Глава 3. «Поттеры».Гермиона засела за книги. В конце концов, надо было за две недели, оставшиеся до приезда будущих студентов, перелопатить кипы материала. В Хогвартсе, кроме неё, осталось на лето не так уж много народа: МакГонагалл, Хагрид, Ремус, мадам Пиннс и эта старая алкоголичка Треллони. Остальные учителя разъехались, кто куда: в отпуск, в гости к родственникам и так далее. Гермиона была удивлена, что даже Снейп отсутствовал. Где он, в самом деле, мог пропадать? Родственников у него не было, а отпуск… Гермиона честно пыталась представить Снейпа на каком-нибудь курорте, на пляже, загорающего, купающегося в море и клеящегося к загорающим по соседству девушкам в открытых купальниках, но её разобрал такой хохот при мысли о профессоре зельеварения в плавках, с коронно-брезгливым выражением лица мажущегося кремом для загара, что она чуть не захлебнулась тыквенным соком (дело было за завтраком). Впрочем, МакГонагалл что-то намекнула ей о какой-то научной работе, и Гермиона успокоилась. Вот подходящие каникулы для Снейпа! Над котлом, с красными от хронического недосыпа глазами.
Некоторое время она думала, что нашла, наконец, покой и сможет вылечиться от страшной усталости и меланхолии. Виды Хогвартса должны были смягчить её одиночество и прогнать хандру. Она любила приходить на берег озера и сидеть в тени деревьев с книгой, как в детстве. Правда, всё чаще она ловила себя на том, что, вместо того, чтобы читать, смотрит в страницы невидящим взглядом – и умирает от желания перевести уставшие глаза на успокаивающую зелень окрестных деревьев.
Одиночество её не прошло. Несмотря на то, что она почти каждый вечер приходила в кабинет Ремуса, чтобы выпить с ним несколько чашек чая с шоколадом – оборотень всё ещё оставался страшным сластёной, – или в хижину к Хагриду, или в библиотеку к мадам Пиннс, или к МакГонагалл, она всё ещё чувствовала себя потерянной. Хогвартс казался пустым без учеников. Даже портреты со стен глядели сонно и бессмысленно, как в маггловских галереях, и почти не шевелились, а двигающиеся лестницы ползли, как черепахи. Глаза у её старых друзей были потерянные, и иногда она подкарауливала в их взглядах такую безысходность, какой не было даже во времена Волдеморта.
Она поняла, что ещё несколько таких же бесконечных дней – и она вновь начнёт чувствовать себя больной и несчастной. Места, где она была когда-то так счастлива и беззаботна со своими друзьями, вызывали только раздражение и глухую тоску по прошлому. Не сентиментальную, не светлую ностальгию, а чёрную и безысходную, и как будто разъедающую изнутри.
Поэтому-то она, не выдержав однажды, и решила написать письмо.
«Дорогая Джинни!
Думаю, ты удивишься, получив от меня письмо, так как я не писала тебе уже Мерлин знает сколько времени. Может, с моей стороны это нехорошо, но ты же знаешь мои обстоятельства: мне так хотелось всё бросить, что я уехала во Францию с Дэном не то, что почти без вещей, ничего не взяв с собой, но и друзей, знакомства, связи оставив в Англии…
Так вот, я вернулась. Не спрашивай ни о чём, в особенности, о Дэне. Он остался там. Я снова поступила так, как уже поступала: бросила ту жизнь, со всеми вещами, друзьями, бросила работу, мужа – и с размаху плюхнулась обратно в эту. Я пойму, если ты скажешь мне, что эта жизнь не стоит на месте и глупо с моей стороны пытаться начать всё опять с того места, на котором я всё бросила, или вообще не ответишь мне на письмо.
Но мне стыдно за то, что я делала, и я не понимаю, наверное, что делаю сейчас. Я теперь работаю в Хогвартсе и скоро буду учить твоих детей трансфигурации. Странно, правда?..
Я никак не пойму, что тут происходит. Вроде всё по-прежнему, но, может, мне только хочется так думать… Однако все ходят грустные и несчастные. Все вокруг несчастны. Сильнее, чем раньше…чем тогда… Мы думали, что, наплакавшись о потерях, будем счастливыми, но как будто все до сих пор не наплакались.
