Глава 3Сон третий
Два тела двигались в едином ритме. Горячо, страстно, всепоглощающе. Быстрые, соленые поцелуи и блеск глаз.
Наивысший пик удовольствия – и ощущение безграничного счастья.
Совсем юная девушка всем телом прижалась к лежащему рядом мужчине, наслаждаясь его близостью. Тот, в свою очередь, заключил ее в кольцо объятий, склонив лицо к головке с растрепавшимися белокурыми локонами.
Мог ли он всего несколько месяцев назад предположить, что все сложится именно так?
Жерар де Вильфор приехал в Версаль, получив повышение по службе. Для его тридцати лет и некоторых неприятных событий, имевших место за пару лет до этого, все шло очень и очень неплохо. Немалую роль в этом удачном продвижении сыграли родители его супруги, юного и прелестного создания.
И любимого, как Вильфор был искренне убежден. Если Рене, в девичестве де Сен-Меран, и не будила в душе мужа страстных чувств, то лишь потому, что, как он считал, эти чувства вовсе не были ему свойственны. Молодой прокурор был уверен, что имеет характер сдержанный и строгий, не склонный к безумствам и легкомыслию, а потому свою жену может любить только так: нежно, спокойно и с уважением.
Этому убеждению впервые нанесла удар встреча по каким-то делам с бароном де Наргоном и его молоденькой супругой. Барон уже шагнул в возраст довольно почтенный, и тем ярче сияла рядом с ним юность его жены.
Еще в студенческие годы Вильфор, со свойственной ему привычкой все анализировать, пришел к выводу, что среди женского пола наибольшую симпатию у него вызывают обладательницы белокурых локонов. Вершиной этого определения он считал свой брак с Рене, чью головку обрамляли светлые, почти пепельные волны.
Однако юная Эрмина де Наргон на Рене де Вильфор была совсем не похожа. Ее волосы обладали золотистым, с едва заметной рыжинкой оттенком, а на лице, свежестью напоминающем цветущий миндаль, вместо томных синих озер сверкали глаза цвета морской волны.
Жерар при всем желании не мог вспомнить, когда его взяли в плен веселые бесенята из этих озорных омутов. Впервые в жизни он ощутил такое яркое, такое выбивающееся из ровной канвы чувство, которое захлестнуло его целиком, не давая думать о чем-либо еще. Поразительно, но оказалось, что любовь не стучит в двери, не ждет смиренно, когда будет желание обратить на нее внимание – она врывается, сметая все на своем пути.
Прошло совсем немного времени, и они оказались в одной постели. У Вильфора подобное не укладывалось в голове, однако факт был на лицо: именно в его объятиях лежала прелестная женщина, спящая как невинный младенец. Это тоже было загадкой для господина прокурора: Эрмина, такая страстная, столь многое позволяющая себе в моменты близости, умудрялась выглядеть настолько естественной, что ее поведение даже самый строгий критик не смог бы назвать развязным. От природы в этом создании было заложено столько женственности, что самыми суровыми словами в ее адрес могли бы стать лишь «истинная дочь Евы»
Их отношения воспринимались как нечто сказочное, отчасти нереальное. И эта сказка закончилась в тот момент, когда Эрмина сообщила о своей беременности.
Наверное, ничто не повергает мужчину в такой ужас, как женские проблемы. Жерара де Вильфор редко когда посещали вспышки яркого воображения, но в тот момент фантазия в красках представила ему все возможные и невозможные последствия. Он хотел стать отцом – но отцом ребенка законного. Правда, пока их брак с Рене не дал плодов, как и брак Эрмины с ее супругом. Возможно, из-за этого мысль о том, что появляется из таких вот любовных отношений, и не приходила в голову прокурора.
Пока Вильфор приходил в себя от этого шокирующего сообщения и пытался отвлечься слишком мрачных мыслей, Эрмина деловым тоном изложила план действий на будущее. Мужчина смотрел на эту юную девушку, саму еще вчерашнего ребенка, поражаясь неизвестно откуда взявшейся рассудительности.
Если не ударяться в панику и смотреть на ситуацию спокойно, то никакой трагедии не произошло. Со своими семейными отношениями она, Эрмина, разберется сама. Если все пройдет по задуманному – а, судя по решительному лицу молодой женщины, она в этом не сомневалась – то барон даже не заметит факта ее беременности.
Разумеется, растить ребенка в доме ее мужа будет невозможно. Но она найдет какую-нибудь женщину из деревенских, которая станет кормилицей для их малыша, а заодно и вырастит в своей семье. За соответствующую плату желающая всегда найдется.
От мужчины же требуется совсем немного, и с этими словами Эрмина прильнула к своему любовнику. Просто быть рядом. Их ребенок – это плод их счастья, их радости, их любви. И пусть они не могут быть рядом часто, но пусть встречи продолжаются, как и прежде.
