Глава 3. Мучения.
Заварить кашу легко, трудно потом расплачиваться за последствия. И больно, и просто противно. Особенно, когда делаешь всё правильно и во благо, а потом это "правильно" и "во благо" безжалостно бьёт тебя по лицу, не оставляя ни сил, ни веры. Тогда ты становишься рабом собственных благих деяний. Хорошие, правильные поступки всегда совершать сложнее, а завести они потом могут в такие дебри, которые плохим и не снились. И на Арене для будущего победителя существует главное правило выживания: никогда не выставлять собственные чувства на игральный стол Капитолия. Пит Мелларк его нарушил. Потому что так было правильно.
Правильным было и впоследствии придерживаться созданной легенды. Правильным было целовать Китнисс перед камерами, правильным было смотреть на неё влюблённым взглядом, правильным было говорить всем, что она его девушка. Пит часто задумывался над тем, куда это "правильно" его, в конце концов, приведёт, насколько долго будет длиться этот спектакль и закончиться ли он хоть когда-нибудь.
Сперва, вернувшись с Игр, Пит был просто обозлён. На Капитолий, на Хеймитча, на эту любовную легенду и, конечно же, на Китнисс. Она обманывала его на Арене и после, она игралась с его чувствами. И злость на неё полностью отключала здравый смысл. Но потом, медленно, Пит начал осознавать, что во всём виноват только он сам. Легенда была его идеей, а Китнисс всего лишь пыталась вытащить их с Голодных игр. Грубо говоря, Пит был её должником вне зависимости от того, предпочитает ли она ему Хоторна или нет. Поняв это, он помирился с ней (Пит просто не мог слишком долго обижаться и не разговаривать с Китнисс) и всё вроде бы наладилось. Всё стало даже лучше, несмотря на волнения в Дистриктах и угрозы Президента Сноу. Но потом они приехали в Капитолий.
В Тренировочном центре было душно, хотя все системы контроля над температурой работали исправно. Для дорогих и любимых победителей всё было обустроено по высшему классу. Но Пит задыхался и вовсе не от жары, а от воспоминаний. Именно здесь всё и началось: игры, враньё, кровь, убийства. Прошло всего ничего, а кажется — целая вечность. Целую вечность назад они были свободными и им не снились кошмары. Целую вечность назад они сами могли выбирать, с кем им быть, кого любить и как дальше жить.
За завтраком на следующий день после приезда в Капитолий царила мрачная напряжённая атмосфера, все молча ковырялись в своих тарелках, не смея поднять друг на друга глаза. Каждому за столом было ясно, что они провалили задание. Возможно даже, сделали ещё хуже: подлили масло в огонь, который вот-вот вспыхнет, а вслед за ним разные Дистрикты начнут свои восстания. И что тогда будет?
Давящая тишина в гостиной не давала никому расслабиться. Она была почти физически тяжёлой. Питу хотелось что-нибудь сказать, может быть, пошутить, сделать хоть что-то, чтобы развеять этот сгусток недовольства и страха, поселившийся за столом, но слова застревали в горле.
В конце концов, многим начал надоедать этот бесполезный завтрак и неуютная атмосфера, и они принялись спешно покидать стол. Пит, Хеймитч и Китнисс остались в одиночестве вкушать всю напряжённость момента. Китнисс выглядела слишком усталой, с тёмными кругами под глазами, она сосредоточенно смотрела в тарелку, но как будто сквозь нетронутой порции тушеного филе барашка. Вилка ни разу за завтрак не оказалась у её рта. Эвердин бессмысленно рисовала ею круги и что-то решала для себя. Хеймитч в это время хмуро попивал из своего бокала, молчал и явным неудовольствием чего-то ждал. Пит по очереди переводил взгляд то на него, то на Китнисс. Интуиция била во все колокола, поднимая настоящую панику.
Наконец Китнисс оторвала взгляд от своей тарелки. Её губы были плотно сжаты, так же как и кулаки. Она явно собиралась что-то сказать, и Пит, чувствуя, о чём пойдёт речь, почти готов был её остановить, попросить подождать, не произносить эти ужасные слова вслух. Но он не мог этого сделать. Пит понимал, что всё это неизбежно, а потому убийственная просьба всё равно сорвётся с губ Китнисс.
Так было нужно. Пит отлично осознавал это, возможно, даже лучше самой Китнисс. Капитолию была нужна сказка с закономерным счастливым концом, зрители так и ждали, когда же это случится. А для Китнисс это была последняя возможность хоть что-то изменить. Это было правильно — её отношения с Питом должны были развиваться дальше...
И, о Боги, как Пит хотел это сделать, как он мечтал об этом с самого детства. Но только в мечтах никогда не было угроз президента Сноу, множества камер и поздравлений от Цезаря. В мечтах Китнисс этого хотела.
— Ты должен сделать мне предложение сегодня вечером, — произнесла она сухим, будто бы не её голосом. Китнисс пыталась констатировать факт без всяких эмоций, но Пит отыскал в бесцветной речи нотки горького сожаления.
На секунду ему захотелось послать всё далеко и надолго, хотелось вскочить из-за стола, опрокинуть всё, что на нём стоит, и наорать, злобно и безжалостно, на Китнисс, а заодно и на Хеймитча. Велеть ей заткнуться, велеть ему перестать кидать настороженные взгляды.
Но Пит подавил свои эмоции. Всё, что могло бы выдать его — легкий кивок головой. Вероятно, почти незаметный, но в нём было столько протеста, сколько не было даже у самых отчаянных бунтарей в протестующих Дистриктах.
— Хорошо, — он тоже старался быть спокойным, и даже сумел легонько пожать плечами, надеясь обмануть этим жестом остальных. Пусть думают, что ему всё равно.
Но Китнисс внимательно смотрела на Пита, а у Хеймитча был ужасно пронзительный взгляд. Они на секунду бегло переглянулись. И это жест довёл Пита до чёртиков.
Тьфу.
Он резко вскочил из-за стола, стараясь не смотреть на своих "партнёров". Если бы сейчас он встретился с серыми глазами Китнисс, то одарил бы её самым убийственным и ядовитым взглядом, и это снова возвело бы между ними невидимую, но прочную стену. И пусть она провожала его обеспокоенным взглядом, Питу в этот момент было всё равно. У него была злость, и это было его настоящее чувство. Он не хотел притворяться и играть, ему это надоело. Он хотел злиться!
Вылетев из гостиной, в последний момент он услышал, как Хеймитч рявкает на Китнисс.
— Нет, оставь его.
Хоть за это спасибо!
У Пита не было никакого желания сейчас с ней разговаривать, даже видеть её не хотелось. Стремительно оказавшись в комнате, он запер дверь на замок и свалился на кровать, яростно кидая подушку в стену.
