Глава 3Я люблю его, сколько себя помню…
Да что уж, хватит бояться… именно так, люблю. Давно и безнадежно. Думала, здесь, на Арене, ежеминутно сражаясь за свою жизнь, у меня не будет ни сил, ни желания вспоминать о нем, добровольно и сознательно вычеркнутом из сердца. Я и не вспоминала… до первого вечернего гимна и череды лиц выбывших трибутов в ночном небе. А когда поняла, что его нет в этом списке, что он все еще жив, что пережил этот ужасный день, эту кровавую мясорубку у Рога Изобилия, то разревелась, как последняя дура. Размазывала по щекам соленые слезы и давилась душившими рыданиями, зажимая руками рот, чтобы не шуметь и не выдать свое убежище. Всего на минуту представила, что бы случилось со мной, окажись он в числе погибших – и поняла, что все это время малодушно и жестоко обманывала саму себя.
Вижу, слышу, чувствую? Хватит врать и прятаться за своим враньем.
Я люблю его.
Вот так, короткая и предельно ясная, будто откровение свыше, эта мысль уже который день преследует меня. Люблю. Даже после того, как он выставил меня круглой идиоткой перед всей страной… хотя, по правде сказать, я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал – ну на самом деле, не ради же спонсоров? Даже после того, как объединился с профи… каким образом ему удалось заговорить зубы трибутам Первого и Второго дистриктов - еще одна непостижимая загадка! Даже после того, как практически у меня на глазах добил несчастную девушку из Восьмого – не потому, что на самом деле собирался убивать ее, а просто пожалел и не позволил мучиться в предсмертной агонии…
Я люблю его… и скучаю по нему.
Это дома, в Двенадцатом, я видела его всегда и везде - то в школе, то в пекарне, то на ули-це. На рынке. В аптеке. Возле мэрии. Фактически, в моей жизни не было ни дня, чтобы мы не столкнулись хотя бы на несколько секунд. И этих секунд бывало достаточно, чтобы озарить пасмурный день, скрасить неудавшуюся охоту, просто поднять плохое настроение. Его согревающая улыбка и искрящиеся смехом голубые глаза стали моим наваждением. Я отчаянно ругала себя за слабость… и ждала нового дня, с покорным трепетом представляя, где и как увижу его завтра.
А теперь каждый день я с ужасом жду наступления темноты, чтобы снова и снова с облегчением не видеть его лица в безмолвном ночном небе.
Неужели мне нужно было попасть в ад, чтобы принять очевидное? Пройти собственный тернистый путь через боль, страх и отчаяние, чтобы понять, что жизнь не бесконечна, что если тебе выпадает шанс, нужно этот шанс использовать?
***
В полумраке в очередной раз играет гимн. Зажатое пружиной напряжение вот-вот лопнет… только бы не он! Но нет, погибших сегодня нет. Вместо этого гремят трубы, а за ними громогласный голос Клавдия Темплсмита объявляет об изменениях в правилах Игр. Все еще оглохшая на левое ухо, я тупо смотрю в ночное небо – правильно ли я услышала? Но это невозможно… какие еще изменения в правилах? Сколько я себя помню, на Играх всегда было только два правила – шестьдесят секунд на стартовом диске и один победитель… Один победитель? Я слышу, что говорит легендарный голос Капитолия… и не могу поверить собственным ушам. Может, это очередная слуховая галлюцинация?
Если последними выжившими оказываются два трибута из одного дистрикта, оба они будут объявлены победителями.
Мы оба можем быть победителями…
- Пи-и-ит!!! – вырывается само собой прежде, чем я успеваю себя остановить.
Мне нечем дышать. Мысли мечутся – что делать, что делать, что делать? Пит… Я ведь понятия не имею, где он может находиться! Я не представляю, как найти его раньше трибутов из Второго. Наверняка, Катон и Мирта тоже слышали капитолийское нововведение - они единственные, кого эта новость обрадует не меньше, чем нас с Питом. Профи и так были сильнее, а теперь плюс ко всему Пит ранен и, скорее всего, тяжело - я помню, как там, у лагеря, Катон говорил об этом. И даже если я найду Пита… нет, не так - когда я найду его - я понятия не имею, что буду делать с его раной.
Но его так и не показали в ночном небе, а значит, он все еще жив – и это самое главное.
Успокойся, нет смысла искать его ночью, говорю я себе, пытаясь унять дрожащие руки и звон в ушах. Нужно дождаться утра. Не знаю, каким нечеловеческим усилием воли я буквально заставляю себя уснуть. Не помню, что мне снится – наверное, ничего – но утром я уже готова к поискам. Правда, при свете дня моей вчерашней бравады поубавилось: возможно, профи не решились бы напасть на меня, пока я спала наверху, на дереве, однако внизу на земле вполне могут устроить засаду. Но, как бы ни был велик мой страх, мне нельзя терять ни минуты - неизвестно, в каком состоянии я найду Пита.
Но я найду его. Без вариантов.
***
- Пришла добить меня, солнышко?
