Глава 3Интересно, переосмысление жизни у всех происходит так болезненно, или только у меня? Первая же неделя, проведенная в Хогвартсе, перевернула все мои представления о мире. Теперь я каюсь и понимаю, что был неправ, но всего десять дней назад я считал себя начитанным, умудренным опытом трехсотлетним котом. Но потом я понял – и это понимание очень негативно отразилось на моей самооценке – что, живя в магазине, я не продвинулся в своем развитии дальше трехмесячного котенка. Почему, почему я был уверен, что все краски жизни сведены к «поесть, поспать, поговорить о погоде»?! Да, мой прежний мир был сведен к этому примитивизму. И теперь, когда мне была предоставлена возможность оценить и другие стороны жизни, я растерялся. Настолько противоречиво все было в моей голове… я не мог с этим справиться.
С одной стороны, я был рад тому, что, наконец, прозрел. Но с другой стороны… я слишком много времени провел со своими ограниченными мыслями. Я к ним привык… я с ними… ну да, был счастлив. Хотя теперь мне это счастье кажется ничтожным, недостойным даже того, чтоб о нем говорить. Я увидел, какой могла быть моя жизнь, если бы меня купили еще котенком… я приехал бы в Хогвартс с какой-нибудь маленькой девочкой или мальчиком, мы с ним вместе познавали бы азы магии, вместе бы росли… а теперь я, тот, который считал себя слишком взрослым, чтобы возиться с тринадцатилетней ведьмой, оказываюсь отсталым недоучкой. Я ловил на себе сочувственные взгляды других животных: взрослых и по-настоящему мудрых, которые дружили со взрослыми волшебниками, молодых, но уже кое-что знающих о настоящей жизни, у которых все впереди. И только я половину жизни потратил впустую, прожив в магазине. Я понял, что мой отец мне лгал.
Он лгал о том, что для кота нет жизни лучше, чем спокойная атмосфера зверинца, своевременная кормежка, уютное одеяло, на котором можно лежать целый день… он никогда не говорил мне, что в такой жизни нет смысла. Каждый раз, когда его хотели купить, он делал страшные глаза и выпускал когти, как будто его собирались казнить. И я, глядя на него, верил всему, что он говорил. А теперь я понимаю, что его философия была всего лишь удобным утешением для кота, который никому не был нужен, у которого не было будущего.
Я прилагал все усилия, чтобы не впасть в депрессию. Да, пол жизни безвозвратно потеряно, но у меня есть еще столько же. Да, мне невероятно трудно начинать все заново, ломать существующие в моей голове стереотипы и нормы общения, но я обязан сделать это, в противном случае, нет смысла существовать дальше.
Странно, в замке множество котов, сов и крыс, с которыми я привык общаться в магазине, чью речь я понимаю очень хорошо, но мне с ними неуютно. Наверное, потому, что они слишком хорошо понимают ситуацию, в которой я оказался. И я приложил усилия, чтоб проникнуть в компанию Джона и Менторции, которые, если и понимали мои трудности, не придавали этому значения. Все что им было нужно – хорошее отношение и внимательный слушатель, а первое для меня было проще простого сымитировать, а второе – у меня в крови. Вот я и получил источник информации, интересной и не слишком сложной, чтоб я мог ее усвоить на первых порах моего обучения.
Должен признаться – Джон меня немного раздражал. Кролик – он и в Африке кролик; глуповатый, трусоватый, но зато для Менторции он был верным другом. Что касается шиншиллы, то ее мировоззрение казалось странным всем окружающим, и я, слушая ее, «фильтровал» информацию, чтоб потом не показаться дураком. Впрочем, размышления ее казались мне вполне логичными и разумными.
Эти двое брали меня с собой на прогулки, водили на экскурсию по замку и даже на окраину леса рядом со школой. Вскоре я познакомился с эльфами, чьей обязанностью было помогать животным, когда это было необходимо. С кошками домовики обычно дела не имели – все больше с жабами да крысами, но этих смешных услужливых созданий мне тоже бывало интересно послушать. Я тихонько забирался на кухню, куда котов обычно не пускали, и слушал, о чем они судачат, когда с дневными хлопотами покончено.
Так прошел месяц, второй, приближалась зима. Я немного успокоился, поток новой информации становился все более терпимым – это только в первые дни я узнавал столько, что не успевал переваривать. Я уже почти привык к новой обстановке, замок перестал быть для меня лабиринтом.
