Глава 331 июля 1981 года.
Где-то на побережье Греции.
…- О привет, дружок! Я тебя очень давно не видела, думаю... с полной луны и не видела. Наверное, вы с русалками пели вместе песни под луной, да-да! А потом они щекотали тебе бока своими косами! А как же твоя сухопутная приятельница? Жаль, не могу побежать с тобой по волнам туда, где на белом песочке цветут коралловые сады, а ваш народ резвиться дни напролет... Но я тебе все равно рада. Я так соскучилась, что действительно хотела поплыть за тобой! Вчера я опять видела черные тучи с севера!!! Страшнее и чернее, наверное, самых опасных расщелин у вас на дне! Но кроме меня их никто не видел, хоть я говорила, что скоро разразиться буря! Жаль, не знаю, что там за страна... что там за люди... У них уже, должно быть, все смело ливнями.
В отличие от изнывающей от необычной жары Британии, в Греции сейчас рождался чудесный день. Южное солнце, хоть и было очень ярким, не обжигало. Травы и кустарники, растущие на склонах небольших гор, нежно пахли, их аромат, а также запах смолы от миртовых деревьев мог наполнить всякую душу радостью. Прозрачное Ионическое море негромко плескалось, оставляя жемчужную пену на песке. Совсем близко от берега в пронзительно бирюзовых волнах кувыркался и посвистывал дельфин. В метре от него, сидя на обломке известняка, болтала в морской воде босыми ногами смуглая женщина в белом сарафане. Она улыбалась своему приятелю, высовывавшему из пены любопытный нос, и увлеченно с ним разговаривала.
- Все пытаюсь вспомнить, какие в той стороне живут люди... И не могу! - большие, несколько круглые, редкого янтарного цвета глаза женщины погрустнели и приобрели растерянное выражение. - И все не решаюсь спросить... а потом забываю. Странная я, да? А ведь оттуда один человек приходит не реже, чем в монастыре отмечают Пасху! Я б ему все сказала! Жаль, он боится ко мне подойти. Плохо у них там, дружок, плохо. Он совсем не похож на наших людей! Похож разве что на черных грифов, что с вершин гор прилетают! И держится так, будто его изнутри холод разъедает, а согреться не может! Молодой, а внутри у него такая ненависть... к себе! Будто тело ему чужое. Так бы и разломал на части! И чем больше он себя ненавидит, тем ему холоднее. Скоро он этим холодом начнет и других сжигать. Я бы сказала ему: «Окунись в море, погрейся на солнце и оттаешь». Но он же только встанет там, где, как он думает, я его не вижу, и смотрит на меня... Зачем?
Женщина вдруг обхватила руками голову и замерла. Она сидела несколько минут неподвижно, только лицо исказилось в странной мучительной гримасе. Даже дельфин перестал шумно плескаться. Наконец, женщина пришла в себя.
- О, друг мой, ты тут... - заговорила она чуть тише. - Знаешь, вчера юноша с севера приходил ко мне! И даже подошел близко и пытался говорить. Я даже поняла его язык (сама женщина говорила на греческом, но неумело и с сильным акцентом)! Он так весь трясся, что я даже потрогала его щеку, чтобы он успокоился. А он дернулся, будто я его на камни хочу сбросить. И все спрашивал про какой-то отвар, что очень важен. Ну, я сестрам в монастыре помогаю отвары варить, так что не удивилась. А ему-то был нужен такой, чтобы пар от него обретал плоть! Он его почти сделал, но пар как был паром, так им и оставался, хоть и цветным! Будто не знает, что надо взять белой глины, размочить её в молоке, добавить туда растолченный сердолик, а потом прокалить это все на огне! На добром огне, добытом трением дерева, и брать для огня нужно ветку кипариса! Не с кровью оторванную от дерева, и не засохшую, а взятую бережно, причем ранку на кипарисе обязательно надо смолой замазать. А потом высыпать порошок в отвар, и будет тебе плоть, хоть и недолговечная, потому что человеком сделанная.
