Глава 3. ЛечениеВсе дело в усталости, сказал Снейп сам себе, стоя на больничной площадке для аппарации и ожидая, когда Грейнджер его догонит. В усталости и отчасти эгоизме, потому что так он мог, в некотором роде, убить одним выстрелом двух зайцев.
– Я от вас не отстану, – сказала Грейнджер, слегка задыхаясь от погони. – Я требую, чтобы вы мне объяснили, почему вы не хотите сказать Невилу...
– Ради Бога, помолчите, – сказал он, протягивая руку к ее локтю. Когда его пальцы коснулись накрахмаленной ткани ее мантии, он заколебался и посмотрел ей в глаза, ожидая, что сейчас она настороженно прищурится и уберет руку.
Но вместо этого Грейнджер наклонилась к нему и сжала пальцами его предплечье:
– Я не буду молчать!
– Тогда я нас Расщеплю.
Ее глаза расширились, а рот закрылся, но она его не отпустила. Буквально через несколько секунд они материализовались где-то в почти полной темноте, и Снейп, который не аппарировал вдвоем уже... может быть, даже никогда... вытянул руки, чтобы опереться о шершавые камни по обе стороны от него.
– Привет, летун!
Он скорее почувствовал, чем увидел, как Грейнджер достала палочку и направила ее туда, откуда раздался незнакомый голос.
– Уберите, – прошептал он ей и повернулся к голосу. – Добрый вечер, Ричард.
– Кто, черт побери... – начала она.
– О, в этот раз с тобой летающая подруга!
Когда его глаза приспособились к вечернему сумраку, Снейп сумел разглядеть бомжа, который сидел на корточках у одной из кирпичных стен.
– Не обращай на нее внимания, Ричард, – сказал он, бросая бездомному магловскую монету.
– А на нее внимания мне не жалко!
Снейп положил руку на поясницу Грейнджер и слегка подтолкнул ее вперед.
– Где мы? – Она оглянулась назад на Ричарда. – Вы не думаете, что нам следует...
– Это, Грейнджер, переулок.
Она улыбнулась.
– Да уж не дворик. А вы всегда аппарируете в переулки прямо на виду у маглов? – спросила Грейнджер, когда они вышли на выложенную булыжником, замусоренную улицу.
– Пойдемте, – сказал он, ведя ее вверх по склону холма, – пока я не передумал.
– Постойте, это бар?
Они прошли под вывеской, которая держалась только на одном креплении.
Снейп остановился.
– Вы голодны? Сейчас?
– Ну, я подумала, что Ричард или как там его зовут, в общем, это неправильно – просто дать ему денег, понимаете? Он может потратить их на выпивку вместо еды, поэтому, если мы купим ему нормальной...
– Я просто не могу поверить своим ушам, – пробормотал он, в этот раз хватая Грейнджер за руку без колебаний. – Вы даже не знаете, где мы, но уже собираетесь...
– Полагаю, мы идем к вам домой, – сказала она, слегка спотыкаясь в попытке не отстать от него.
Снейп немного снизил темп.
– Тогда зачем вы меня спрашивали, где мы?
– Ну, я же все равно не знаю, где мы сейчас; я не знаю, где ваш дом. Но я заметила запустение вокруг и подумала, что если Снейп где-то и живет...
Его губы дрогнули.
– Дайте догадаюсь, Грейнджер. Ваш дом находится в очаровательном пригороде, среди бесконечных рядов одинаковых коттеджей и газонов.
– Ну, Годрикова Лощина – это скорее деревня, и...
– Мне вы можете не описывать Годрикову Лощину, – сказал он, набирая скорость, когда они повернули на улицу под названием тупик Прядильщика. – Я имел в виду место, где вы выросли.
– А, между прочим, это был вовсе не пригород! Роскошная квартира в центре Лондона. Мои родители думали...