Время бежало, секундная стрелка отчаянно била по мозгам, и Пит понемногу успокаивался. На смену злости к нему пришло отчаяние, грусть, безнадёжность. Потом смирение. Под слоем всяких неприятных чувств неуверенно начала проявляться надежда, хрупкая, как весенний тоненький лёд, и почти бесцветная.
Пит долго лежал на кровати, уставившись в потолок. Это напомнило ему день Жатвы. Боже, как же тогда всё было просто! Нужно было просто встать утром, помочь отцу, собраться в школу, не дать братьям повода поиздеваться, ускользнуть от матери, просидеть скучные уроки, встретиться с друзьями и сделать ещё много-много таких же обыденных дел. А теперь что? Теперь постоянный фарс, да и только.
"Она не виновата", — эта мысль бьёт каждый раз вместе с ударами секундной стрелки.
Конечно, Китнисс не виновата. Она его не любит. Точка. Она не хочет этой помолвки. Точка. Может быть, он ей немного нравится, может быть, она доверяет ему. Но не более. Китнисс позволяет обнимать и гладить себя по ночам, но Китнисс не хочет, чтобы Пит её целовал и говорил ей что-то о любви.
Бесцветная слабенькая надежда обретает голос. Раньше и этого у Пита не было. Голодные игры всё-таки сблизили их, и, кто знает, вдруг Китнисс со временем всё же полюбит его? Может быть, это помолвка сможет сблизить их ещё больше?!
Хотелось бы верить. В конце концов, Китнисс всего лишь раз целовала Хоторна.
Пит тогда не удержался и спросил её об этом. Неподходящий вопрос для серьёзной ситуации, когда Президент Сноу грозится расправой, а Дистрикты готовы к восстанию, но у Пита он буквально сам с языка слетел. Китнисс изумлённо смотрела на него, слегка приоткрыв рот, маленькая морщинка поселилась между её бровей, а во взгляде читалось явное недовольство: "тебя, что, только это волнует?". Она резко выпалила "конечно", а её щёки покраснели. Не от вранья, от правды.
От этих воспоминаний что-то внутри Пита хрустнуло — надежда. Маленькая и неуверенная, она была неспособна справиться с жестокой правдой. Даже замуж за Пита Китнисс идёт ради Гейла. Видите ли, он первый в списке смертников Сноу. Очевидно, даже Президент Панема отдавал себе отчёт в том, насколько важен этот молодой человек для Китнисс и как опасен он для сказочной любовной истории двух победителей.
Никогда ещё Пит не попадал в столь паршивую ситуацию!
Осторожный тихий стук в дверь заставил его напрячься. Пит не ответил. Тогда стук повторился, уже более громкий и уверенный.
— Пит, — послышался голос Китнисс.
Пит едва сдержал мучительный стон.
"Просто оставь меня, солнышко, и вечером всё будет так, как ты хочешь".
— Что с тобой? — не унималась она.
"И повезло же мне влюбиться в идиотку!" — злобно подумал Пит. А Китнисс продолжала. Как будто действительно не понимала, что с ним. Вздохнув, Пит с сожалением встал с кровати, подошёл к двери, открыл её и шмыгнул в ванную комнату, включив там воду и в раковинах и в душе.
Тишина и никакой Китнисс. Только вода течет, успокаивает.
Питу хотелось пойти что-нибудь нарисовать. Например, день Жатвы, когда Китнисс стояла в своём голубом платье и казалась такой далекой, что не было никаких возможностей дотянуться до неё. Или Китнисс, которую целует Гейл. Потрясающая картина получилась бы, потом в неё можно будет дротиками бросаться.
Горько усмехнувшись, Пит присел на холодный кафель. Впервые за время приезда он ощущал не удушающую жару, а леденящий холод. Прямо в сердце.
Вопрос, что ему делать, так и крутился в голове, хотя, конечно, у Пита не было никакого выбора. Он должен сделать Китнисс предложение сегодня вечером, быть при этом счастливым и долго смотреть на неё влюблёнными глазами. Что ж, это удавалось ему очень хорошо. Хуже получалось не выискивать в её лживом радостном взгляде грусть и разочарование, которые били Пита прямо в солнечное сплетение, заставляя задыхаться.
А ведь он должен быть счастлив. Капитолий, Игры, Сноу давали ему то, чего без их помощи он не смог бы получить никогда — Китнисс. Вот только отчего-то счастлив он не был. Пит бы предпочёл всему этому фарсу возможность снова смотреть на неё издалека, видеть её искреннюю улыбку, знать, что она сама выбирает свою жизнь.
Хотя... может и не предпочёл бы. Пит уже и не знал. Да и что толку? Выбора все равно нет.
Вот бы всё это было по-настоящему! Никакого Капитолия, только он, Китнисс и поджаренный хлебец.
Пит долго об этом думал, вот только от его мыслей ничего не менялось. Ноющая пустота разрывала грудную клетку, но руки опускались в бессилие. Он сделает Китнисс предложение сегодня вечером. А дальше пусть будет то, что будет. Они всегда найдут какую-нибудь лазейку, если Китнисс того захочет. Они будут мужем и женой только на публике, будут всё так же играть, как делают это сейчас, а у себя дома она пусть живёт, как хочет и с кем хочет.
Время на удивление летело быстро-быстро. Подготовительная команда принялась стучать в двери комнаты, но, когда Пит открыл им, на их лицах читалось явное изумление. Позади стоял хмурый и далеко нетрезвый Хеймитч, его глаза были прищурены, то ли от беспокойства, то ли он просто пытался сфокусировать свой взгляд. Пит не обращал на него внимания, он вежливо со всеми поздоровался и принялся следовать указаниям Порции.
Хеймитч везде таскался позади него, но ничего не говорил, только бросал подозрительные взгляды, словно ждал, что Пит выкинет что-нибудь. В конце концов, перед самым выходом Порция и её команда проявили деликатность, за что Пит готов был злиться на них ещё очень и очень долго, и оставили его наедине с Хеймитчем.
— Как ты?
Видимо, сегодня день дурацких вопросов.
— Не волнуйся, меня учить не надо. Всё пройдёт хорошо.
Бывший ментор Пита стукнул кулаком об стол. У него было очень недовольный взгляд.
— Ты знаешь, парень, что я сейчас не об этом. Как ты?
Пит устало посмотрел в глаза Хеймитча. Если и есть на свете человек, который точно знал, что Пит испытывает к Китнисс, то это был, как ни странно, пьяница Хеймитч Эбернети.
— Не хуже, чем раньше, — с явным недовольством произнёс Пит, а потом кивнул в сторону двери. — Я думаю, нам пора, не хочу, чтобы Эффи явилась сюда с очередными причитаниями о том, как мало у нас времени.