Она снова дернулась и замерла. Из оцепенения её вывел звук колокола, долетевший из-за миртовой рощи, что спускалась к морю. Женщина помахала ему рукой, будто человек спустился за ней к пляжу, затем по колено вошла в теплую морскую воду и попросила дельфина передать привет младшим братику и сестричке. Дельфин, словно послушавшись её, уплыл, а женщина, пританцовывая и время от времени кружась на месте, пошла сквозь рощу стройных миртов к уложенной камнем дорожке.
Она двигалась легко, будто девочка, но, если присмотреться, можно было понять, что она уже немолода. Когда подруга дельфинов вышла на дорожку, ведущую в гору к небольшому христианскому монастырю, на встречу ей стали попадаться и люди, вот только некоторые из них старались обойти её стороной. У женщины были черные волосы до плеч, разделенные пробором и неумело, но довольно красиво завитые локонами; они необычно блестели под солнцем, но прохожие смотрели не на этот странный отсвет, а на уродливейший шрам, начинавшийся за левым ухом и рассекавший голову почти до темечка, искажавший форму головы. Вокруг бугрившегося шрама волосы росли плохо и прическа это не скрывала. А ещё люди не любили смотреть в её добрые, но странно расфокусированные глаза, смотревшие куда-то за горизонт даже тогда, когда она с кем-то разговаривала. Те же, кто иногда видел, как женщина, подпрыгивая на склонах, ненадолго замирает в воздухе, не шевелились, пока она не проходила мимо (впрочем, таких было мало).
В трапезную монастыря святой Магдалины женщина пришла с букетиком из полевых цветов и веточек оливы. Монахини искренне, но с чуть обеспокоенными улыбками пожелали ей доброго утра. Женщина поставила букетик в глубокую чашку на столе, поприветствовала насельниц монастыря и села на свое место за длинным деревянным, идеально выскобленным, столом. Когда все прочитали утреннюю молитву и почти уже доели завтрак, женщина спросила:
- Сестра Дебора, как дела в госпитале? Не нужная ли моя помощь?
- О нет, все, слава Богу, в порядке.
- Это хорошо! - женщина стремительно встала. - Я тогда пойду сегодня к белому мысу! Там очень красивые раковины море выбрасывает на берег. Вернусь к ужину, не беспокойтесь за меня.
Он уже хотела уйти, когда её остановила ещё одна монахиня:
- Прости, Эйлин, позволь спросить, как твоя голова? Боли больше не повторялись?
- Нет. Когда снова начинает болеть, я иду и плаваю в море.
- Вот и хорошо. Ты только осторожней. До встречи вечером!
- Пока, сестры.
Когда белый сарафан скрылся за кустами тамариска, монахиня повернулась к сестре Деборе и сказала, вздохнув:
- Знаешь, я думаю, что лучше для неё вряд ли возможно. Она ведь только мычала, когда её сын привез её сюда, еле ходила и пряталась от всех под кровать, голова едва ли не пополам... Чудо свыше, что она ходит и говорит. А остальное, та же память... Темное все это дело, ведущие ученые бьются, а ничего не знают. Хуже ей не будет точно. А некоторая блаженность... Думаю, ей здесь лучше, чем в психбольнице.
Белая тропинка вилась между деревьями горной рощи. Женщина, которую где-то когда-то звали Эйлин Принц, напевая, шла по только ей известному маршруту. Но один раз она все же остановилась и внимательно посмотрела на северо-запад, где в холодном море, за туманами, плыли Британские острова...
************
Тот же день, Годрикова Лощина, вечер.
- Гарри, стой! Стой, мы сейчас его позовем, он вылезет! - тщетно кричала Лили, пытаясь поймать сына, устремившегося сквозь заросли крапивы вслед за убегающим котенком. Высокие побеги нещадно жгли руки и открытые до колен ноги женщины, а вот Гарри спокойно пролез сквозь густую крапиву без единого «укуса» со стороны грозы голоногих и уже сунулся на четвереньках под деревянный заборчик палисадника. Лили позже поймет, что отклоняющаяся в стороны крапива — проявление стихийной магии, и порадуется этому, но сейчас она крепко обхватила сына за талию и потащила на себя. Гарри вылез (точнее - вытащился) чрезвычайно чумазым, но очень широко улыбающимся, так как к себе он крепко прижимал беленького с черными ушками котенка.