Где-то вдалеке прогудела машина; последовавшее молчание казалось ему чужеродным, и он ждал услышать хоть какой-нибудь звук, – чтобы кошка опрокинула мусорный бак, раздался крик какого-нибудь пьяницы или Грейнджер сказала бы очередную банальность – чтобы нарушить тишину.
– Я все равно думаю, что нам надо будет принести Ричарду какой-нибудь еды.
И пока они стояли перед его дверью, с которой осыпалась красная краска, он понял, что это был первый раз с тех пор, как – впрочем, возможно, просто первый раз, - первый раз, когда он улыбнулся, входя в свой дом.
Сделка, которую Снейп с ней заключил, пусть вряд ли честная или выгодная, была для нее приемлемой. И это, думала она, должно было послужить ей предупреждением. Что, в конце концов, говорило о ней это ее желание проводить вечера в тесной подвальной лаборатории с
ним вместо приятной компании ее друзей в Годриковой Лощине? Чем вонь слизи скукочервей была для нее желаннее запаха цветов, которые Джинни каждый день срезала, чтобы поставить на обеденный стол? Как карри на вынос, вечер за вечером, могло быть для нее заманчивее, чем домашние ужины со свежими овощами из огорода Гарри?
– Просто я думаю, – сказала она Снейпу после недели совместной работы, – что, если бы мы поговорили с Невилом о том, что мы пытаемся сделать, он бы...
– Он был бы разочарован, потому что оно не сработает. – Снейп потянулся через нее за банкой с перьями болтрушайки и задел запястьем ее плечо.
– Тогда зачем вы вообще это делаете? И зачем попросили меня о помощи? – потребовала ответа она, наблюдая, как его длинные пальцы откупоривают бутылку.
– Я не просил вас о помощи; я просил оставить меня в покое. И мне скучно. А это дает мне пищу для размышлений.
– Что именно, я или зелье?
Он поднял взгляд от смеси, которую мешал.
– Почему вы ничего не делаете?
– Я делаю – я говорю. И моя часть работы уже готова. Что поделать, если ученик опережает учителя?
Снейп склонил голову над своим котлом.
– Вы надо мной смеетесь! – Она скрестила руки на груди. – Между прочим, я варю зелья гораздо лучше, чем вы всегда утверждали!
– Ах, какая самоуверенность! Кстати, когда вас последний раз тошнило?
– По правде говоря, мне кажется, я чувствую позыв прямо сейчас.
– Хорошо, значит, вы не будете ужинать. Мне достанется больше карри. – Снейп положил на стол мешалку. – Постарайтесь, чтобы вас не вырвало в зелье, понятно?
Она последовала за ним прочь из подвала, остановилась наверху лестницы и закрыла глаза, вдохнув воздух, который, должно быть, проник из передней. Воздух в подвале был спертым, даже зловонным, но тут - ах, эта неожиданная прохлада летнего вечера. Она подняла с шеи забранные в хвост волосы и улыбнулась, почувствовав, как у нее появляется гусиная кожа.
Конечно, она знала, что Снейп наблюдает за ней; она чувствовала его взгляд на своем лице, на шее, на груди.
Поэтому когда он сказал: «Вам лучше умыться перед ужином, а то вырвет меня», она улыбнулась, потому что прекрасно знала, о чем он думает на самом деле.
В августе ветерка уже не было, и пахло только близлежащей речкой – влагой и разложением, их вчерашним карри и очередным неудавшимся зельем. Снейп думал, что эта духота в конце концов заставит Грейнджер сбежать. Оставить его в покое.
Но она улыбалась больше, чем всегда, и кожа на ее вспотевшем лице просто светилась.
– Я тут кое-что читала, – сказала Грейнджер одним вечером после визита Лонгботтома. Она достала из своей сумки пачку бумаг. – Я правда думаю, что нам надо рассмотреть...