Сердце ёкает и пропускает удар. Солнышко! Я замираю посреди неглубокого ручья и растерянно озираюсь. Мне не могло показаться – это был его голос! Слабый, хриплый и едва различимый, но все-таки его голос! И он, как всегда, шутит… Меня душит истерический смех: только Пит Мелларк может шутить в такой кошмарной ситуации!
Я внимательно оглядываю заросший берег ручья, делаю один осторожный шаг, второй…
- Эй, не наступи на меня!
Я медленно опускаю взгляд себе под ноги. Из грязи, травы и валунов на меня смотрят его небесно-голубые глаза. И больше ничего. Пытаясь сдержать рвущийся наружу вопль счастья, я опускаюсь возле него на колени. Что и говорить, чудеса маскировки! А я-то убивалась… да если бы не его рана, он мог бы до конца Игр спокойно лежать на этом самом месте, с ног до головы художественно измазанный грязью, и никакой Катон ни за что не нашел бы его!
Сердце колотится где-то в горле: я нашла, нашла его! Но моя внезапная радость так же быстро улетучивается – на самом деле наши дела плохи… очень плохи. Хоть он и пытается шутить и подначивать меня, его сил хватает только до того момента, когда я, кое-как вытащив его из спасительной грязи, пытаюсь сдвинуть Пита с места - черт побери, мы ведь должны убираться отсюда! Он едва не теряет сознание от боли, и только тогда я начинаю представлять масштаб грозящей нам опасности: Пит абсолютно беспомощен, и случись здесь появиться Катону или даже его подружке Мирте, мне придется в одиночку защищать нас обоих.
И это почему-то придает мне силы.
Следующие часы для меня сущий кошмар. Сначала я решаю отмыть его. Казалось бы, что может быть проще? Вскоре понимаю – да все, что угодно! Здесь, у берега, слишком мелко, и ручей всего в двух шагах, но я не могу сдвинуть Пита даже на сантиметр, не причиняя ему боли. Мысль о том, чтобы идти куда-то, теперь кажется мне беспросветной глупостью. Ободрительно улыбаясь, я ловлю его потухающий взгляд – еще мгновение, и он потеряет сознание! С грехом пополам нам удается немного приблизиться к воде. Кое-как справившись с грязью, я обрабатываю укусы пчел и мелкие ожоги. Следующий шаг - рана на ноге… ох нет, меня сейчас вырвет! - глубокая, воспаленная, сочащаяся кровью и гноем. А хуже всего запах... запах гниющего мяса. Украдкой бросаю взгляд на Пита – он совершенно бледный, почти зеленый… боюсь, я сейчас такого же цвета. Ничего, потерпи, как-нибудь переживешь, мысленно уговариваю я себя, отчаянно пытаясь подавить приступы рвоты и сосредоточиться на том, чтобы не сделать ему еще больнее. Мои движения машинальны: я тщательно промываю порез, прикладываю волшебные листья, вытягивающие гной – ими снабдила меня моя маленькая погибшая союзница – перевязываю рану бинтами, найденными в ее рюкзаке, стираю измазанную в грязи одежду Пита… точнее, то немногое, что от нее осталось после моего вмешательства.
Лишь бы не думать... только бы не думать…
Так проходит час или два… я теряюсь во времени. Наконец раны обработаны, и пока одежда сохнет на разогретых валунах, разбросанных вдоль берега, я позволяю Питу немного поспать. Под вечер легонько трогаю его за плечо – ждать дольше я не решаюсь. Впереди самое сложное - найти убежище и убраться с открытой местности. Помогаю Питу одеться и встать. Нам нужно уходить отсюда, немедленно! Мы проходим около пятидесяти ярдов по дну ручья, при этом Пит все время опирается на мое плечо. Каждым нервом ощущаю терзающую его боль, но он покорно терпит, лишь до скрежета сжимает зубы и издает совершенно невозможные звуки, будто подвывает смертельно раненый зверь. Я стараюсь не смотреть ему в лицо – не хочу видеть, как он плачет. Наконец я нахожу более-менее подходящую пещеру. Помогаю Питу устроиться, а сама пытаюсь замаскировать вход. Получается отвратительно – художник из меня никудышный.
В панике чувствую, что где-то под сердцем снова начинает затягиваться пружина… не думать… не думать… не думать…
Пока я тщетно вожусь с маскировкой, проклиная свою неумелость, Пит начинает бессвязно лепетать какие-то глупости: пытается оправдаться за какие-то прегрешения, благодарит, что нашла его, сокрушается, что теперь он обуза для меня. Я смотрю на него, как на умалишенного – неужели даже сейчас он не понимает, что я спасаю его ради себя? Что иначе просто не смогу жить дальше? Вот он бормочет что-то вроде «если я не вернусь»… ну хватит, замолчи, это уже выше моих сил!
Пружина внутри меня натужно звенит и с треском лопается – не соображая, что делаю, я наклоняюсь и целую его. В первый раз.
***
Питу гораздо хуже.