Прыжками выбравшись из крапивы и опустив сына, Лили сказала ему:
- Ты в Топаза чуть не врезался вместе со своей метлой, конечно он очень испугался! Ты для него — огромный, как дракон. И не дави его так сильно, он уже мяукает.
Гарри, который сегодня только отметил первый день рождения, вдруг посерьезнел, осторожно положил котика на траву и прижался к маминой ноге. Лили потрепала его лохматые волосики:
- Он тебя слабее, так что береги его. Погладь Топаза.
Когда Гарри коснулся мягкой шерстки, котенок замурлыкал, а Лили с улыбкой смотрела на них, на минуту забыв обо всём... Неожиданно она почувствовала что-то шероховатое, коснувшееся её плеча, вроде упавшего с дерева листа... Женщина посмотрела вниз и увидела листок... только не яблони, а пергамента. Оглядевшись, она успела заметить сову, скрывающуюся за деревьями сада Бэгшот. На всякий случай, Лили достала палочку, с которой с недавних пор не расставалась, и сразу проверила свиток на скрытые чары. Их не оказалось, и женщина, боясь угроз или дурных новостей, сразу развернула письмо... Которое оказалось вовсе не письмом, а длинным рецептом сложного зелья. Почерк Лили почти сразу узнала и до боли закусила губу, но неожиданно быстро взяла себя в руки и стала читать:
«Зелье Иллюзий. Так... Рецепт есть также в книге «Высшие зелья», переизданной в Ольстере 10 лет назад. Да, я знаю. Частная модификация... Улучшение устойчивости иллюзии... Хм... Да, стоит попробовать. Почему ты бросил свой талант не на зелья, а на Темную магию? Однако надо проверить рецепт теоретически, прежде чем идти за всеми ингредиентами...».
Гарри потопал к дому, Топаз бежал за ним, пытаясь цапнуть лапкой развязавшийся шнурок на его штанишках... Лили сжала пергамент в кулаке, затем снова развернула, аккуратно сложила и спрятала в карман, потом медленно пошла вслед за сыном...
Солнце мягко светило розовым вечерним светом. Друзья, приходившие отметить день рождения Гарри, ушли. Джеймс сидел в гостиной и писал кому-то письмо...
Лили знала, что ночью, во сне, она опять будет все время хвататься руками за ребра, стремясь заткнуть руками черный провал, клокотавший под сердцем. Однако, ей неожиданно стало легче: она знала, что скоро всё измениться, наступит развязка, и смысл её жизни сейчас - спасти сына, не утонув в отчаянии; и, вопреки ожиданию, спала она довольно спокойно...
*************
Два с половиной месяца спустя. Тринадцатое октября 1981 года. Годрикова лощина. Ночь.
Гостиная дома Поттеров была погружена в темноту. Горела некрасивым желтым светом старомодная настольная лампа, стоящая на круглом столе. Два человека неподвижно сидели за столом на высоких стульях. На диване рядом сидел третий. Все молчали. По лестнице в темную гостиную неслышно спустилась девушка, заставив трех молодых мужчин вздрогнуть. Эванс обвела глазами гостиную и спросила:
- А где Ремус? Опаздывает?
- Ремус не придет, - ответил ей Джеймс, не подымая напряженного взгляда от столешницы из полупрозрачного коричневого стекла.
- Как? Что случилось? Ведь это так важно...
- Вот именно. Садись, Лили.
Девушка села на диван, рядом с Сириусом, и, глядя на него, сказала:
- Твоя идея, Сириус, здравая, но Ремус знал все о первом Фиделиусе, почему же нужно сейчас скрыть это от него?
Вместо мрачного Блэка ответил Питер, набрав перед этим побольше воздуха в грудь:
- Боязнь огласки, Лили... С сентября месяца положение ухудшилось, ты знаешь это.
- Сведения о предателе или предателях, - перебил его Сириус. - Слухи ведь не угасли, не так ли? И так ваше исчезновение не удалось сделать полностью незаметным...
Лили поняла, куда они клонят, и с возмущением обвела их взглядом:
- Да неужели Ремус предаст нас? Я имею ввиду и нас лично, и весь Орден...
- Ты знаешь, кто он, Лили, - поднял на неё глаза Джеймс. - Его тяжелый недуг...