Хеймитч на секунду замялся, переступая с ноги на ногу, а потом махнул рукой. Видимо, понял, что нет никакого толка обсуждать что-либо, особенно учитывая, в каком нетрезвом состоянии он находится.
В лифте Пит встретил Китнисс. Он через силу улыбнулся ей и взял за холодную руку. Китнисс не стала говорить о том, что случилось ранее и о том, что случится уже сейчас. Пит тоже молчал. Как ни странно, находиться рядом с Китнисс было спокойнее. Держать её за руку было спокойнее. Пит в какой-то момент даже почувствовал сожаление из-за того, что целый день просидел в одиночестве. Но окинув её взглядом с головы до ног, он понял, что ей тоже нужно было провести время наедине с собой.
Цезарь уже ждал их на сцене, за которой собралась, кажется, половина населения Капитолия. Все кричали, радовались, ликовали. У Пита желудок сделал сальто, когда он посмотрел на Китнисс. Лживая улыбка, сверкающие серые глаза, внутри которых как будто ничего не было — Пит не знал, о чём она думала. Ему приходилось играть этот спектакль и стараться не задумываться над тем, что сейчас чувствует Китнисс.
Он постарался отключить все свои настоящие эмоции, лишь на поверхности продолжая играть горячего возлюбленного. Он старался смотреть мимо Китнисс, присаживаясь на одно колено. Пусть лучше эти слова произнесёт счастливый, но несуществующий победитель Голодных игр, а не безответно влюблённый мальчишка-пекарь. Если всё это маскарад, то в нём не должно быть ничего личного. Пит готов был говорить спокойно, почти расчётливо, не вкладывая собственных бурлящих чувств, но, в конце концов, он всё-таки встретился с взглядом серых любимых глаз. И в тот момент всё изменилось.
— Ты выйдешь за меня? — он спросил слишком тихо, словно эти слова таили в себе нечто совершенно удивительное и сокровенное. И сцена, Цезарь, зрители, Капитолий — целый мир перестали существовать. Пит держал нежную руку Китнисс и ждал её ответа, а сердце в груди то отчаянно билось, то замирало в предвкушение.
Китнисс расплылась в счастливой улыбке.
— Да! — слишком громко воскликнула она. — Конечно, Пит.
Зал взорвался аплодисментами. Китнисс кинулась к нему на шею, прижимаясь своими губами к его. Поцелуй у неё получился совершенно неестественный и сухой, поэтому Пит покрепче прижал девушку к себе, помогая ей. Его рука зарылась в её волосы. Он долго и с чувством целовал её, ощущая, как трепещет девичье тело в его объятьях. Когда Китнисс отстранилась, в её серых глазах целое мгновение читалось полнейшее изумление. Пит затуманенным взглядом смотрел на неё, пытаясь понять, что не так.
Рука Цезаря Фликермена легла на плечо Пита. Ведущий широко улыбался и горячо поздравлял двух влюблённых с помолвкой. Толпа в зале ликовала. Китнисс стояла с совершенно дикой для неё счастливой улыбкой, держала Пита за руку и прижималась к нему.
Всё встало на свои места. Желанная дымка моментально рассеялась, и Пит увидел всё происходящее в реальном свете. Он всё ещё был на сцене, Китнисс всё ещё играла свою роль, а вся эта помолвка все ещё была фарсом во спасение Гейла Хоторна. Всё это в очередной раз было правильным обманом.
Пит хотел вырвать свою руку из объятий Китнисс, но вовремя одумался. Дурак. В очередной раз повелся на свои чувства. Да кому они вообще нужны? Идиот! Вместо необдуманных действий, Мелларк расплылся в сияющей улыбке, притянул к себе Китнисс и нежно поцеловал её в макушку. Он поднял свободную руку и счастливо помахал залу, великолепно исполняя свою роль.
Капитолий был явно доволен, люди просто сходили с ума, а Пит стоял на этой сцене и думал о том, что всё же он бы предпочёл этому фарсу свою жизнь, какой она была раньше...
Китнисс на камеру поцеловала его в самый уголок губ.
***
Жизнь, которая была раньше. Без Игр, без Капитолия, без лжи. Но только не без Китнисс. Эта девочка из Шлака присутствовала в воспоминаниях Пита с самого раннего детства: Китнисс в первый школьный день; Китнисс поёт, стоя на стуле; Китнисс поражает учительницу своей грозной речью на уроке истории; Китнисс отказывается играть с другими девочками; Китнисс сидит одна в столовой; в следующий раз белокурая дочка мэра Мадж подсаживается к Китнисс; Китнисс приходит в школу с красными глазами; Китнисс ласково прижимает к себе свою сестрёнку; Китнисс выглядит всё хуже и хуже; Китнисс, исхудалая и обессиленная, на заднем дворе пекарни; Китнисс смотрит на Пита целый день; Китнисс опаздывает на занятия; Китнисс впервые приносит кролика его отцу; Китнисс первый раз на Жатве; Китнисс и взрослый мальчик из Шлака уходят вместе из школы; Китнисс; Китнисс; Китнисс; Китнисс.
За всю свою жизнь её имя пронеслось в голове Пита тысячи, миллионы, а может даже и миллиарды раз. Каждый день он смотрел на неё, каждый день он думал о ней. Но, конечно, у Пита была и другая жизнь, помимо глупой и безнадёжной любви к этой неприступной девчонке. У него была семья, пекарня, два идиота-брата, друзья и приятели. И он любил их, и он действительно не хотел их потерять.
Сколько всего у них было! Веселого, забавного, смешного и грустного. Ещё совсем недавно, всего год назад Пит со своими друзьями беззаботно издевался над грядущей Жатвой, строя из себя бесстрашного любимчика судьбы. Всё было легко и просто. За издёвками тогда все, конечно, прятали истинный страх — не было в Дистрикте номер Двенадцать ни одного ребенка, который бы не боялся, что жребий выберет его.
— В том году нам ужасно повезло, двое придурков из Шлака выбраны были в Капитолии, ну чем не радость для нас? — жестоко насмехался Алек.
В тот день они обедали в школьной столовой, усевшись, как всегда, за самый широкий стол — единственный, за которым умещалась вся их большая компания городских. Это был первый день после Новогодних каникул, если так можно назвать несколько ужасно забитых работой дней, и все явно радовались возвращению к урокам. Зима считалась самым противным временем для праздников. Рождество, Новый год, может быть, когда-то это и приносило счастье и радость большинству людей, но только не теперь. В такие дни приходилось работать в два раза больше, даже несмотря на сильный мороз. И от властей никак поощрений не было. Казалось, Капитолий признавал только один праздник официальным — Жатву.