И что-то происходит, а я не знаю, что. Всё никак не могу попасть в ногу. И мне как никогда сейчас снова нужна твоя дружба.
С любовью, Гермиона, от шестнадцатого августа».
«Дорогая Гермиона!
Была очень счастлива получить своё письмо, сначала даже глазам своим не поверила! Ну, ты даёшь! Вернуться в Англию, да ещё так неожиданно! Устроиться преподавать в Хогвартс!
Забудь всё. Что было, то прошло. Я ничуть на тебя не сержусь, и Гарри тоже. Главное, что ты вернулась. Воображаю, каково тебе сейчас! Чувствую, что ты зарылась в свои книги и зубришь трансфигурацию, чтобы мучить ей несчастных детей.
Знаешь, что? До начала учебного года почти две недели, так что бросай срочно свои книжки и добро пожаловать к нам в гости. Никаких возражений не хочу слушать!
Милости просим. Адрес нашего камина: «Дом Поттеров, Стефан Стрит», завтра ждём к полудню!!!
С любовью,
Джинни и Гарри».
* * *
- Наконец-то! Слава Мерлину, Гермиона! Как же я соскучилась! И как счастлива тебя видеть! – Гермиона вывалилась из камина прямо в крепкие и тёплые, пахнущие домашней выпечкой объятия миссис Поттер.
С возрастом Джинни становилась всё более похожа на свою мать. Она заметно пополнела (чему, конечно, способствовала ещё и её беременность, которая, правда, пока была не очень заметна), размягчела и округлилась. И стала такой же тёплой и добродушной, как Молли Уизли. Волосы её, всё такие же огненно-рыжие, были аккуратно убраны на затылке, глаза искрились смехом, довольством и искренней радостью от встречи, а улыбка была доброй и спокойной. Гермиона вдруг почувствовала то же, что когда-то почувствовал Гарри, прибыв в «Нору»: как будто тому, кто всю жизнь считал себя сиротой, вернули вдруг сразу весь его дом, с родителями, братьями, сёстрами, многочисленными дядюшками и тётушками, бабушками и дедушками, собаками и геранями, вязанием и сладкими пирожками, жмурками и салочками, и домиком на дереве на заднем дворе. У неё даже дыхание перехватило (хотя, возможно, это от того, что миссис Поттер слишком крепко сжала её в объятиях). Она нашла то, чего не смогла найти в Хогвартсе. Она дома.
- Ох, Джинни, тебя даже выпускать не хочется! – пробормотала сомлевшая в сдобных объятиях подруги Гермиона. Джинни засмеялась сквозь слёзы умиления.
- Ты всё та же, не изменилась ни на день! – убеждённо сказала она Гермионе, а потом добавила взволнованно: – Только очень похудела и выглядишь, как перед последним ЖАБА…
- А ты очень похорошела. Настоящая мать семейства. Впрочем, я всегда знала, что ты такой и будешь! - отозвалась Гермиона, грустно подумав про себя: «Но только я никогда не думала про себя, что я вырасту старой, и усталой, и несчастной, и одинокой, и с кругами под глазами, как будто вечно готовящейся к ЖАБА… Хотя, наверное, этого следовало ожидать».
Тут она почувствовала, что дышать вдруг стало ещё труднее и, вынырнув из своих мыслей, поняла, что их обеих крепко обнял Гарри.
- Гарри! – воскликнула Гермиона, радостно смеясь, хотя ей и не хватало воздуха.
- Я не смог дождаться момента, когда Джинни тебя отпустит, - усмехнулся он. – Впрочем, возможно, я просто не захотел упустить такую потрясающую возможность обнять вас обеих сразу!
Гарри тоже изменился. Он ещё больше вытянулся, но уже не был таким худым: под свободной домашней одеждой намечалось брюшко, и Гермиона подумала, что домашняя кухня миссис Поттер идёт ему впрок. На лбу его появились небольшие залысины. Впрочем, увидев, что волосы его по-прежнему стоят торчком, как будто их в великом волнении основательно взъерошили, а очки держатся на честном слове и заклинании, она поняла, что даже семейная жизнь не затронула некоторых основ его характера.
- Я поверить не могу, что ты будешь теперь преподавать в Хогвартсе, так близко! – воскликнула Джинни, наконец, разжимая объятия.