- Как его превращения в волка могут заставить его перейти на сторону Вольдеморта?
Питер вздрогнул; он и Сириус молча смотрели на Джеймса и Лили, на их сдержанное равнодушие по отношению друг к другу. Сириус думал, что рождение его крестника снова сблизит их, но вскоре понял, что остатки яркой любви, оказавшейся влюбленностью, окончательно исчезли, превратившись в совместную заботу о мальчике... Сперва рассыпавшийся мираж свадьбы лучших друзей, теперь эти ужасные поиски предателя и подозрение, павшее на Рема...
Джеймс тем временем продолжал:
- Нам не понять, как страшны его трансформации и как он мучается от понимания своего положения. Хоть мы и стали анимагами, стараясь ему помочь... Он не такой, как мы, и никогда обычным людям не понять этого. На службе у Пожирателей наверняка есть толковые ученые. Что если Ремусу пообещали избавление? Скажем, глоток или укол зелья, заклинание — и он уже не будет бояться прийти в себя после полнолуния в луже чьей-то крови.
Лили опустила голову и закрыла лицо руками. Чудовищная логика военного времени едва не заставила её заплакать. Сириус коснулся рукой её запястья и сказал:
- Это больно, подозревать лучшего друга... Если в конце концов окажется, что мы ошиблись, мы сможем перед ним извиниться... В противном случае извиняться будет некому. И никто не знает о наших мыслях. Окажемся параноиками, уродами и идиотами, так хоть перед ним одним.
При этих словах Эванс подняла голову и посмотрела на уставшего, встревоженного Сириуса. Она хотела что-то сказать, но тут краем глаза увидела, что Питер вдруг улыбнулся... На одно мгновение, невеселой улыбкой, но в желтом свете лампы вдруг влажно блеснули его крупные зубы, и на секунду Лили стало очень страшно. Сириус это заметил и спросил:
- Что с тобой? Ты побелела, как привидение.
- Странный вопрос, Бродяга. Мы друга обвиняем в предательстве! Да, а кто же теперь станет Хранителем? Постоянно живущий в Убежище не может нести в себе тайну. Питер?
- Да, - ответил Джеймс. - Ты ведь не против?
Девушка вдруг странно растерялась... Чуть помедлив, она согласилась.
- Все будут думать, что Хранитель — это я. Все равно, большего риска, чем тот, в котором все сейчас живем, не будет. Но в случае чего... - Сириус сглотнул, - Вы с Джеймсом и мой крестничек не останетесь без защиты.
- Это не значит, что ты не должен себя беречь, Блэкки, - назидательным тоном сказала Лили, взяв его за руку.
Обряд перенесения Тайны в тело Питера был недолгим. Все четверо встали, хором произнесли нужную цепочку сложных заклинаний, в свое время вызубренную ими наизусть. Лили и Джеймс сказали, что желают, чтобы их Тайна выбрала себе нового Хранителя — Питера Петтигрю. После сложных пассов палочками переливчатое облачко тумана материализовалось вокруг Сириуса и медленно окружило Питера, впитываясь в него подобно воде, которую льют на губку...
После обряда Питер почти сразу ушел, сославшись на то, что хочет успеть написать матери. Сириус ненадолго задержался. Посмотрев на спящего Гарри и поговорив немного с Джеймсом и Лили, он уже надел в прихожей сапоги, когда Эванс подошла к нему .
- Удачи тебе, Сириус. Я вроде сердцем понимаю, что Ремус по натуре не предатель... У него и так два лица, зачем ему еще и третье? Но ум сопротивляется. Вот скажи, Сириус, если бы твой брат Регулус вдруг пришел бы к тебе... И не просто к тебе, а в Орден, ты бы его простил и принял?
Сириус с несвойственной ему печалью посмотрел на Лили. Он сперва промолчал, потом понял, что девушка спрашивает не из праздного любопытства, хоть и не мог понять, зачем. Он ответил тихо, но с силой в голосе:
- Дал бы ему по роже... Потом ещё раз... И ещё... А потом бы простил. Но Блэк не придет просить только за свою шкуру, а Регулус... Уже год я его не видел, а не разговаривал нормально и того больше. Если бы он понял, КУДА попал, то пришел бы. Вроде он жив, а значит, втянулся крупн..