Я скрываю от него истинное положение дел, но его не так просто обмануть. Он по-прежнему пытается шутить и дурачиться - и по-прежнему улыбается мне! - прекрасно зная, что рана смертельна. И там, в Капитолии, тоже знают об этом. Распорядители Игр не хуже меня видели его ногу – налицо все признаки заражения крови… а значит, Питу срочно нужно лекарство. Настоящее, капитолийское. Где же наш ментор? Он-то должен понимать, что теперь, когда судьба - или милость Капитолия - дала мне еще один шанс, я ни за что не брошу Пита умирать на Арене! Поэтому, когда звучат очередные фанфары перед новым объявлением, я почти уверена, что именно услышу. Пир у Рога Изобилия. Где каждый оставшийся в живых трибут найдет то, в чем больше всего нуждается.
В Капитолии прекрасно знают, что сейчас жизненно важно для Китнисс Эвердин.
Я и рта не успеваю раскрыть, как Пит яростно начинает требовать от меня каких-то обещаний никуда не ходить и ни во что не ввязываться… грозит пойти вслед за мной – пойти? Это просто нелепо! Меня пробирает идиотский смех и нервная икота. Скажите, пожалуйста, как это он собирается идти, если не может даже сдвинуться с места? Смотрю в его абсолютно серьезные и непреклонные голубые глаза – неужели он действительно думает, что я стану его слушать? Но он упрям, как осел, и мне приходится уступить его требованиям.
Ну, или сделать вид, что я уступаю.
***
- Вот тебе десерт. Я нашла еще немного ягод дальше по ручью.
Пит смотрит на меня с благодарностью. Наивный, он даже не подозревает, чем именно я собираюсь его накормить - на первый взгляд в жестяной банке всего лишь пустившие сок лесные ягоды да пара перетертых листочков мяты. Он мне верит: покорно проглатывает и мое неумелое вранье, и первую ложку успокоительного снотворного сиропа, присланного Хеймитчем и ловко замаскированного под дары леса – дозой, которую я собираюсь сейчас скормить ему, можно усыпить на целые сутки – потом морщится и жалуется на странный вкус. Я не даю ему ни сопротивляться, ни говорить – кормлю из рук, как беспомощного, но упрямого ребенка. Лишь бы подействовало…
Он должен уснуть, чтобы я смогла осуществить свой коварный план.
Ловко управляюсь с ложкой и почти насильно заталкиваю ему в рот как можно больше снотворного, а в голове уже который раз за последние дни бьется один и тот же вопрос – что, если бы все в моей жизни пошло по-другому? Если бы отец остался жив – неужели в свои шестнадцать я была бы такой же нелюдимой и замкнутой? Если бы не вынуждена была охотиться вместо него – неужели Гейл Хоторн никогда бы не стал единственным настоящим другом, так и оставаясь в моих глазах заветной мечтой девчонок всего дистрикта? Если бы Пит Мелларк не отдал мне тот хлеб, который позволил выжить моей семье и научил меня не сдаваться и сражаться за свою жизнь – неужели я так никогда бы не призналась самой себе, что люблю его? Если бы в тот роковой день на Жатве не вытащили имя моей сестры… и его имя тоже – как бы все сложилось?
Или нет, не так – если бы в далеком детстве, одиннадцать лет назад, не я заболела его улыбкой и его голосом, а он заметил и полюбил меня?
Еще ложка. И еще одна. Последняя.
- Странные ягоды… сладкие, как сироп, - говорит он с полным ртом. - Сироп!
Глаза Пита расширяются, когда он понимает, в чем дело. Я зажимаю ему рот ладонью, силой заставляя проглотить. Он пытается вызвать рвоту – слишком поздно! - и вырубается. В осоловевших глазах злой укор. Боюсь, прощения мне не будет.
Ну и кто не умеет хитрить, Пит, усмехаюсь я, осторожно убирая с лица спутанную светлую челку и стирая с подбородка прилипший кусочек ягоды. Ты думаешь, я боюсь? Да, боюсь. Думаешь, не понимаю, что этот мой шаг - сумасшествие чистой воды? Понимаю. И поэтому ты наивно решил, что я послушаюсь тебя и откажусь от своей безумной затеи? Нет уж, дудки! Я понимаю, что это ловушка, и все равно пойду туда. Я смогу достать это гребаное лекарство. Благодаря тебе теперь я это знаю. И знаю, что я, Китнисс Эвердин, смогу победить и вернуться в Двенадцатый дистрикт. В конце концов, я ведь пообещала это своей сестренке? И что бы ты там не пытался все эти дни втолковать мне о своей неизбежной смерти, Пит Мелларк, ничегошеньки у тебя не выйдет – ты возвращаешься вместе со мной! Больше никаких сомнений. Это решено. Точка.
Никогда не поздно сказать правду. Я люблю тебя и не позволю тебе умереть. Я не могу даже представить, что ждет нас дома в Двенадцатом… Там будет видно. Потом. Завтра.
Но сегодня, сейчас, больше никаких «если бы»…
