляд скользнул сначала по людям, потом вперился в официальное разрешение. Наконец, привратник произнес:
– Что ж, мистер Крауч, похоже, все в порядке. Вас сопроводят до камеры узника. Фрэнк!
Крауч вздрогнул от неожиданности, когда перед ним, отделившись от стены, возник незамеченный им раньше молоденький аврор с бледным осунувшимся лицом (атмосфера Азкабана, определенно, не шла на пользу здоровью). Но важно было не это…
Перед ним стоял вовсе не Фрэнк Лонгботтом, а совершенно незнакомый юноша. Просто совпадение имен. С учетом причины, по которой Крауч здесь оказался, весьма неприятное.
– Следуйте за мной, – бросил аврор, смерив его любопытным взглядом, который, впрочем, тут же сменился напускной скукой, и направился вперед.
Разрешение пришлось предъявлять, в общей сложности, четыре раза. Охрана здесь, действительно, была серьезной.
Бесконечная вереница камер, закопчённые стены коридоров, освещенные тусклыми факелами, сырость и затхлость, царящие здесь, наверное, с момента закладки фундамента…
– Вот его камера, мистер Крауч, – наконец произнес сопровождающий. Ключи заманчиво позвякивали в кармане его мантии. Слишком заманчиво, чтобы не попытаться тут же их забрать. Но Крауч знал, что нельзя. Это было бы слишком просто, а, значит, ненадежно.
– Благодарю, – он выразительно посмотрел на нахального юнца, давая понять, что для него сейчас крайне нежелательно присутствие посторонних. Фрэнк пару секунд потоптался на месте, а затем неуверенно двинулся по коридору, изредка оглядываясь, и скрылся за поворотом.
Молодежь нынче пошла… Все-то им знать надо.
Крауч подошел к решетке и оглядел камеру. Освещение, практически, никакое.
Глаза постепенно привыкли к полумраку, и он увидел сына, сильно похудевшего за эти восемь месяцев. Тот сидел на полу, прислонившись к стене. Мистер Крауч ожидал увидеть мутный блуждающий взгляд, но столкнулся с пристальным злобным взором.
Соображает, это хорошо, одной проблемой меньше.
– Ты? – мстительно выдохнул парень.
Скорее угаданный, чем услышанный звук. Даже не слово.
Элен, подалась вперед и вцепилась в прутья решетки, да так, что побелели костяшки пальцев.
– Барти…
Юноша вздрогнул и посмотрел на мать. Затем вновь перевел взгляд на Крауча, откашлялся и с трудом прохрипел:
– Решил проведать? Очень… мило. Спасибо, что заглянул,
отец.
В последнем слове ощущалось столько неприкрытой ненависти, что Крауч вздрогнул. Он собрался с силами и процедил сквозь зубы:
– Слушай внимательно, дважды повторять не стану. Сейчас выпьешь вот это, - в руку узника он всунул маленькую бутылочку, которую тут принял без возражений, продолжая меж тем испытующе глядеть на Крауча, –
Уменьшающее зелье. Срок действия – пять минут, максимально разбавлено для снижения эффекта. Затем – это, – еще один флакон, – На час действия хватит. Обменяешься одеждой с Элен, будешь вести себя, как она.
Если у его сына и были какие-то вопросы, он благоразумно промолчал, только откупорил второй флакон и понюхал зелье. В неровном свете факелов Крауч заметил что-то, промелькнувшее на его лице, – не то грусть, не то странное, неуместное веселье. Затем юноша кивнул, словно бы самому себе.
Понял, значит. Мерзавец… Понял и даже не попытался узнать, нет ли другого варианта.
– Элен, – Крауч повернулся к жене, та поспешно кивнула, пошатываясь, подошла к решетке и протянула ладонь, на которую тут же лег выдранный волосок.
Ни единого вопроса, только чёткие, будто сменяющие друг друга картинки, действия. Его жена и сын одновременно выпили
Уменьшающее зелье, и вот уже каждая из миниатюрных фигурок оказалась по другую сторону решётки. Словно в зеркальном отражении. В каком-то обезображенном зеркальном отражении.
Время тянулось мучительно медленно. Но вот фигурки начали расти, и через пару мгновений приобрели свои нормальные размеры. Крауч поморщился, увидев рядом с собой сына, но так же не проронил ни звука, позволяя этой странной неправильной тишине совершать свои безумные действия.
Почти такое же синхронное принятие
Оборотного зелья. Поворот головы. Теперь рядом с ним снова стояла Элен, но разум лишь насмехался над Краучем, издеваясь над маячащей перед глазами иллюзией: «Элен? Да у твоей жены никогда не было
такого взгляда».
Какого «такого» он не смог бы объяснить при всем желании. Ненавидящего, озлобленного, и, вместе с тем, безразличного.