— Ой, да ладно тебе, — Алек махнул рукой, когда кто-то за столом выразил недовольство его последними словами. — У Шлака нет другой судьбы: либо умрёшь в Шахтах, либо за забором тебя сожрут. Какая разница? В Капитолии их хотя бы накормят.
Алек никогда не отличался особо толерантностью и терпимостью по отношению к Шлаку. Питу сдавалось, парень просто бесился из-за того, что парни из Шлака занимаются серьёзной и опасной работой в шахтах, не говоря уже о смельчаках вроде Гейла Хоторна, которые и за ограждение выйдут и вернутся оттуда с добычей, тогда когда сам Алек был вынужден сидеть за швейной машинкой и следить, как бы не прошить себе указательный палец. И хотя он, скорее всего, понимал, что его занятие — благословение, а не проклятье, мужская гордость не давала покоя даже в таких вопросах. Вот Алек и изливал свою желчь во время школьных обедов.
Пит раздражался от таких высказываний, но предпочитал молчать и терпеть, обходясь меньшей кровью. Ему не нравилась эта вражда городских с детьми из Шлака — безосновательная и глупая. Может быть, дело было в Китнисс, может быть, в его отце, который старался относится к Шлаку не хуже, чем к остальным жителям Двенадцатого, но Пит давно перестал вестись на яд, которым капали так многие, в том числе и его мать. Вот уж, кто ненавидел Шлак так ненавидел!
— Тебе кто-нибудь говорил о том, что ты мерзкий? — Веро́ника как раз подошла к столу, держа в руках поднос с едой. Она присела рядом с Питом и бросила гневный, полный презрения взгляд на Алека. Пухлые губы недовольно сжались. Некоторые за столом переглянусь, довольные её выпадом. Другие снисходительно ухмыльнулись, поддерживая Алека. — Это всего лишь бедные дети из Шлака. Ты помнишь прошлогоднюю пару? Мне потом целую неделю снились их лица, напуганные, как у забитых щенков, которые знают, что их сейчас будут топить. Жатва никому и никогда не принесет радости, и в ней не бывает справедливых результатов. А ты просто идиот!
Вероника выпалила свою грозную речь и вздохнула. Она обиженно отвернулась от Алека, словно тот нанёс ей какую-то душевную травму. Многие за столом выразили несогласие с её словами, а сын портного закатил глаза и открыл рот, чтобы возразить.
— Вероника права в главном: никому не победить, — рассудительно прервал его Пит, закидывая руку на спинку стула девушки.
Он никогда не испытывал счастья от того, что на Жатве выпадало чужое имя — ведь это было приговором для кого-то другого.
Поправив рукой свои золотистые вьющиеся волосы, Вероника благодарно улыбнулась Питу. Алек же возмущённо поднял брови, словно спрашивая: а как же мужская солидарность и на чьей ты вообще стороне? Мелларк примирительно поднял руки.
— Хей, друг, не обижайся, но она милая девушка и она говорит милые вещи, — пошутил он. Многие за столом не сдержали смешка.
Пит умел уводить разговоры из опасного русла. Что толку обсуждать Жатву? Всё равно через полгода все, кто сидит за этим столом, проснутся в холодном поту и с молитвой на губах: "только бы не я!".
Ребята заметно расслабились, но спокойствие не продержалось долго.
— Это глупо, — послышался чей-то голос. Его обладатель явно долго раздумывал над ситуацией и теперь говорил очень и очень серьёзно. — Мы может и не профи, но у нас тоже найдутся полезные умения. Может победить и не получится, но дать бой... почему вы всегда говорите так, словно мы просто конченые неудачники?
Нэл, подружка Вероники. Честно говоря, в школе её не слишком любили. Да и не только в школе. Чудаковатая, странная, практически всегда с отсутствующим выражением лица. Сидит себе молча, ковыряется вилкой в салате, а потом как выдаст что-нибудь — оказывается, действительно слушала разговор. Многие удивляются и замолкают. Вот как в этот момент, когда каждый за столом на секунду притих, обдумывая услышанное.
Однажды, несколько лет назад, Пит и его друзья играли в какую-то уличную игру, которую они сами придумали, а проигравший должен был поцеловать чудачку Нэл. Пит помнил, что в тот день он бегал по улицам в два раза быстрее, лишь бы только не проиграть. Нэл никто не воспринимал всерьёз ни тогда, ни сейчас. Она была объектом насмешек и совсем недобрых забав.
— И у кого же из наших есть шансы "дать бой"? — саркастически спросил Грэг, подражая тону девушки. Это была злая издёвка, от которой лицо Нэл пошло розовыми пятнами. Возможно, ей нравился Грэг. Впрочем, неудивительно, он нравился многим. Эдакий крутой парень. По крайней мере, среди городских.
Но Нэл, растерявшись лишь на мгновение, всё же взяла себя в руки и вернула выскочки Грэгу полный яда взгляд.
Кто бы мог дать бой? Пит на секунду задумался. Да никто. Может быть, Гейл Хоторн или Китнисс... И всё равно, это глупости. Речь идёт о Голодных играх!
— У многих! — с жаром выпалила Делли, которая, как всегда, излучала оптимизм и желание поддержать безумную мысль Нэл. Она широко улыбалась и принялась загибать пальцы на левой руке. — У тебя Грэг, у Винсентов, у старшего сына мясника шансы просто огромны, у Пита и его братьев...
Пит чуть не захлебнулся. Конечно, следуя логики Делли, у каждого за этим столом были отличные шансы на победу, но даже при этом слышать своё имя в таком вопросе было непривычно. Когда-то давно, будучи ещё совсем ребёнком, Пит не воспринимал Голодные игры как нечто серьёзное. Для него это была игра, как для всех мальчиков: подраться, покидаться, победить. Они с Алеком даже устраивали импровизированные игры на заднем дворе пекарни. И до тех пор, пока мать однажды не надавала ему по щекам и не выкрикнула в лицо со слезами на глазах, что эти Голодные игры забрали у неё близких людей, Пит всерьёз считал, что это очень круто — поехать в Каптолий и участвовать в сражениях. Он даже представлял себе, как побеждает всех соперников и возвращается домой, где каждый его поздравляет. Ни до, ни после этого случая его мать никогда не плакала.
Мелларк не успел возмутиться или что-либо сказать, как за столом уже начались споры. Каждый имел свою точку зрения относительно того, кто бы мог хорошо показать себя на Арене. Нэл же снова молчала, уставившись в тарелку.
Легкая ручка Вероники сжала пальцы Пита. Он слегка вздрогнул от неожиданности.
— У Пита есть шанс, я верю в него, — девушка с кем-то спорила, — он победил на школьных соревнованиях по борьбе, а ещё он находчивый и легко найдет общий язык с любым другим участником.