- А я поверить не могу, - весело подхватил Гарри, – что она до сих пор до этого не додумалась! Ведь это так ей подходит. Гермиона, ты стала ещё больше похожа на МакГонагалл, я чувствую себя провинившимся школьником.
- Что ты сказал?! – возмутилась Гермиона, пытаясь наброситься на него с кулаками.
- Профессор, только не снимайте с меня баллы, – дурашливо пропищал Гарри, укрываясь за спиной жены.
- Немедленно прекратите! – притворно рассердилась Джинни, видя, как Гермиона с помощью заклинания пытается за ухо выудить Гарри из-под её защиты. – Гермиона, ты, наверное, голодная! И потом, нам ещё нужно познакомить тебя с детьми!
Джинни, обняв, повела её к столу. Дом у четы Поттеров был большой, двухэтажный, очень просторный и оформленный в современном стиле, в отличие от внутреннего дизайна «Норы». Джинни, хоть и похожа была на свою мать, видимо, за время своего детства устала от беспорядочного нагромождения вещей и разнообразных пошловатых атрибутов домашнего уюта типа вазочек и салфеточек. Её дом был обставлен очень строго, в нём не было ничего лишнего, но при этом каким-то образом чувствовался и домашний уют, и присутствие детей. Дети, кстати, уже сидели за столом. При их приближении два старших мальчика встали, а два младших кинулись к матери, но в смущении остановились, увидев, что мать ведёт незнакомку.
- Дети, познакомьтесь, это моя школьная подруга мисс… - Джинни, запнувшись, умолкла и испуганно посмотрела на Гермиону, не зная, как её представлять и боясь, что ненароком напомнила ей о её двусмысленном положении. Гермиона через силу улыбнулась, успокаивающе положив Джинни руку на плечо и представилась сама:
- Гермиона Грейнджер. Я с этого года буду преподавать в Хогвартсе трансфигурацию.
- Ну, слава Мерлину, - насмешливо произнёс самый высокий мальчик. – Надеюсь, ваша дружба с нашими родителями на экзамене засчитывается как минимум за «Хорошо»?
- Джеймс! – негодующе воскликнула миссис Поттер, покраснев, а Гермиона и Гарри засмеялись.
- Вы понимаете, профессор, - продолжал Джеймс. – От связей должна быть хоть какая-то польза. Что проку, что папа учился с профессором Долгопупсом, если травологию может сдать любой дурак? О методах преподавания профессора Лавгуд я вообще умолчу…
- Джеймс! – Джинни, кажется, была близка к обмороку, но её сын неумолимо закончил:
- Наконец-то, хоть на одном серьёзном предмете свой человек. У меня всегда были проблемы с трансфигурацией.
Гарри, ухмыляясь и явно страшно гордясь сыном, наклонился к Гермионе и шепнул ей на ухо:
- Кажется, ты ему понравилась. Прямо-таки из кожи вон лезет…
Гермиона, улыбнувшись, ответила Джеймсу:
- В таком случае, я сделаю всё, от меня зависящее, чтобы больше у вас не было с ней проблем.
Джеймс вскрикнул радостно, Джинни – возмущённо.
- В смысле, постараюсь вас научить, мистер Поттер, - продолжила Гермиона, подходя к столу.
Молчаливый и нескладный мальчик, немного ниже ростом, чем Джеймс, предупредительно отодвинул для неё стул, попутно угодив локтём в салат.
Когда все уселись, Джинни, раскладывая еду по тарелкам (Гермиона с улыбкой заметила, как она, возможно, бессознательно копирует манеры миссис Уизли), продолжала знакомство:
- Гермиона, этот наглец – мой старший сын, Джеймс.