Я не люблю признавать вслух собственное высокомерие, но Джон и Менторция мне наскучили. Да, я воспользовался их добрыми сердцами в своих корыстных целях – я теперь не чужак и не дикарь на этой территории. Мне очень жаль, что я их расстроил рядом отказов прогуляться вместе, но они мне действительно надоели. Я старался быть вежливым, и мне это удалось.
Теперь я смог более объективно отнестись к моей волшебнице: она была действительно необычным ребенком. Очень умным – и потому одиноким – и я знал, что могу помочь ей, скрасить ее одиночество. И я с удовольствием это делал. Я даже удивился, как я мог поначалу не признавать ее своей покровительницей – проведя несколько приятных часов, лежа у нее на коленях, пока она читала свои бесконечные книги, я почувствовал то, о чем говорили другие звери – эмоциональную связь. Это было так необычно, так замечательно…
Однажды, ясным зимним днем, я отправился в совятню, хотя успел усвоить, что там нашему брату не слишком рады. Впрочем, я и раньше там появлялся и птицы успели привыкнуть к моему навязчивому обществу.
Но в этот раз меня даже не сразу заметили – у них там было какое-то торжество. Мне пришло в голову, что я не настолько жесток, чтобы портить кому-то праздник своим присутствием и собирался уже потихоньку смыться, но мое любопытство мне этого не позволило.
Неподалеку от входа в гордом одиночестве сидел филин и с любопытством оглядывал помещение, не замечая меня. Подкравшись к нему, я спросил негромко:
- Что у вас тут за праздник?
Он, вопреки моим стараниям, не вздрогнул и даже не сразу отреагировал. Медленно повернувшись ко мне, он оглядел меня с ног до головы, но потом почему-то решил, что я достоин его ответа.
- Видишь вон ту гривистую неясыть? – я проследил за его взглядом и увидел большую с ярким светло-коричневым оперением сову с оранжевой мордой и большими желтыми глазами. Она сидела на жердочке чуть выше других, почтительно окруживших ее и о чем-то спрашивающих. Приглядевшись получше, я понял, что она не просто волшебное животное, но еще и… а вот что именно «еще и» я не мог сказать, не подойдя поближе. Филин, тем временем, продолжил: - Ее зовут Альтера. Вчера она стала фамильяром. Один из семикурсников Слизерина оказал ей эту честь.
- Кем она стала? – неуверенно спросил я, с одной стороны, стесняясь своей необразованности, с другой – не желая сдерживать любопытства.
- Фамильяром, - терпеливо повторил филин и вновь покосился на меня. Он, видимо, был в курсе, что кот с проблемами со слухом – не жилец, поэтому правильно трактовал мое непонимание как недообразованность. – Иногда волшебники, обладающие достаточной силой, оказывают нам большую честь – делятся своей магией. Это – выражение глубочайшего доверия, которое волшебник может испытывать к магическому животному. Но в то же время – большая ответственность для нас. Возможности животного возрастают – кроме собственной магии в нем появляется еще и человеческая, которую надо как-то освоить… кроме того, еще и новые обязанности: помогать волшебнику изо всех сил… но на моей памяти еще никто не отказывался стать фамильяром, если появлялась такая возможность. Даже с учетом того, что жизнь животного сокращается до срока жизни его волшебника…
Я вновь поглядел на Альтеру. Ее глаза блестели от радости, всю ее распирало от гордости. Зависть больно кольнула мое сердце, и на миг мне стало не хватать воздуха. Мог бы я стать фамильяром? Да, если бы моя ведьма была достаточно сильна. Да, если бы она знала, как это сделать Да, если бы ей пришло в голову, что я хочу стать фамильяром. и если бы я был ей настолько полезен, что она оказала бы мне эту честь…
Но, к сожалению, первые два условия отмечены знаком «может быть», а вторые два – «скорее всего, нет». Я грустно вздохнул, но потом подумал, что я слишком мало знаю об этом явлении. Пока я рассуждал, мой собеседник продолжил:
- Куда ушли старые добрые времена, когда каждая вторая волшебная сова становилась фамильяром? Теперь старые традиции почти канули в лету, наша миссия рядом с магами сводится к доставке почты. Наше место заняли коты, - филин теперь уже с неодобрением покосился на меня, - или того хуже – жабы.
- Это потому, что коты и жабы не могут улететь, - сказал я то ли в упрек ему, то ли себе в оправдание.
- Глупый ты, - расстроено подвел итог филин и улетел под потолок, тем самым завершая беседу.