Её оппонент, им оказался зануда Алек, недовольно хмыкнул и отвернулся. Вероника пощекотала пальчиками тыльную сторону ладошки Пита, и пленительно улыбнулась. Но потом резко выдохнула, уголки её губ расправились, и девушка нахмурилась.
Пит беспечно помотал головой, понимая, что вызывало такую перемену в её настроение.
— Я не поеду в Капитолий, — уверенно заявил он. Обняв Веронику за плечи, он притянул её к себе и нежно чмокнул в висок. Она недоверчиво, но не без хитрецы, посмотрела на него, слегка отодвинулась и поправила золотистые локоны. Они копной разлетелись по её спине.
Медленно откусив кусочек хлеба, Вероника самодовольно улыбнулась и цокнула язычком. Она перестала обращать внимания на то, о чём говорили остальные.
— А на танцы ты пойдешь?
Школьные танцы — единственное законное развлечение для подростков в Двенадцатом из тех, которые не требовали затрат. Устраивались они крайне редко, администрация, как правило, не желала связываться ни с чем подобным и отмахивалась от просьб учеников. Раньше директриса соглашалась на это не более раза в год, но в последнее время девочки из школы нашли рычажок давления — Мадж, дочка Мэра. Вероятно, той и самой хотелось провести немного времени в приятной атмосфере, поэтому она никогда не отказывала, если девочки просили её поговорить с отцом на эту тему. А тут Рождество, Новый год — благодатная почва. Видимо, старик и не удержался, согласился с просьбой дочери.
Пит усмехнулся, понимая, что Вероника просто издевается над ним. Они встречались уже несколько месяцев, а потому сам факт вопроса был просто абсурдным. Питу нравилась Вероника, нравилась легкость в общение с ней, её чарующие улыбки и забавные шутки. Она была хорошенькой, не Китнисс, конечно же, но Китнисс — это Китнисс. Сэм говорил, что Китнисс похожа на засыхающее дерево, до которого Питу никогда не достучится, а Вероника была самой жизнью, искрящейся и счастливой. Пит злился и требовал, чтобы брат заткнулся. Он, в конце концов, даже думать об этом не хотел.
— А ты меня приглашаешь? — Пит слегка толкнул Веронику в бок, ухмыляясь.
Она возмущенно засмеялась, сложила руки на груди и уверенно покачала головой из стороны в сторону.
— Размечтался, Мелларк. — Прядка светлых волос выбилась из прически Вероники и каким-то образом попала к ней в рот. Питу это показалось очень милым, он с удовольствием приблизился к своей девушке и осторожно убрал непослушные волосы. Вероника расплылась в нежной улыбке. Но затем в её глазах вновь появился озорной огонёк и она, гордо вздёрнув подбородок, снисходительно похлопала Пита по щеке. — Ты у меня не первый в списке претендентов.
— Ах вот как! — не сдержавшись, резко выдохнул он, посмеиваясь.
За столом на них, должно быть, уже начали обращать внимание, споры по поводу Жатвы и Голодных игр постепенно начали прекращаться. Впрочем, Питу было всё равно. Человеку, если он доволен, нет никакого дела до того, что о нём думают окружающие. А издевательства Алека и Оуэна потом можно будет потерпеть.
Пожав плечами, Вероника не спешила с ответом, она отвернулась от Пита и медленно попивала сок из пакета. Он невольно залюбовался ей. Вероника действительно была очень живой, яркой и красивой. Её глаза всегда светились счастьем, а улыбка очаровывала. Появилось желание поцеловать её.
Придвинув стул ближе к Веронике, Пит наклонился и аккуратно заправил ей за ушко шелковистые прядки. Возможно, ему всего лишь показалось, но, кажется, Вероника затаила дыхание.
— Тогда мне стоит зайти за тобой до того, как это успеют сделать остальные в твоём списке, — прошептал он, касаясь губами её волос. — Просто скажи мне время.
Вероника расслабленно выдохнула, мило улыбнулась и опустила голову ему на плечо, едва слышно произнеся: "разумеется". Пит ласково провёл рукой по её спине, ощущая, как кожа девушки покрывается мелкими мурашками. Люди за столом явно потеряли к ним всякий интерес, лишь изредка поглядывая на этих двоих. Один Алек, ухмыляясь, смотрел прямо в глаза Пита и перекатывал какой-то шарик у себя между пальцев.
Прозвенел первый звонок. Он фактически ничего не значил (от него до урока было добрых пятнадцать минут), но весь настрой всё равно сбил. Многие принялись собираться. Пит тоже доел свой хлеб, встал, протянул Веронике руку и помог ей подняться. Они переплели пальцы своих рук и отнесли подносы с грязной посудой на соответствующий стол.
Пит уже собирался выйти в коридор, но девичья ладошка потянула его назад.
— Подожди, — шепнула Вероника, неохотно отпуская его руку. Пит нахмурился, пытаясь понять, что не так. Может она что-то забыла или?..
Долго гадать не пришлось, Вероника с сияющей улыбкой подошла к ближайшему столу, который находился в самом углу столовой. Пит, ощутив как что-то кольнуло его в сердце, непроизвольно сделал несколько шагов в сторону этого стола. Неприятная дрожь пробежала по телу.
За этим столом по разные стороны молча сидели Мадж и Китнисс. Они спокойно доедали свою еду, явно не собираясь вестись на всеобщую суматоху.
Пит на секунду прикрыл глаза, проклиная в это мгновение Веронику. Ну что ей там понадобилось? Зачем? Ведь Мелларк выдерживал своеобразный рекорд — если опустить каникулы, он не обращал внимания на Китнисс уже четыре дня подряд. А теперь она сидела в нескольких шагах от него, Пит видел её профиль, контуры её лица, волосы, завязанные в неаккуратную косу. Его сердце отчаянно забилось.
— Привет, Мадж, — голос Вероники заставил его оторвать взгляд от Китнисс, — я просто хотела ещё раз сказать тебе спасибо!
Мелларк едва не выругался. Нашла время для своих благодарностей. Ни больше ни меньше, именно сейчас, когда Китнисс сидела рядом и задумчиво жевала черствый хлеб. Её облик, такой спокойный и далекий, так и манил Пита.
Ох, Вероника, что же ты делаешь?!
Мадж неловко улыбнулась и кивнула головой.
— Мне было не трудно.
— Всё равно спасибо! Надеюсь, мы увидимся сегодня вечером.
Удостоверившись, что Мадж согласно кивнула в ответ, Вероника расплылась в улыбке и довольно хлопнула в ладоши. Она сделала неловкий шаг в сторону от стола, очевидно, выяснив всё, что ей было нужно, но вдруг остановилась и неуверенно переступила с ноги на ногу.