Джеймс одарил Гермиону лучезарной улыбкой, и она не смогла не улыбнуться в ответ, хотя мальчик явно и безобразно с ней заигрывал. Он был высок и крепок, как молодое дерево, с фигурой спортсмена и отточенными скупыми движениями, очень похожий на Гарри в юности, но уже сейчас чуть ли не на полголовы его выше и заметно шире в плечах. Впрочем, чёрные волосы его были такими же густыми и взъерошенными, а улыбка, хотя так же обаятельна, но куда более беззаботна: мальчик вполне сознавал свою привлекательность и, кажется, был совершенно свободен от всяческих комплексов. Да и глаза у него были карие, как у Джинни, и близорукостью он не страдал. Гермиона подумала, что Хагрид прав, и мальчик похож, скорее, даже не на своего отца, а на дедушку по отцовской линии, в честь которого его и назвали. Впрочем, примерно такой же фигурой обладал и Билл Уизли. Второй мальчик, отодвинувший для Гермионы стул, предсказуемо оказался Альбусом Северусом. Он был ростом примерно с Гарри и унаследовал отцовское сложение: Гарри в юности был таким же худым, нескладным и нелепым. Мальчик заметно сутулился и носил очки. Глаза у него тоже были карие, даже почти чёрные, лицо худое и строгое, немного похожее на лицо Перси Уизли, но это было не высокомерие Перси, а, скорее, благородная невозмутимость. Гермионе почему-то вдруг вспомнилось, что Поттеры – старинное чистокровное семейство. А когда Альбус, услышав очередную шутку Джеймса, едва заметно поморщился, скривив губы, по спине у Гермионы пробежали мурашки.
Следующей Джинни представила Лили. Гермиона, посмотрев на неё, улыбнулась. Девочка была вылитой Джинни в юности, хотя, если подумать, ещё она была ужасно похожа на мать Гарри. Гермиона впервые с удивлением подумала, что Гарри, должно быть, сознательно или бессознательно выбрал себе жену, похожую на его мать.
Лили была очень мила. Невысокая и крепкая, с бледной кожей, характерной для её цвета волос, которые прямо-таки полыхали рыжим, с веснушками на щеках и на маленьком, высоко вздёрнутом носу, и с ярко-зелёными глазами Гарри, смотревшими взглядом юной Джинни: смело и гордо. Наверное, подумала Гермиона, и мать Гарри когда-то смотрела так же.
Ещё были черноволосый, подвижный, горячий, словно порох, Сириус, который, хотя имел не синие, а светло-карие глаза, когда-нибудь в будущем обещал стать таким же красавцем, как тот, в чью честь он был назван, и маленький рыжик Ремус с сонной и застенчивой улыбкой.
- Расскажите нам о себе, профессор, - попросил Джеймс, нахально и многозначительно улыбаясь. Гермиона через силу улыбнулась в ответ, досадуя на себя за то, что почувствовала желание покраснеть и опустить глаза. «Держи себя в руках! – мысленно отругала она себя. – Ты же уже не школьница! – и, запоздало возмутившись, подумала: - Как он смеет так разговаривать со мной!»
- Джеймс, - укоризненно взглянула на него Джинни. – Не приставай к Гермионе.
- Всё в порядке, - неловко отозвалась Гермиона. - А что рассказать?
- Ну, например, почему вы до сих пор не замужем? – спросил Джеймс, взглянув на неё в упор.
«Это уже что-то слишком грубо», - поморщилась про себя Гермиона, и ей стало так неприятно, что она даже не смутилась нахальному вопросу. Прежде, чем Джинни успела возмутиться нетактичности сына, она спокойно ответила:
- Я была замужем. Мой муж остался во Франции.
Она посмотрела на мальчика таким спокойным и пристальным взглядом, что даже Джеймс что-то понял, смешался, вспыхнул ушами, решил не выспрашивать подробности, хотя, очевидно, собирался, и уткнулся в свой обед.
«Какой всё-таки ещё мальчик!» - подумала Гермиона, удовлетворённо улыбнувшись. Одновременно ей было стыдно за то, что она позволила ему себя смутить. Она поймала себя на мысли, что совсем не ощущает себя взрослой, и почувствовала себя почему-то виноватой из-за этого.
Разговор за обедом тёк неспешно. В основном, об общих знакомых. Джинни иногда пристально поглядывала на Гермиону, и та понимала её взгляд: «Извини, что не спрашиваю о тебе и говорю о пустяках. Когда мы останемся одни и не при детях, тогда и поговорим о важном».
Гермиона не поняла, что в словах подруги натолкнуло её на эту мысль, но она спросила её:
- А что, старший Малфой выкрутился, как всегда? Его не посадили в Азкабан даже теперь?