Как бы он хотел, чтобы этого дня вообще не было… «Пора уходить отсюда», – мелькнула первая за короткий промежуток времени разумная мысль.
Вместо этого он решительно подошел к камере. Замер. Просунул руку через частые прутья, слишком, на его взгляд, частые, торопливо нашел ее ладонь…
– Идите. Вы теряете время, – Элен хотела отойти, но он не отпускал, настойчиво пытаясь что-то сказать.
– Тогда, в больнице, я …
«Соврал? Не имел в виду то, что сказал? Как вообще можно закончить это предложение?»
– Иди же, – все так же тихо и настойчиво повторили по ту сторону решетки. Затем Элен, словно не сумев удержаться, легонько сжала сухую ладонь, на миг застыв во времени, которое здесь ощущалось слишком остро, а потом решительно отстранилась, отошла вглубь камеры и легла на жесткий тюремный матрац.
Лицо Барти исказила горькая усмешка – он понял, что эта часть истории для него закончилась. Оставалось проделать совсем немного.
Он повернулся к сыну, стараясь не обращать внимания на его облик:
– Никаких вопросов, никаких попыток сбежать. Идешь рядом со мной, в разговоры не вступаешь.
Механический безэмоциональный кивок. Как же его это раздражало и радовало одновременно!
Оставалось проделать совсем немного. Обратный пусть прошел на удивление гладко. Охрана ничего не заподозрила, а мальчишка вел себя в соответствии с предостережениями. Он покорно сел в лодку, и они отчалили.
Тихий плеск волн настолько резко контрастировал с угрюмой тишиной Азкабана, что двое волшебников, сидящих в лодке, понимали, что вот такой вот момент как нельзя лучше располагал к тяжелому диалогу, который никто из них не мог начать.
– Надо полагать, это была ее инициатива, не так ли? – нарушил затянувшееся молчание сын, растирая лодыжки, затекшие от долгого сидения в неудобном положении.
– Так, – неохотно откликнулся отец, – сам бы я туда не сунулся, как ты понимаешь.
– Понимаю, – злобно усмехнулся младший. – Она-то меня любит, в отличие от тебя.
– Не смей! – сверкнул глазами старший.
– Что, скажешь, не так? Для тебя всегда карьера была важнее семьи, – сын насмешливо поднял брови.
– Я заботился о нашем будущем! – рявкнул глава Департамента.
– Нет. Не о нашем.
О своем, только о своём! У тебя же нет сына, помнишь? – парень снова мстительно прищурился.
– Замолчи, иначе…
– Иначе – что? – с вызовом произнес юноша, забыв, на чьей стороне преимущество.
Крауч спокойно осмотрелся. Остров неясной точкой маячил вдали, они уже отплыли достаточно далеко и барьер, блокирующий магию, остался позади.
Это ведь так просто. Незаметно скользнув рукой в карман мантии, Крауч нащупал гладкую и такую знакомую волшебную палочку. Молниеносное движение, привычно, как при допросе подозреваемых, произнесенное
Imperio, и ненависть исчезла с лица сына, а его взгляд стал пустым.
Барти Крауч понял, что уже потерял жену из-за этого юнца. Пусть Элен еще не умерла, но дни, оставшиеся до официального оповещения из Азкабана, были сочтены. И он бы не хотел, чтобы ее жертва стала напрасной.
Как бы ни хотелось ему больше не видеть сына до конца жизни, он сделает все возможное, чтобы тот жил. Да, мальчишка будет находиться под постоянным контролем, будет лишен многого, но он будет
дома!
Осталось соорудить тихие семейные похороны, с учетом состояния Элен, никто не удивится такому быстрому исходу. В землю закопать
пустой гроб, положить цветы
на пустую могилу… сердце Барти сжалось.
Он ведь даже не сможет похоронить Элен по-человечески, тела заключенных предают огню, а пепел сбрасывают в сточную канаву… Это правило было введено еще с незапамятных времен.
А что до сына… Барти посмотрел на отрешенное лицо мальчишки и задумался. Найти мантию-невидимку не будет проблемой, Винки станет за ним присматривать. Все не так уж и сложно.
Они причалили к угрюмому берегу, который нельзя было различить в ночной мгле до тех пор, пока из-за туч медленно и торжественно не выплыла луна. Барти Крауч резко запрокинул голову, так, что заныла шея, но не обратил на это особого внимания.
Он просто смотрел на это одинокое светлое пятно на небе и, поняв, что ему не показалось, невесело хмыкнул, прежде чем выбраться из лодки вместе с сыном, который доверчиво поплелся следом, не обращая внимания на эту дурацкую луну и шуршание камушков под ногами.
Надо же, полнолуние. Как символично. 