Все эти слова утешали и успокаивали. Собственно, Вильфор и не собирался отказываться от ребенка: в конце концов, даже появившись на свет незаконнорожденным, это все равно будет его дитя. А раз все разрешится вот так, без особых проблем – то разве не все прекрасно?
Это была ужасная ночь.
Вечером, едва стемнело, в Версаль примчался слуга от Эрмины с просьбой приехать немедленно. Сославшись на срочные дела, Вильфор поспешно отправился в Отейль.
В комнате было жарко и душно. Дождливый и ветреный сентябрь заставлял держать окна закрытыми, в то время как камин, возле которого сидел Вильфор, нещадно наполнял небольшое помещение избыточным теплом. Их здесь было всего трое: Эрмина на кровати, помнящей все ночи их страсти, бледная, с алыми пятнами на щеках, с перекошенным от страданий лицом, женщина, которую определили в кормилицы и которая помогала с родами, и он, не знающий, куда ему встать и что делать. Когда простая женщина, деловито снующая по комнате, наткнулась на Вильфора в третий раз, то не сдержалась и довольно резко поинтересовалась, почему бы благородному господину не пойти прогуляться. Королевский прокурор был бы рад последовать этому грубоватому совету, но Эрмина слабым, прерывающимся на стоны голосом попросила его остаться, и Вильфор отошел в самый угол комнаты, опустившись на кушетку возле камина и подтянув ноги, чтобы занимать как можно меньше места.
Время тянулось слишком медленно. Казалось, что оно вовсе застыло на месте, и в мире, наполненным мучительными стонами и вырывающимися болезненными вскриками, не осталось больше ничего. Находиться рядом с любимым созданием и быть не в силах помочь ему хоть чем-нибудь, хоть как-то облегчить страдание – эта невыносимая пытка. Вильфор давно уже перестал пытаться сохранять благородную позу, он согнулся, обхватив голову руками и упершись локтями в колени. Боже, неужели каждая женщина рожает в таких муках?!.
Сквозь огненный туман, заполнявшим разгоряченный и усталый мозг королевского прокурора, с трудом пробился чей-то голос. Неимоверным усилием воли Вильфор заставил себя поднять голову и сконцентрироваться.
В комнате стояла подозрительная тишина. Стоны больше не слышались, лишь измученные вздохи время от времени доносились со стороны кровати. А прямо перед прокурором стояла та самая деревенская женщина с чем-то маленьким на руках. Увидев,
что она держит, Вильфор почувствовал дурноту, ибо это маленькое создание казалось пародией на человеческое дитя: багрово-синюшное, со сморщенным личиком и необрезанной пуповиной.
Что-то не так… Что именно – королевский прокурор не знал, но инстинкты, которые еще оставались в этом человеке, всю жизнь приучавшего себя верить только голосу разума, кричали, что все идет не так, как планировалось.
- Что? – пробормотал Вильфор и, поняв, что губы не слушаются его, с усилием сделал еще одну попытку: - Что вы сказали?
- Он не дышит, месье! – повторила, видимо, не в первый раз несостоявшаяся кормилица. – Даже не кричал, когда родился… Дети всегда кричат, - пояснила она, увидев непонимающий взгляд мужчины. – Испокон веков так было. А этот малыш не кричал… Мертвым родился…
В голосе женщины звучало неприкрытое сожаление. Эрмина, договариваясь с ней, обещала за труды довольно неплохую сумму, и для крестьянки, у которой помимо пару недель родившегося мальчонки дома по лавкам сидело еще четверо пострелят, это стало бы хорошим подспорьем в хозяйстве.
- Жерар!..
Сердце Вильфора пропустило удар. Стараясь не смотреть на страшноватое создание на руках у крестьянки, он поднялся с кушетки и подошел к кровати. Алые пятна сошли, и теперь лицо Эрмины выглядело совершенно белым. Этому лицу, такому юному, печать недавнего перенесенного страдания, придавало жутковатое, гротескное выражение. И только глаза сияли чем-то новым, сильным и на удивление притягательным.
Вспомнив, что нужно дышать, Вильфор сглотнул. Последние недели перед родами Эрмина только и говорила, что о ребенке. Она полюбила его, еще не увидев. Кто бы мог подумать, глядя эту юную страстную девушку, что предстоящее материнство выглядит для нее настолько заманчивым?
И вот теперь она предвкушала, как прижмет к себе своего малыша…
Ну уж нет! Вильфор твердо решил для себя: хотя бы мечта о ребенке должна остаться нетронутой. Пусть это дитя останется в сердце Эрмины таким, каким она наверняка его себе представляла: очаровательным розовым ангелочком. Он, Вильфор, не нанесет ей окончательного удара, показывая маленькое чудовище.
Присев на кровать рядом со своей возлюбленной, Жерар бережно взял ее за руку. Эрмина слабо улыбнулась ему.