Гермиона с удивлением перехватила, как Джинни и Гарри вздрогнули и растерянно и испуганно переглянулись. Дети, особенно трое старших, напряглись: Лили забыла во рту вилку, Альбус, бледный, как смерть, бросил выразительный взгляд на Джеймса, который сидел, выпрямившись, с горящими глазами, и жадно ловил каждое движение родителей.
- Профессор, вы говорите о Люциусе Малфое? – хрипло спросил он. – А почему его должны были посадить? – И впился глазами в её лицо.
- Милый, Гермиона хотела сказать… - быстро вмешалась Джинни и тут же умолкла, умоляюще глядя на Гермиону.
- Гермиона, ты ведь имела в виду… - медленно произнёс Гарри, - тот случай, когда Малфой попался на покупке запрещённых артефактов, не так ли?
- Что? – изумилась Гермиона. Все взгляды немедленно обратились к ней. Джинни глядела умоляюще и кусала губы, Гарри выглядел настороженным, Джеймс – возбуждённым. Лили смотрела широко распахнутыми глазами. Альбус, опустивший было голову, как будто от стыда, изучающе смотрел исподлобья, и даже Сириус и Рем, которые вряд ли понимали, что происходит, прониклись торжественностью мига и не сводили глаз с Гермионы. От неловкости Гермиона не удержала в пальцах вилку, и та со звоном упала на тарелку. Она поморщилась и пробормотала: – Конечно…конечно, этот самый случай.
- Нет…нет, его не посадили, - тихо заметил Гарри, отводя глаза. Гермиона перевела дыхание. Напряжение немного спало, но Джинни едва удерживалась от слёз, Альбус пытался смотреть как можно равнодушнее, а Джеймс уставился на Гермиону с какой-то торжествующей ненавистью. У неё окончательно пропал аппетит.
- Ты уже поел, Джеймс? – вдруг резко спросила Джинни.
Джеймс, как будто ждавший этого вопроса, ещё более торжествующе вскинул голову и вызывающе улыбнулся матери:
- Да, мама. – И, взяв свою тарелку, отнёс её на кухню.
- Не дерзи, - тихо произнесла ему вслед Джинни, опустив голову. Вернувшись, Джеймс отвесил всем издевательский поклон, обращаясь преимущественно к Гермионе (по крайней мере, ей так показалось), и удалился. Почти сразу же встал Альбус и, поблагодарив мать, ушёл вслед за братом. Потихоньку расползлись и остальные дети: сонного Рема Гарри на руках унёс наверх. Гермиона, невзирая на протесты Джинни, помогла той собрать посуду и на кухне с улыбкой наблюдала, как подруга умело пользуется бытовой магией: посуда была перемыта в два взмаха палочкой, насухо вытерта и расставлена по местам. Бытовая магия была чуть ли не единственным видом магии, который Гермионе удавался неважно. К своему стыду, она предпочитала вручную мыть посуду, вытирать и ставить на полки, как последняя маггла.
Джинни, случайно уронив вилку, медленно нагнулась за ней. Когда она нагибалась, её положение стало заметнее. Распрямившись, она улыбнулась Гермионе.
- Скоро совсем трудно станет сгибаться. На последнем триместре я всегда только и делаю, что «Акцио» колдую.
- Сколько уже? – спросила она Джинни, кивнув на едва заметный, на общем фоне приятной полноты, живот.
- Четыре месяца, - улыбнулась Джинни.
- И…как тебе? – смущённо поинтересовалась Гермиона.
- Ужасно. Тошнит всё время. А потом ещё толкаться начнёт, и ходить будет трудно, и я буду нервная, - пожаловалась Джинни, широко улыбаясь. Глядя на её цветущий вид, Гермиона не могла поверить в то, что Джинни ей говорила.
- Что-то по тебе не скажешь, - усмехнулась она.
- Ну, на самом деле… - смутилась Джинни. – Всё, конечно, не так плохо… В шестой раз уже не так страшно, я, наверное…хм, привыкла.
Подруги рассмеялись.
- Я теперь лучше понимаю маму. Раньше я всё ужасалась: семь детей мне казалось непомерно большим количеством. Особенно после того, как родила Джеймса. Думала: всё, больше никогда, ни за что, да чтоб я ещё раз…я не понимала, зачем вообще столько. А сейчас… Всё так хорошо! И так правильно. И так всегда само собой происходит… - Джинни слегка покраснела. – И вообще… Странно, наверное, такое говорить, но мне нравится быть беременной.