Я еще раз тяжело вздохнул, пристально поглядел на Альтеру, словно пытаясь отщипнуть и себе кусочек ее счастья, и пошел прочь из совятни. Ну и что, что я навсегда останусь обычным котом? Счастье не измеришь магической силой. Счастье можно измерить счастьем моей ведьмы. А сейчас она очень несчастна, я это чувствую. Пойду, разбавлю ее одиночество, а там, глядишь, и самому веселее станет.
Нет, мой отец мне не лгал. Он просто не знал, каково это – жить. Если бы он знал… он бы не стал меня обманывать и говорить, что в магазине сосредоточена жизнь. Он сказал бы мне, что я как можно скорее должен найти себе волшебника и увидеть мир. Мой бедный папа не знал. И умер в неведении. И я был почти обречен на ту же судьбу, но Гермиона спасла меня. И теперь я живу.
Не просто дышу, ем, разговариваю, сплю. Живу по-настоящему. Общаюсь не только сидя на верхней полке магазина, и не только с теми, с кем мне хочется. В моей жизни не все предсказуемо, не все безопасно. Но я, как оказалось, весьма везучий и способный к обучению кот.
И если первое время все мои эмоции сводились к чувству собственной неполноценности и радости от общества Гермионы, то теперь моя самооценка немного выросла. Я понял, что не только я должен быть зависим от волшебницы и благодарен ей, но и ей теперь есть за что меня благодарить.
Все это время я продолжал чувствовать угрозу, исходившую от крысы-самозванки. Я старался ничего не предпринимать, пока не выясню что к чему, но под впечатлением изменений в моей жизни, расследование «замерзло» почти на пол года. А перед самым Рождеством состоялась встреча, которая все решила.
Из-за выпавшего снега я выходил из замка только в случае крайней необходимости – лапы быстро намокали и начинался насморк. Но тот день был особенным – настроение великолепное, яркое солнце светило на снег – тот блестел и слепил глаза, но это было, скорее, приятно, чем раздражающе. Я прошелся вдоль протоптанных дорожек к хижине лесничего, но не стал приближаться – у него, как я уже успел убедиться, живут небезопасные для котов животные. Я свернул в сторону леса – так же не намереваясь заходить далеко – тут снег был неглубоким и таким мягким и пушистым, что можно было подумать, что это огромная белая кошка развалилась между деревьями. Холодная белая кошка.
Я улыбнулся своим мыслям и замер, вдыхая свежий воздух. Вдруг краем глаза я заметил движение между деревьев и приготовился убраться восвояси, но никакой агрессии не последовало, поэтому я решил удовлетворить свое любопытство и стал внимательно высматривать источник шума.
Шерсть моя встала дыбом, а спина непроизвольно выгнулась, когда я увидел его. Огромный черный пес стоял возле ближайшего дерева и спокойно смотрел на меня. Он не скалился и явно не намеревался гнаться за мной. Просто смотрел. Его черные глаза блестели странным блеском, хвост едва заметно покачивался из стороны в сторону. Поначалу я принял это за знак раздражения, но потом вспомнил, что у этих странных созданий все не так, как у нас: они машут хвостом в знак приветствия.
Хорошо, что я привык к странностям за эти пол года. Приветливый пес – скажу кому – не поверят. Но тут мне вспомнился разговор, который я слышал в первую мою ночь в Хогвартсе – этого пса видела Менторция. Он не показался ей враждебно настноеным.
Успокоившись, я смог также приглядеться к незнакомому зверю. Действительно, он не был диким – магия в нем была очевидна. Но… и тут я понял: у этого пса слишком много общего с крысой-самозванкой. Это было трудно заметить из-за того, что они – принципиально разные животные, но если присмотреться, то можно провести четкие параллели.
Пес сделал шаг назад, продолжая глядеть на меня. И я понял, что означает этот жест – он хочет, чтобы я пошел за ним.
- Чего ты от меня хочешь? – спросил я на всякий случай, но зверь не ответил. Он меня явно не понял. Я сделал шаг вперед, но так, чтоб пес не льстил своей хитрости – меня так просто в ловушку не заманишь.
Я не знал, чему верить: инстинкту самосохранения, который вопил, что псам доверять нельзя ни в коем случае, или интуиции, которая шептала, что зверь не опасен. Пес сделал еще шаг назад, но я за ним не последовал. Я вглядывался в его глаза, надеясь увидеть ответ на свои вопросы, но я не мог его понять. Потому что это были глаза не животного, а… нет, не может быть.