Желудок Пита сделал сальто.
— Китнисс, привет, — дружелюбно помахала она ручкой.
Услышав родное имя из уст Вероники, Пит едва не потерял контроль над собой. Он не был уверен в том, что хотел сделать, просто шквал эмоций накрыл его. Это же была Китнисс, и она была рядом! И, чёрт побери, Вероника с вежливой, немного застенчивой улыбкой обращалась к ней. Пит бы никогда так не смог.
Китнисс подняла свой взгляд и с неким удивлением посмотрела на Веронику. Они никогда не общались. Да никто в классе не общался с Китнисс, даже девочки из Шлака. Мадж была единственной удостоенной чести подсаживаться к Эвердин во время обеда и даже иногда разговаривать с ней. Они представляли собой странную парочку: богатенькая дочь мэра и нелюдимая охотница. Кое-кто изредка даже смеялся над этим.
— Привет, — буркнула Китнисс.
Да, этой девочке стоило бы поучиться дружелюбию.
— А ты придёшь вечером?
Пит понимал, что Вероника затеяла весь этот разговор чисто из вежливости, но всё равно злился на неё. И на себя. В большей степени, конечно же, на себя. За то, что так глупо реагирует, за то, что теперь весь день будет думать о девочке, которая пела и все птицы за окном разом замолкли, слушая её.
Китнисс смотрела на Веронику, как баран на новые ворота.
— Нет, — выпалила она слишком резко. Как будто идея пойти на танцы была для неё совершенно нелепой.
Глупая мысль, от которой одновременно и холод и тепло протекли по телу, посетила Пита. Он вдруг подумал, что Китнисс, вероятно, никто и никогда не приглашал на танцы и что он хотел бы это сделать. О, Боги, как же нестерпимо, почти до боли он хотел это сделать! Одно мгновение, один удивлённый взгляд Китнисс — и он напрочь забыл про Веронику и их такой недавний разговор. Теперь все его мысли занимала грязная девочка на заднем дворе пекарни, которая обессилено прижималась к пустому мусорному контейнеру.
Об этом говорил Сэм, об этом твердило отражение в зеркале. Это было тем, что Пит упорно игнорировал.
— Жаль, — произнесла Вероника, хотя никакой жалости в её голосе слышно не было, только безразличие. Она, наконец, отвернулась от их стола и подошла к Питу.
Китнисс недоуменно посмотрела ей вслед, и тут взгляд её серых, почти холодных глаз наткнулся на Пита. Выражение её лица мгновенно изменилось, будто потеплело, но и стало более подозрительным. Пару мгновений они смотрели друг на друга, а потом Пит резко отвернулся. Напряженно выдохнув, он обратил своё внимание на Веронику. Она улыбнулась ему и кивнула, в знак того, что они могут идти дальше. И Пит не без облегчения пошёл за ней.
Кто же знает, с чего начинается враньё самому себе?
***
Ложь — страшная вещь. Хотя бы потому, что она засасывает. Раз соврав, вкусив это дьявольское удовольствие, так сложно потом удержаться и не сделать это снова. Нет наркотика сильнее, чем ложь. И в основе любого наркотического средства всегда лежит именно она. Ложь самому себе. Попытка убежать от реальности, представить, что всё не так, как оно есть на самом деле. Поистине сладка её сущность, поистине невероятна её сила. Ибо очнувшись от дурмана, человек видит только руины, а ложь вновь раскрывает перед ним свои опасные объятия.
Пит во многом врал себе, когда дело касалось Китнисс. Сначала он предпочитал не задумываться о своих чувствах к ней, потом глупо поверил, будто бы Китнисс действительно влюбилась в него на Арене, затем, вернувшись домой, он и вовсе убедил себя в том, что его не убивает происходящее, что всё нормально. И личная ложь смешалась с тем фарсом, который они разыгрывали, образуя клубок сплошных непонятных и болезненных чувств. В конце концов, это привело его на Капитолийскую сцену, где он искренне просил Китнисс выйти за него замуж, а она вновь всего лишь подыгрывала.
И всё же было в их отношениях, в любви Пита нечто по-настоящему реальное в те моменты, когда Панем отворачивал от них свой взор, в те моменты, когда Мелларк не задумывался ни о чём. И эти самые моменты были самым важным сокровищем, которое только могло быть спрятано на этом острове лжи.
Моменты, когда Китнисс беззащитно прижималась к Питу во сне. Моменты, когда он подолгу успокаивал её и с облегчением отмечал, как выравнивается её дыхание, как перестают дрожать её ресницы. Тогда Питу казалось, что он готов выдержать любой фарс, готов пережить любую ложь. Ради неё.
В последнюю ночь Тура Победителей, в поезде, Пит, как всегда, был с Китнисс. Он тихонько зашёл в её комнату среди ночи, физически ощущая, что ей в очередной раз снятся кошмары. Проникнув под тёплое одеяло, Пит долго успокаивал её, поглаживая мокрые волосы, холодную шею, лицо, щёки, шепча на ухо какие-то неважные, но такие тёплые слова. Потом, когда через несколько часов он сам проснулся, цепенея от ужаса, именно умиротворённое и почти что счастливое лицо спящей Китнисс, её ручки, осторожно сжимающие его футболку, помогли ему придти в себя.
Самыми страшными кошмарами Пита были те, в которых он терял её. Китнисс умирала на Арене, Китнисс не возвращалась с охоты, у него забирали Китнисс, она уходила сама — все эти сюжеты каждую ночь сводили Пита с ума. Но когда он просыпался, в страхе открывая глаза, и видел её рядом, он ощущал настоящее, естественное и самое сильное счастье. Всё было хорошо. Пит не представлял, как будет спать дома. Как же он будет справляться с оцепенением, если рядом не будет её теплого тела.
Пит бы остался с Китнисс в этом поезде, в этом мгновение навсегда. Он бы никогда не возвращался в Двенадцатый дистрикт, никогда бы не играл в игры Капитолия, никогда бы не боялся воскресений. Если бы он только мог...
Китнисс покрепче сжала кулачки на груди Пита, стягивая его футболку. Он испугался, что ей сняться кошмары, но на алых девичьих губах играла лёгкая полуулыбка. Пит с нежностью убрал несколько каштановых прядок с её лба. Его рука непроизвольно легла на её талию, он притянул Китнисс ближе к себе, уткнувшись носом ей в макушку. Её волосы пахли фруктовым капитолийским шампунем, но под ним затаился свежий запах леса. Пит невесомо пробежался губами по шелковым локонам, ощущая невероятный прилив нежности.