- Да…хорошо, - ответила Гермиона, улыбаясь и не зная, что ещё сказать. А потом добавила, не сдержавшись, тихо и неприятно: - Мне не понять.
- О! – спохватилась Джинни. – Я слишком много об этом болтаю? Ну, это так же, как влюблённые не могут ни о чём говорить, кроме как о своей влюблённости, так и я ни о чём не могу говорить, кроме своей беременности. Извини меня.
- Ну, что ты…
- Нет, я знаю, небеременным всё это скучно слушать.
Гермиона, по любопытному взгляду Джинни, поняла, что той до смерти хочется задать ей вопрос, который она сама же считает бестактным. Чтобы облегчить муки подруги, она сказала:
- У меня, наверное, уже никогда не будет детей.
- Ты бы хотела? – быстро спросила Джинни и тут же смутилась.
- Не знаю, - отозвалась Гермиона, помедлив. – Не настолько, чтобы заводить их просто ради того, чтобы завести. Детей, мне кажется, всегда надо заводить с кем-то. У тебя есть Гарри…
- Но у тебя же Дэн, - возразила Джинни. – Вы не развелись, да?
- Ты знаешь, мне кажется…кажется…мы и не женились по-настоящему. Бутафорный у меня был какой-то муж. От него могли быть бутафорные дети. А бутафорные дети – это как-то совсем грустно.
Взглянув на подругу, Гермиона наткнулась на сочувствующий взгляд.
- О Мерлин, не слушай меня, - покачала она головой. – Я просто устала, можно я пойду, посплю немного?
- Если бы Сириуса с Ремом было так легко уложить после обеда! – рассмеялась Джинни.
- Если бы я имела такое же право всегда спать после обеда, как они… - через силу улыбнулась Гермиона.
- Пойдём, я покажу тебе твою комнату.
Джинни повела подругу наверх, комната оказалась небольшой, уютной, с мягкой кроватью, застеленной белоснежным покрывалом, и прикроватной тумбочкой. С лукавой гордостью Джинни продемонстрировала Гермионе книжный шкаф.
- Признаться, Гарри покупал всё без разбора, просто чтобы его занять, но, может быть, тебе что-нибудь понравится.
Гермиона, поблагодарив Джинни, подумала, что дом Поттеров из таких, в которых всегда есть свободная комната для гостей.
- Я пойду, милая, - тепло проговорила Джинни. – Не буду тебе мешать.
- Джинни… - окликнула её Гермиона. – Я ничего не спросила, но это не значит, что я что-то поняла.
- Извини, - ответила Джинни, с некоторой излишней поспешностью скрываясь за дверью.
Гермиона с удовольствием растянулась на чистых простынях и тут же заснула. Проснулась она от деликатного стука в дверь и хрипловатым со сна голосом, морщась от кисловатого привкуса во рту, произнесла:
- Входите. А, это ты, Джинни. Давно стучишься?
- Я тебя разбудила, извини, - отозвалась Джинни, входя и присаживаясь на край кровати. – Но я не думала, что ты до сих пор спишь. Я думала, зачиталась и не слышишь ничего… Уже ужин.
- О Мерлин, - удивилась Гермиона, с неудовольствием слушая, как гудит тяжёлая голова, которую точно кололо множество иголок, и испытывая мучительное желание потереть першащие глаза. – Сколько же я спала?
- Часов пять, - пожала плечами Джинни. – Ты, наверное, очень устала… Спускайся, всё уже накрыто.
- Я не голодна, Джинни, спасибо, - покачала головой Гермиона. – Можно, я ещё немного посплю?
- Мерлин, да спи ты, сколько хочешь! – всплеснула руками Джинни, немного обеспокоенная состоянием подруги. – Я, правда, хотела сегодня вечером посидеть втроём с тобой и Гарри, но если ты хочешь спать…
- Спасибо… - тихо прошептала Гермиона, топя тяжёлую голову в неприятно-горячей подушке.