Я решил рискнуть и сделал еще несколько шагов навстречу. Пес продолжал пятиться, и когда убедился, что я готов следовать за ним, повернулся и зашагал вглубь леса. Я не успел встревожиться о том, куда это он меня ведет, как зверь остановился и вновь повернулся ко мне, теперь слегка наклонив голову, словно веля остановиться. У меня не было причин ослушаться.
И тут произошло такое!
Пес внезапно исчез, а на его месте оказался… человек! В рваной грязной одежде, сам давно немытый и небритый, исхудавший и слабый, но приветливо мне улыбающийся.
Я невольно попятился, но потом остановился, в очередной раз укладывая в голове эту странность. Человек-собака? О таком я еще не слыхал.
- Не бойся, рыжик, подойди.
Я сел на землю и гордо задрал нос – никто не смеет звать меня «рыжиком»! Но человек, словно боясь меня спугнуть, не приближался, а только делал приглашающие жесты рукой, удобно усевшись под соседним деревом.
- Не бойся, я тебя не обижу. Я тут по делу, и мне, знаешь ли, не помешала бы помощь.
Вообще-то никто не имеет права требовать моей помощи, кроме Гермионы. Но этот странный человек, вроде, и не требует. Просто ставит меня в известность на случай, если у меня случится припадок альтруизма.
И, знаете… это, может и не был припадок, но мне захотелось помочь. Может, на это сподвигло меня моё неуёмное любопытство, а может, внезапно проснувшаяся амбициозность, которая требовала, чтобы я сделал что-то такое… необычное.
Я очень медленно приближался к незнакомцу, всем своим видом выражая недоверие. Я вглядывался, принюхивался и даже прислушивался, надеясь получить какую-то подсказку извне о том, могу ли я верить этому субъекту. Подсказки я, видимо, не был достоин, так что пришлось полагаться только на себя.
Как только барьер недоверия был преодолен, мне сразу стало легче. Этот человек был поистине приятен – его костлявые руки были на редкость мягкими, касания осторожными, тембр голоса – вполне располагающий, запах – не очень свежий, правда – но тоже какой-то благородный.
В тот же день я получил подтверждение своим подозрениям насчет серой крысы-самозванца. Она действительно опасна, а поскольку ее рыжий друг частенько околачивается возле моей Гермионы, то моим прямым долгом является если не уничтожение вышеупомянутой крысы, то ее максимальное удаление от моей ведьмы.
Но я, по всей видимости, упустил свой шанс. Рыжий волшебник берег свою драгоценную крысу как зеницу ока, а если мне вдруг предоставлялась возможность показать ей где раки зимуют, он тут же оказывался рядом и грубо отбрасывал меня. Как я мог объяснить оболтусу, кого он буквально пригрел на груди? Или… или они сообщники?
Тревога моя немного улеглась, когда рыжик отдалился от моей Гермионы. Девочка грустила, и это было плохо, но с другой стороны – для нее так лучше, безопаснее. Но я все равно не прекращал своих попыток добраться до серого чудища. Я знал, что однажды крыса и ее волшебник зазеваются и тогда-то мои когти будут наготове. Иногда я встречался с человеком-собакой и мне было уютно в его компании.
Но в один прекрасный день крыса куда-то запропастилась. Рыжий друг был очень расстроен по этому поводу и, как мне кажется, был склонен обвинять в этом меня. Но совесть моя была кристально чиста – сколько бы я ни пытался достать серую тварь, ее исчезновение меня никоим образом не касалось. Впрочем, заботило меня только одно: опасность предпочла не ждать, пока я до нее доберусь и исчезла сама.
Несколько позже я был свидетелем странной сцены: как человек-собака заставил крысу-самозванку превратиться в человека, очень неприятного во всех отношениях. При этом присутствовала и моя Гермиона и ее глуповатые друзья – очкастый уродец и рыжий кошмар. Надо сказать, оба они изменили ко мне свое отношения, когда поняли, наконец, что у меня были объективные основания пытаться порвать эту крысу. Их признание было для меня лучшей наградой, но только лишь потому, что моей ведьме, почему-то, было очень важно их мнение.
Так вот и получилось, что моя волшебница, благодаря мне, избавилась от опасности, с которой жила бок о бок в течение нескольких лет. Я доказал, что не зря потребляю свой корм и удовлетворил свое самолюбие. Когда пришло время вновь покинуть замок, я уже не переживал такого бешеного стресса из-за смены остановки, потому что главное в моей жизни осталось неизменным – моя девочка любила меня и нуждалась во мне.
