Глава 3Геллерт
— Геллерт, это был ты? — спросил он меня.
Самое смешное, я сразу понял, о чем он. Прошло почти полвека, и в нас обоих мало что осталось от тех юнцов, которые когда-то пололи грядки тете Батти. Но Альбус Дамблдор по-прежнему оставался Альбусом Дамблдором.
Он стоял передо мной в разбомбленном, горящем Берлине, посреди Европы, превратившейся в адское жерло, которое поглотило миллионы магглов и несколько тысяч волшебников в придачу, — бледный, усталый, постаревший, с сединой в длинных волосах, которыми когда-то так гордился, в аврорской форме, которая выглядела на нем невыразимо нелепо. Он только что выбил у меня из рук Бузинную палочку — самый драгоценный, самый желанный из Даров Смерти. Наверняка обеспечил себе пожизненное место на этих их обожаемых… карточках от шоколадных жаб — или какую там еще гадость они едят. Да. Он стоял передо мной — и его интересовало одно: не я ли убил сорок семь лет назад больную слабоумную девчонку.
Разрази меня Тор.
Впрочем, нет. Он ведь и спросил-то не совсем так.
Он спросил: «Геллерт, так это все-таки был ты?».
Разрази меня Тор дважды.
— Альбус, иди в задницу, — сказал я. Хотя, кажется, я выразился покрепче.
И тогда он стянул мне руки магической веревкой, снял защитный купол и подозвал своих авроров, чтобы меня увели. Все это было так же нелепо, как вся история наших с ним отношений. Так нелепо, что я расхохотался. Прямо там, на глазах у английских вояк, окончательно подтвердив их мнение о том, что я — спятивший маньяк.
Только потом — уже здесь, в Нурменгарде, до меня дошел истинный смысл этой сцены.
Он с первой минуты обвинил и приговорил меня, и при этом —
при этом, понимаете ли! — все эти сорок семь лет терзался мыслью, а не он ли все-таки был убийцей. Когда я это осознал, я расхохотался снова. И в третий раз — когда понял, что я пусть и ненамеренно, но все-таки не сделал ничего, чтобы развеять его сомнения.
Впрочем, что бы я мог ему сказать?
Я не убивал девчонку. И только круглый идиот вроде самого Альбуса мог заподозрить, что это сделал Альбус. Случайное заклятье? Я вас умоляю. Этот английский педант обращался с палочкой, как вышивальщица с иголкой. А значит, остается только один подозреваемый, так ведь? Я знаю, кто убил ее.
Я никогда никому не рассказывал об этом, но за день до того, как она погибла, ко мне приходил Аберфорт. Я уже собирался ложиться спать, когда на пороге появилась тетушка с поджатыми губами и недовольно объявила, что внизу меня ждет «молодой Дамблдор».
Я был уверен, что это Альбус, и скатился вниз по ступенькам в мгновение ока, но молодой Дамблдор оказался действительно «молодым» — то есть младшим. Я честно пригласил его в дом, но он мотнул головой в сторону крыльца.
— Слушай, Геллерт… — Он потоптался на месте и шумно сглотнул. Я не уставал удивляться тому, как мало сходства было между ним и братом. Он сглотнул еще раз и выдал: — Уезжай отсюда.
Я не поверил своим ушам. Но плотина уже прорвалась, и теперь он заговорил быстро-быстро, торопясь выдать все, что там у него варилось в нечесаной голове.
— Уезжай, пожалуйста. Один, без Альбуса. Я же вижу, тебе все равно, а он готов за тобой, как собачка, бегать. Он все время твердит о том, как вы с ним поедете на континент и будете искать то и исследовать это. Я его знаю. Он… нормальный, хоть и зануда и задается вечно. Но ему бы в голову не пришло нас бросить, если бы не ты. А я — я не справлюсь один с Арианой. Понимаешь? Я на все ради нее готов, но один — не справлюсь. Ее заберут в Мунго, в палату для неизлечимых, а там — знаешь, как там? Я слышал, что таких, как она, под Империо держат. Годами. Она там не выдержит, понимаешь! Лучше смерть, чем такое! — постепенно Аберфорт перешел на крик, а под конец своей тирады еще и пару раз мазнул кулаком по скулам, смахивая слезы. Приятного в этом зрелище, прямо скажем, было мало. В ситуации — тем более.
— Разберитесь с этим как-нибудь сами. И знаешь — не ходи сюда больше, — сказал я и ушел в дом, захлопнув за собой дверь. Пастушок остался на крыльце.
Разумеется, обсуждать это с Альбусом я не собирался. На следующий день, когда мы с ним встретились, он поначалу был молчаливее обычного, но постепенно начал шутить и смеяться, как всегда. Нам с ним всегда было весело вместе.
А когда под вечер мы зашли к нему домой, разгорелась та ссора…
Мы быстро перешли на крик, все было шумно и беспорядочно, в воздух полетели заклинания, потом Альбус заорал:
— Если так, то я уйду прямо сейчас! И не вернусь!
Я помню, как изменилось в тот момент лицо его брата. Еще пара вспышек — и все. Впрочем, я не утверждаю, что Аберфорт собирался ее убивать. Может, хотел ее оглушить и сделать вид, что это выплеск ее собственной магии, чтобы задержать брата хоть на время. Может, в ответ на его заклинание у нее и правда случился выплеск. У этой несчастной дурочки, похоже, вообще был большой потенциал.
Интересно, ожидал ли Аберфорт такого эффекта?
Сорок семь лет покаяния, зарытые в землю амбиции, изнасилованная войной Европа — уж наверное, если бы мы с Альбусом взялись менять мир вместе, он помог бы мне сделать это как-нибудь поаккуратнее, — и все открытия, которых мы с ним не совершили, и все новые рубежи, которых не покорили, — все пущено по ветру из-за одной мертвой слабоумной девчонки, которую все равно уже не вернешь. Из-за пешки, куклы, нуля без палочки.
И эти чокнутые англичане еще называют нас, немцев, сентиментальными.
FIN