- Ну где же? – прошептала она. – Где же он? Или она? Кого послал нам Господь?
Вильфор медленно поднес ее тонкую белую руку к своим губам.
- Господь, Эрмина, - с трудом подбирая слова, произнес королевский прокурор, после поцелуя прижимая ладонь молодой женщины к своей груди, - решил забрать свой дар. Мужайтесь, моя милая…
Осознание медленно проникало в разум несчастной. Вильфор, не отводивший взгляда от ее лица, видел, как недоумение сменяет растерянность, потом – удивление, испуг, боль и наконец отчаянье.
- Нет… Нет! – воскликнула Эрмина. Она попыталась встать, и мужчине еле удалось удержать казалось бы обессилившую женщину. – Пустите! Дайте мне посмотреть на него! Да пустите же меня!
Однако эта вспышка сошла на нет, и Эрмина, сотрясаемая рыданиями, упала в объятия возлюбленного. Он прижал ее к себе, поглаживая вдоль вздрагивающей спины. Первый шок уже прошел, и Вильфор пытался срочно сообразить, что же делать дальше. Нужно куда-то деть тело – но куда?
Похоронить. Да, конечно же, похоронить.
Уложив всхлипывающую Эрмину обратно в постель, Вильфор огляделся по сторонам. На глаза ему попался небольшой ящичек, примерно двух футов в длину. Как раз должен подойти. Королевский прокурор, не глядя, вывалил из ящика какие-то старые письма и протянул крестьянке, все еще держащей мертвого ребенка. Та обрадовалась возможности куда-то его деть, и, поспешно завернув в одну из приготовленных пеленок, опустила малыша в его первую и последнюю колыбель.
На негнущихся ногах несостоявшийся отец покинул скорбную спальню.
Пока королевский прокурор спускался по потайной лесенке, пока шел по узкой тропинке, в голове его теснилось множество мыслей. Сегодняшнее жуткое событие – не наказание ли это Господа за их грех? И если Эрмину еще можно понять – ей, совсем девчонкой выданной за престарелого барона, трудно не заглядываться на других мужчин – то могут ли найтись извинения для Вильфора? Он счастливо женат на красивой молодой женщине, глубоко его любящей. От добра добра не ищут – права народная пословица. Довольно! Хватит с него любовных авантюр. Он почтенный человек, у него ответственная должность, и его дома ждет любимая супруга. Больше никаких адюльтеров! Он вернется домой и проживет всю свою жизнь с нежной Рене.
Это была последняя мысль Вильфора перед тем, как нож неизвестно откуда появившегося человека вонзился ему в левый бок, и королевский прокурор упал, истекая кровью.
* * *
– Мне двадцать один год, или, вернее, мне исполнится двадцать один год через несколько дней, так как я родился в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября тысяча восемьсот семнадцатого года.
При этих словах сердце Вильфора затрепетало. Каждое следующее слово подсудимого внушало ужас. В панике вглядываясь в нахальное лицо молодого человека, известного свету под именем Андреа Кавальканти, а полиции – под именем Бенедетто, королевский прокурор пытался обнаружить сходство. С кем? С кем угодно, хоть с кем-нибудь! Очень часто внебрачные дети своей внешностью выдают согрешивших родителей, однако в данном случае все сложилось иначе. Разве что только яркие, насыщенного золотого цвета волосы этот юноша мог унаследовать от Эрмины – но мало ли на свете златоволосых людей? И уж тем более не было ничего общего между смазливым молодым человеком и тем страшным младенцем.
Но каждый следующий ответ на все новые вопросы лишь подкрепляли ужасный факт.
И в какой-то момент господин королевский прокурор почувствовал, что у него больше нет сил. Слишком много страхов – он больше не может бояться; слишком много смертей – он больше не в состоянии требовать еще одной; слишком много отчаянья – он больше не может дышать этим отравленным воздухом.
Мальчишка довольно ухмыляется, говоря о чем-то с председателем суда. Как он невозмутим, как талантливо строит из себя светского человека!
Пусть… Пусть…
Уже поздно, слишком поздно.
Доказательства? Они еще хотят доказательств?
Если бы Вильфор хотел, он отмел бы их все. Он столь досконально знал закон, что умел повернуть его практически в любую сторону. Он может доказать что угодно. Но у него нет ни сил, ни желания для борьбы.
Не стоит продлевать пытку; не нужно доказательств. Проще признать все и сразу. Только бы выйти, только бы вырваться отсюда. Если он останется здесь, то сойдет с ума.
«Я едва не убил своего сына…
Я похоронил его…
Нет!!!
Этого не может быть.
Это не он, это другой…
Мой сын ждет…
Я найду его…
Я буду искать…
Я обязательно его найду…
Потому что я не мог… Не мог…
Я больше не могу…» 