- А если он не приходит, потому что боится, что его не примут? Или считает, что ему не отмыться?
- Я не знаю, Лили. Я ведь почти забыл, какой он... внутри. Эх, братец, братец.
- Прости, если сделала тебе... больно.
- Ничего. Время сейчас такое. Пока, рыжик. Чмокни Гарри.
- Чмокну. Пока.
Сириус поднялся на мотоцикле в воздух, помахал Лили, а сам задумался о брате. Кто он в окружении Вольдеморта? Холодный и жестокий приближенный или всему подчиняющийся трус?
И он, и стоящая на пороге Лили ждали вестей из прошлого... Хороших вестей. Впервые за долгое время...
Двадцать восьмое октября 1981 года.
Небольшой полукруглый зал с гранитным полом и завешенными драпировкой стенами. Снизу льется рассеянный свет непонятного происхождения. На небольшом толстом и дорогом ковре стоят этажерка с книгами и удобное резное кресло. В нем сидит, чуть развалившись,неестественно белокожий мужчина в строгом темном костюме и светлой мантии и внимательно всматривается в глаза другого мужчины, гораздо более молодого, стоящего на голом черном полу. Молодой, наглухо затянутый в черное, смотрит спокойно и холодно, но немногие выдержали бы взгляд красных, абсолютно нечеловеческих глаз, из которых словно исходят лучи недоброй энергии. Особенно когда они проникают к вам в мозг.
В зале было абсолютно тихо, но на самом деле сейчас шел ментальный обмен информацией, хотя информация шла в одном направлении — из блестящих черных глаз в ярко-красные. Время от времени сидящий в кресле сдержанно, но довольно кивал головой. Наконец, он отпустил сознание другого:
- Ты не теряешь времени, сидя под крылышком у Дамблдора. Полезные результаты после двух месяцев в стане врага, Снейп.
У красноглазого был очень звучный голос, который отдавался эхом в стенах залы, заставляя входящих сюда терять самообладание. Но Снейп оставался бесстрастен и недвижим.
- Я знал, что из тебя выйдет хороший шпион ещё тогда, когда отправлял в Хогсмид. Я не ошибся. Как видишь, у твоего проступка в Кардиффе были весьма полезные плоды.
- Благодарю, мой Лорд, - Снейп поклонился и быстро выпрямился.
- И о плодах, Северус. О чудесных спелых плодах. Вполне возможно, что я совсем скоро выполню твою просьбу.
Снейп непроизвольно сжал руку в кулак. От Темного Лорда не укрылся этот жест, но он лишь усмехнулся:
- Ступай. И позови ко мне Регулуса Блэка.
Снейп снова склонил голову и сделал несколько шагов назад, не отворачиваясь от Вольдеморта (таковы были негласные правила). Только у самой двери он развернулся и вышел.
В соседнем зале, намного большем по размеру и богато украшенном, но при этом лишенном потусторонней атмосферы, сидела большая группа людей. Здесь были и красавицы-волшебницы со своими спутниками в элегантных, но старомодных одеждах, и грубые на вид колдуны в повседневных мантиях, люди с проседью в волосах и вчерашние выпускники Хогвартса. Одинаковой была только Темная метка на левом предплечье, прикрытая и замызганными манжетами, и витыми браслетами,и кружевами. Кто-то с безмятежным видом курил мундштук с сигарой, кто-то ходил взад — вперед... Тем не менее, на закрывшего за собой дверь в покои Лорда Снейпа, все обернулись разом, явно порываясь что-то спросить. Вот только ни у кого не получалось это сделать, глядя в бледное лицо с поджатыми губами. В тишине, но под прицелом взглядов Пожирателей Смерти, Снейп подошел к сидящему в неудобном кресле стройному юноше с забранными в хвост темными волосами:
- Он хочет видеть тебя, Регулус.
Регулус Блэк кивнул, встал, стараясь не смотреть при этом на угрюмую шатенку, похожую на банши, и направился к ТОЙ двери, по дороге напуская на себя почтительно-безмятежный вид. Никто не заметил, как его серые глаза при этом приняли такое же непроницаемое выражение, как и у Снейпа...