– Вы думаете, я всего этого не читал? – Он выхватил бумаги у нее из рук и бросил их на пол. – Вы думаете, я не рассмотрел все возможности?
– Ну, что-то же мы упускаем! – Грейнджер пнула бумаги в его сторону; одна из них приземлилась ему на ботинок. – Ваше последнее зелье практически подействовало!
– Подействовало? Как именно? Она снова с ним заговорила? Это то же самое, что и раньше!
– Нет! Она помнила больше, помнила, что это был его день рождения...
– Ох, ради Бога, Грейнджер, неужели до вас не доходит? – Он наклонился и принялся собирать бумаги. – Вы же должны понимать, что все эти зелья, которые мы делаем, не могут вернуть воспоминания.
– Конечно, могут! Алиса знает о Невиле то, что... – Грейнджер замолчала и уставилась на него. – Я упомянула это в ее присутствии на прошлой неделе, сказала, что у Невила будет день рождения.
– Именно, – сказал он, протягивая ей бумаги. Он позволил своим пальцам задержаться на ее запястье, только на мгновение.
– А вы ей сказали тогда, раньше, в первый раз, когда я увидела Невила, вы сказали ей его имя, вы назвали его Невилом, напомнили, что он ее сын.
– Да.
Грейнджер опустила голову, и он увидел, как ее плечи затряслись, услышал ее тяжелое дыхание, зная, что произойдет дальше.
Он почти коснулся ее плеч, но передумал и опустил руки.
– Единственный эффект этих зелий – это то, что, по крайней мере короткое время, они позволяют миссис Лонгботтом лучше осознавать происходящее.
Грейнджер взглянула на него: ее глаза покраснели, а лицо стало бледным.
– Меня сейчас вырвет.
– Ничего подобного.
– Я думала – я думала, мы собираемся вернуть им память!
Грейнджер повернулась и положила руки на пустой котел.
Вздохнув, он наклонился вперед и собрал сзади ее волосы, убирая их от лица, пока ее тошнило карри. Потом, когда она откинулась назад и оперлась на него, тяжело дыша, он вытащил палочку и призвал чистое мокрое полотенце с кухни.
– Некоторые заклинания такие сильные и такие темные, – пробормотал он, поднося полотенце к ее лицу, – что они не блокируют, они уничтожают воспоминания.
Она закрыла глаза.
– Вы думаете – значит, я, я... – Грейнджер сглотнула. – Значит, я использовала темную магию.
– Нет.
Она резко повернулась к нему.
– Они ничего не помнят, абсолютно ни-че-го! Ни Англию, ни квартиру в Лондоне, ни нашу кошку, – знаете, у нас была кошка до того, как я завела Живоглота – ни вязание, ни марки, ничего из того, что они любили, ничего, кроме того, что они стоматологи! И я не могу, то есть я пробовала, но не смогла добиться... они даже мое имя произносят с австралийским акцентом, как будто это иностранное слово, как будто они впервые услышали его от меня...
Она снова повернулась к котлу, и ее рвало, пока у нее в желудке ничего не осталось и она могла только хрипло дышать.
Еще одно влажное полотенце, и он сказал:
– Вы не помните, чему я учил вас на ЗОТИ в тот год? Вы совсем ничего не помните, Гермиона Грейнджер?
Грейнджер взяла полотенце у него из рук и накрыла им свое лицо. Долгое время Гермиона молчала; когда она заговорила, ее голос звучал глухо и устало:
– Для темной магии нужно темное намерение.
Он осторожно развернул ее лицом к себе.
– Так что, вы использовали темную магию?
Грейнджер опустила полотенце.
– Нет, не использовала. – И она подняла на него взгляд. – Как и вы, той ночью на башне.
Вечером, когда они закончили работать над их суточным «зельем понимания», Гермиона принесла с собой бутылку вина. Они достигли немногого, и их работу нельзя было назвать революционной. Но они сделали больше, чем кто-либо еще, и это стоило отпраздновать чем-то получше обычного карри.