Через пару минут дверь снова тихонько отворилась, вошла Джинни с подносом, на котором стояла чашка, сахарница, молочник, вазочка шоколадного печенья и маленький магический чайничек из магазина товаров для дома, чай в котором никогда не остывал, и оставила поднос на тумбочке у кровати, после чего столь же неслышно удалилась.
Гермиона не могла заснуть. Минут через десять после ухода Джинни она села на кровати и выпила чаю, почувствовав себя сразу гораздо лучше, и тут же заподозрила подругу в заботе о себе: скорее всего, Джинни добавила в чай какого-то укрепляющего зелья. Гермиона нехотя вылезла из постели и подошла к книжному шкафу. Набор книг и правда был довольно странен, причём магические книги чередовались с маггловскими. Она взяла одну из маггловских книг, бесконечно любимую в детстве, и не заметила, как за печеньем дочитала её до середины. Отложив книгу, она снова попыталась заснуть, но сон не шёл к ней. Видимо, ей хватило дневного, хотя и отдохнувшей она себя тоже не чувствовала.
Так она промаялась часов до четырёх ночи, когда вдруг дверь с тихим скрипом отворилась. Гермиона вздрогнула и неуверенно позвала:
- Джинни?
Тёмная тень мялась у порога. Разум Гермионы, спутанный ночными страхами, тут же подкинул ей несколько безумных идей: профессор МакГонагалл? Нарглы? Пожиратели смерти? Не вытерпев, чувствуя подступающую панику, Гермиона нашарила на тумбочке палочку и прошипела: «Люмос!» Свет выхватил бледное лицо Джеймса Поттера, зажмурившегося от вспышки. Стараясь не думать о том, что могло привести его в такой час к ней в спальню, отгоняя от себя прочь всяческие догадки, краснея и сама на себя злясь, Гермиона холодно спросила:
- Джеймс? Что тебе нужно?
Джеймс не пытался даже войти, всё так же глупо и неловко заслоняя собой дверной проём.
- Профессор, я хотел спросить… - хрипловато начал он. – Я не мог днём…родители…а вы не пришли ужинать… Вы здоровы? – вдруг спохватился он. – Вам не плохо?
- Нет, Джеймс, со мной всё хорошо, - нетерпеливо прошептала Гермиона. – Что ты хотел спросить?
- Я…не разбудил вас? Мне жаль, если я вас потревожил.
- Нет, Джеймс, я не спала, - начала Гермиона раздражаться. – Ты меня не разбудил.
- Вы не спали… Почему? Вы говорите, что здоровы, а не спали…
Гермиона, ничего не отвечая, поняв, что мальчик просто запутался, ждала.
- Сегодня, за обедом…Вы сказали про то, что Люциуса Малфоя надо бы посадить в Азкабан. Вы это… Вы, наверное, не знаете… Я не должен знать, но я знаю. И все знают. И все хотели бы знать. Извините!
И Джеймс стремительно вылетел из комнаты.
«Мерлин мой», – покачала головой Гермиона, встревоженная этим странным ночным визитом.
Наутро Джеймс выглядел таким же, как и днём – так же флиртовал и задирался. Но только глядел он на неё загадочно и заговорчески, как будто у них была общая тайна. Тайна-то, может, и была, да только Гермиона, хоть убей, никак не могла понять, в чём же она состоит.
До того, как она попрощалась с Поттерами и вернулась в Хогвартс, ничего так и не выяснилось. Она говорила с Джинни о беременности и ведении домашнего хозяйства, с Гарри – о квиддиче и о его работе и проектах, а с ними обоими – о том, как она жила во Франции. Тем, связанных с их общим прошлым, Поттеры старательно избегали, и Гермиона, в конце концов, из чувства такта тоже стала их избегать, и вскоре так же, как они, стала пугаться и так же настороженно вскидываться, когда разговор касался чего-то, хотя бы отдалённо с этим связанного. И, уже стоя у камина с чемоданом и прощаясь, она с обидой обнаружила и в себе, и в них предательское чувство облегчения. Не то из духа противоречия, не то от облегчения, она крепко обняла на прощание их обоих и пожала руки Альбусу и Лили, и погладила по голове Сириуса, который, прижавшись к её ноге, требовал, чтобы «тётя Гермиона бывала у них часто…каждый день!», и взяла на руки Рема. Джеймс, нахально подмигнув, театрально поцеловал ей руку.