Тело расслабилось, страх окончательно отошёл на задний план. Пит ощущал только тёплое тело Китнисс, её нежную кожу под пальцами. И его сердце отчаянно, но так приятно билось. Он нагнулся ближе к её лицу, и его дыхание на мгновение сбилось. Он мог рассмотреть каждую её ресничку. Не сдержавшись, он прикоснулся к губам Китнисс в лёгком нежном поцелуе. Но этого было мало, слишком мало. Он хотел сдержаться, но Китнисс... Боги, что эта девчонка творила! Она во сне ответила на его поцелуй. Сперва Пит опешил, решив, что она проснулась, но потом... потом он уже ни о чем не думал. Он целовал её со всей своей страстью и любовью, жарко, чувственно — головокружительно!
Она просто сводила его с ума!
Пит отпустил её только тогда, когда услышал приглушённый, почти мучительный стон. Веки Китнисс затрепетали, и она неуверенно приоткрыла глаза. Холодок пробежался по коже Пита, когда он понял, что разбудил её, но Китнисс лишь сладко потянулась в кровати, легла поудобнее и вновь погрузилась в сон. Она не восприняла этот поцелуй как часть реальности.
Снисходительно погладив её по щеке, Пит улыбнулся.
— Спи, Китнисс, — прошептал он.
Сладость поцелуя всё ещё дразнила его, но нежность и любовь к этой девочке была важнее всего остального. Пит бережно охранял её сон.
Это было только для него и это не было ложью. Их маленькая сокровенная близость.
***
Но время в том поезде, к сожалению, не остановилось. Прекрасное мгновение выскользнуло из рук, и Пит с Китнисс вернулись в Двенадцатый дистрикт. Там их близость таяла вместе со снегом. Они все ещё притворялись горячими возлюбленными и принимали поздравления — помолвка стала главной и самой обсуждаемой темой. Но по вечерам они безнадёжно расходились каждый по своему дому, едва выговаривая слова прощания.
Вновь спать одному оказалось действительно паршиво. Питу почти хотелось рискнуть и предложить Китнисс... Но вряд ли её мать и сестра это бы одобрили, да и сама Китнисс после возвращения переменилась. Стала более замкнутой, вздрагивала каждый раз, когда Пит касался её. Поэтому он молчал и спал в одиночестве в своём большом доме.
Когда-то он мечтал о подобном жилище. В пекарне у родителей никогда не было тишины и покоя, уединение могло там только сниться. Два шумных брата и вечно всем недовольная мать не способствовали созданию спокойной атмосферы. У Пита даже комнаты своей не было, о чём он ужасно сожалел. Теперь у него есть много комнат, которые принадлежат только ему. И всё его окружение — собственные картины и призраки Голодных игр. А ведь так можно окончательно сойти с ума и примером Хеймитча заразиться.
Пит иногда думал об этом. А потом долго себя ругал за такие мысли. Есть разные способы справиться с пережитым, и пьянство не лучший из них. Он старался придерживаться более рациональным методам.
Однако в следующее после возвращения воскресение Пит, зайдя в грязный дом Хеймитча, позавидовал своему бывшему ментору, который, раскинув руки в разные стороны, беззаботно валялся на полу без штанов и со стекающими по подбородку слюнями. Ему сегодня, несмотря на видок, явно было хорошо в своих иллюзиях. Пит даже не стал будить Хеймитча, разумно посчитав, что тот вряд ли скажет ему спасибо. Пусть хоть один из них будет спокоен в этот выходной.
Заглянув в холодильник, Пит с облегчением вздохнул — судя по полной пустоте, у него нашлась работа. А сидеть без дела совсем не хотелось. Это как Жатва, только не раз в год, а каждую неделю. Каждое чёртово воскресение, в которое у Гейла Хоторна был выходной. А так как сегодня должна была состояться первая встреча Китнисс и Гейла после объявления о помолвке, случиться в лесу могло всё, что угодно. Пит даже думать не хотел об этом.
Прогуливаясь по магазинам Двенадцатого, он зашёл в родную пекарню за хлебом и встретил там братьев. Отвратительные шуточки Оуэна сегодня неожиданно нравились ему. Даже несмотря на то, что брат проезжался на тему помолвки. А Сэм подмигивал и добавлял: помолвки с засыхающим деревом. В конце концов, это расслабляло Пита — всё было почти как раньше. Его братья никогда не изменятся. И через десятки лет они всё также будут издеваться над ним. Поддерживать его.
— Ты сегодня с нами ужинаешь или со своей древесиной? — Оуэн едва успел увернуться от летящего в него половника.
— Ладно, Оуэн, не издевайся над ним,— вдруг серьёзно произносит Сэм, он складывает руки на груди и хмурится. — Пит, я как твой старший брат выражаю надежду, что ты ответственно подходишь к вопросу и предохраняешься от заноз.
И они оба с Оуэном валяться со смеху.
С ума сойти, как весело! Пит всёрьез раздумывал, чем ещё в них кинуть: острым ножом или полупустым мешком с мукой.
— Идиоты, — констатирует он абсолютную правду. Глубоко вздыхает, задумываясь над словами Сэма, и сам не сдерживает смешка. Ну точно идиоты!
Они ещё какое-то время перекидываются шуточками, а потом расходятся. Оуэн убегает к Дон, а Сэм просто куда-то уходит. Он уклончиво говорит, что идёт погулять. Брови Пита взлетают к верху, а губы расплываются в ухмылке — так-так, кажется, Сэм находится в той же лодке.
— Что ты там про деревья говорил? — издевательски кинул Пит вслед уходящему Сэму.
Тот замялся у дверей пекарни. Он неловко пожал плечами, но широко улыбнулся.
— Помни про занозы, Пит! Кстати, забыл сказать, до возвращения отца кто-то должен постоять за прилавком, — в последний момент хитро заявил Сэм и тут же скрылся за дверью.
Пит даже возмутиться не успел, как остался в пекарне в одиночестве.
— Что? — до него только что дошло, что его братья не могут просто так пойти, куда хотят и бросить работу. Да, с жизнью победителя он совсем забыл, что значит быть просто пекарем. — Ты гад, Сэмми!
Но тот уже вряд ли его слышал.
В одиночестве в пекарне настроение Пита начало неумолимо портиться. Покупателей не было, и тишина физически давила. В голову начали лезть совершенно ненужные и неприятные мысли, которые действовали на Мелларка похуже всяких ночных кошмаров.
Китнисс. Снова Китнисс. И опять Китнисс.
Где она сейчас? Конечно же, в лесу. Конечно же, с Гейлом. Что они там делают? Гейл, наверняка, не обрадовался известию о помолвке. Пит знал о поцелуе и уже не мог тешить себя надеждами, что этот парень из Шлака — просто друг Китнисс и ни на что большее не претендует. А для Китнисс Хоторн был слишком дорог, Китнисс готова была отдать всё, лишь бы только Сноу не тронул его.