– Я вообще-то даже не люблю вино, – призналась она, сражаясь с пробкой. Когда Снейп потянулся за палочкой, Гермиона сказала:
– Не надо, давайте без волшебства. Я хочу, чтобы оно осталось первозданно чистым.
Снейп хмыкнул.
– Как палата.
Она рассмеялась и вытащила пробку, кроме отломившегося куска, который раскрошился и провалился внутрь, и теперь на поверхности вина плавали пробковые крошки.
– Я бы очень хотела, чтобы Кроули позволила нам и дальше убирать палату с помощью магии, но, знаете, чистота ощущается совсем иначе, когда моешь что-то руками.
– Сказала та, которая не будет ничего чистить без магии до конца своей жизни.
Она поставила бутылку на стол.
– Вас тоже никто не заставляет заниматься уборкой до конца жизни.
– Вы собираетесь разливать вино?
– Вы думали о том, чтобы...
– Хорошо, я сам достану бокалы, – сказал Снейп, отвернувшись к шкафу.
Гермиона смотрела, как он потянулся к верхней полке; манжета его рубашки сползла вниз, обнажив дорожку тонких темных волос на запястье.
– Я хочу сказать, неужели вы никогда не думали...
– Пыльные. – Снейп повернулся к ней, поднял бокалы и подул на них.
Она чихнула.
– Я слышала, вино и пыль хорошо сочетаются. Давайте сюда, я налью.
– Нет уж, после того безобразия, что вы сотворили с пробкой, вы положите нам карри.
Гермиона знала, где хранились столовые приборы и тарелки. И когда она раскладывала им еду, когда она сидела напротив него, когда она наблюдала, как его пальцы обхватывают тонкую ножку бокала, она точно знала, чем именно рискует.
Но ничего не могла с собой поделать.
– Просто иногда, особенно после нашей работы в лаборатории, я не могу не думать, что, возможно, предназназначена для исследовательской работы, но если это так, то уж
вы-то и подавно...
Снейп со стуком поставил свой бокал.
– Уже прощаетесь с карьерой целителя?
– Нет! Вовсе не обязательно! Просто я иногда думаю... может быть, я не создана для целительства. А вы точно не должны быть санитаром...
– Вам надо было бросить ее еще в первый день, как вы и собирались тогда, во дворике.
– Вы бы этого хотели, не правда ли?
Снейп нахмурился.
– А вы как думаете, Грейнджер?
– Дело не в том, что мне не нравится работа в палате, – сказала она. – Просто – просто у меня не очень хорошо получается. Я не могу так быстро реагировать, как Кроули, быть такой эффективной, как целитель Ноттингем. И с пациентами я справляюсь хуже, чем вы, и я...
– И это причина все бросить? Вы этим занимаетесь сколько? Немногим больше полугода. Вы думаете, Кроули была так проворна уже через полгода работы?
– Послушайте, я не хочу говорить обо мне. Я хочу сказать, что вы...
– Нет. – Снейп зачерпнул карри.
– Но мы бы могли опубликовать наши результаты. Конечно, вы были бы главным автором, ведь вы сделали большую часть работы, но если бы вы мне позволили, я бы написала черновик, и мы могли бы...
– Нет.
– Но...
Он поднял на нее взгляд от своего карри.
– Я сказал нет. Я совершенно доволен своим положением, Грейнджер.
– Но почему? – спросила Гермиона, вскидывая вверх руки и опрокидывая свой бокал.
Они смотрели, как жидкость, темно-красная на фоне поцарапанного дерева кухонного стола, растеклась по поверхности и начала капать на пол.
– Может быть, – сказал Снейп, прижимая салфетку к столу, – мне нравится убирать за дураками.
Грейнджер положила свою руку на его, и когда их взгляды встретились, Снейп понял, что по крайней мере этой ночью она не станет больше настаивать.