Эти мысли вызвали водоворот сильнейших чувств. Ревность, обида, боль! Какого чёрта?
Резко нажав на нож, желая разрезать хлеб, Пит со злости промахнулся и порезал себе руку. Алая кровь потекла по ладони.
— Проклятье! — громко выкрикнул Пит. И тут же почувствовал, что за ним кто-то наблюдает.
Пит стремительно повернулся и заметил стоящую в дверях посетительницу. Он устало прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Судьба явно не желала хоть немного облегчить его участь.
Он не знал, как долго она стояла в дверях, но её взгляд, сосредоточенный и напряжённый, подсказал, что уже достаточно долго. А Пит даже не услышал, как хлопнула дверь.
— Привет, — он попытался улыбнуться.
Она задумчиво прикусила губу и сделала пару неуверенных шажков в сторону прилавка.
— Привет, — с явным сомнением сорвалось с её губ.
Под пристальным взглядом девичьих глаз, Пит чувствовал себя явно не в своей тарелке. Он отвернулся и подошёл к стойке с хлебом, выбирая лучшую буханку.
— Поздравляю с помолвкой, — послышался стальной голос. Питу было так непривычно различать подобные жесткие нотки в родном голосе.
Он устало прислонился к стойке. Тугой пульсирующий ком образовался в районе солнечного сплетения, отчего организм резко стало мутить. Стыд, смешиваясь с болью и сожалением, подобрался к горлу и мешал говорить. Пит хотел бы много сказать, но всё что он мог — молчать. Молчать и выносить этот тяжёлый взгляд.
Она медленно подошла к нему, остановившись всего в паре шагов. Её острый, проникновенный взгляд изучал его лицо. Нежная ладошка коснулась его руки и нащупала всё ещё кровоточащий глубокий порез, большой палец погладил воспалённую кожу. Пухлые губ задрожали, и под пеленой злости Пит прочувствовал горькое сожаление и заботу. Он вырвал руку, не позволяя ей этого делать, не позволяя ей перестать на него злиться.
— Боже, Пит, — шептали знакомые губы, — что же она с тобой сделала?
Полный беспокойства взгляд ударил Пита не хуже плётки. Женская рука легла на его плечо.
— Вероника, — твёрдо произнёс он, скидывая ладошку, — не нужно. Давай, я выберу тебе хлеб.
Отвернувшись от неё, Пит принялся доставать одну из буханок. Всё, что угодно, лишь бы не думать. Ни о Китнисс, ни о Веронике, ни о Гейле, ни о том, что происходит или что происходило раньше. Почему он просто не может продать хлеб кому-то из своей прошлой жизни?
Длинные ногти неожиданно и больно впились ему в плечо, оставляя на коже полукруглые отметины. Вероника стремительно развернула его к себе лицом. Её взгляд пылал. Момент заботы и нежности прошёл.
— Только один вопрос! Как давно?
Пит на секунду заколебался. Взгляд Вероники молил его о пощаде, упрашивал о невозможном. Она хотела, чтобы он соврал ей.
— Всю жизнь, — едва слышно прошептал Пит. Слова дались ему на удивление легко. Говорить правду, произнести самое сокровенное, что есть в сердце, оказывается очень просто.
Резко выдохнув, Вероника отвернулась от него, пряча глаза. Она отошла от Пита на несколько шагов, её левая рука зарылась в копну собственных золотистых волос.
У Пита сжалось сердце.
— Я никогда не хотел обижать тебя, — он попытался объяснить ей.
Они расстались ещё до Жатвы. До того, как Пит объявил на весь Панем о своей любви. До того, как начался весь этот фарс, вся эта «любовь». Теоретически, он мог бы соврать Веронике, сказать, что полюбил Китнисс уже на Арене. Но совесть не соглашалась на эту "теорией".
Жесткая правда причиняла Веронике боль, Пит хорошо это понимал. Она чувствовала тоже самое, что ощущал в этот день он. Может, он и не был единственной и настоящей любовью в её жизни, но он был ей дорог. И он её предал.
А где-то в лесах в этот самый момент, Китнисс проводила своё время с Гейлом. И они что-то решали там. И это убивало Пита. Он не мог перестать думать об этом и был слишком уязвленным в данный момент.
Вероника, повернувшись, заметила это, её рот приоткрылся, а взгляд потеплел. Она сделала несколько неуверенных шагов к нему. Пит видел в её глазах внутреннюю борьбу и бездонную надежду.
— Она же не любит тебя, — сорвалось с её губ. Пит дернулся, как от удара, но Вероника, кажется, и сама испугалась своих слов.
Её глаза блестели от слёз, она казалась такой хрупкой и печальной, что у Пита защемило сердце.
— Пит, — прошептала Вероника, подойдя к нему слишком близко. В голосе девушки звучала неподдельная мольба. Её руки аккуратно легли на его плечи, поглаживая, она потянулась к его губам.
Он смотрел на неё несколько отстранёно, словно через стекло, ощущая прикосновения Вероники. Перед глазами стояла Китнисс, он помнил тепло только её губ, нежность только её волос. Свежий запах леса.
Вероника осторожно целовала его, её руки гладили его шею. Пит не реагировал. Он просто стоял, позволяя девушке делать то, что она хочет, и сжимал кулаки от ревности, которая так и не покинула его. В этот самый момент ему вдруг захотелось сделать Китнисс больно! Нестерпимо больно!
Руки Пита уверенно легли на бёдра Вероники и заскользили выше. Её нежные губы соблазняли. Он ласково коснулся девичьих плеч, ведя внутри себя отчаянную борьбу. В последний момент, поняв, что просто не может так поступить, Пит надавил на них, отталкивая девушку от себя.
Он не хотел целовать Веронику. Он хотел целовать только Китнисс. И ничто не способно это изменить.
— Прости, — глупо произнёс он, понимая, что такое не прощают.
Вероника горько усмехнулась. В янтарных глазах появился недобрый огонёк.
— Теперь я, вероятно, знаю, что ты чувствуешь, когда целуешь её! — безжалостно заявила она.
Эти слова острым ножом ударили Пита прямо в сердце. Вероника, если она хотела сделать ему больно, выбрала самую удачную мишень.
— Мы квиты, — зашипела она, шмыгнув носом.
Пит никогда не видел её такой. С растрёпанными волосами и красными глазами, в которых полыхал огонь. Она кинула на него последний уничтожающий взгляд и вылетела из пекарни, громко хлопнув дверью.
Но даже после этого Пит думал только о Китнисс. И это причиняло ему нестерпимую боль.
Если бы можно было просто забыть...
Конец третьей главы. 
