Глава 3Тетрадь снов красная. Сон №142.
На заре я достиг города, и звериное обличье, такое удобное для моих путешествий, пришлось сорвать.
Я шёл через поля, но и не шёл, а прыгал, как жаба - кто увидит, подумает, что это стог сена неряшливо и грузно отрывается от земли, и, пролетев сажень, тяжело падает вниз. Но никто не видел меня.
Трущоб предместий я достиг человеком. В город, на камни мостовой, я вышел человеком. Заходящиеся в зевоте горожане, кучно стоящие на главной площади, видели меня человеком.
Я встал рядом, встал вместе с ними. У ног моих мостовую взрезали железные полосы, две, а за ними ещё две. Я знаю людей, и знаю их игрушки - то были рельсы. В своём пути я пересекал их дважды. Но здесь ждали не поезда, а первый утренний трамвай.
И я тоже должен ждать его.
На плечах моих рыжее пальто. Оно коротковато, как и чёрные измятые брюки. С их ремнём я справился быстро, но пуговицы на рубашке эти новые длинные пальцы застегнуть не смогли. Я оставил всё так, как есть. Рубашка немного забрызгана на груди, но в этом нет ничего страшного. Я как все. Я как все. У меня есть пальто и рубашка, у меня есть брюки и ботинки. Я бледный и сонный, я смотрю невидящим взглядом и спокойно стою, разве что не зевая. Я как все.
Только я чуть выше этих людей, но в этом тоже нет ничего страшного, в их породе встречаются и настоящие великаны. И зубы, верно, слишком выпирают изо рта - впрочем, это совсем человеческие, хоть и острее, хоть и длиннее, совсем человеческие зубы.
Вот грохот и звон. Это трамвай выворачивает из-за зелёного дома с белыми балконами.
Люди рядом зашевелились, очнувшись - двинулся и я. Трамвай остановился напротив. Двери раскрылись прямо передо мной, и я принял приглашение, войдя первым. Наступая на шнурки ботинок, я приткнулся к какому-то окну, прижался к нему, холодному, лбом и, скосив глаза, стал глядеть вниз, на встречные рельсы.
Я как все. Я как все они. Как все эти люди.
- Один билет, пожалуйста.
Я повернул голову. Усатый человек рядом протянул цветастую бумажку женщине с чёрной сумкой на животе. Женщина в смешной фуражке - кондуктор. Она возьмёт у меня деньги, и только тогда разрешит поехать мне в этом звенящем и гремящем, с этими зевающими и дремлющими, в это неизвестное, неясное.
Вот она взяла меня за локоть.
Я ещё не говорил сегодня, и горло издало хрип и бульканье, розовая, с кровью, слюна брызнула на стекло. Я повернулся к женщине всем телом, покачнувшись, и достал из кармана какую-то бумажку. Далось мне это не сразу, новые пальцы были что деревянные, они не гнулись и чуть ли не скрипели. Но я справился.
- Од... гр... Один билет... Пожалуйста.
Моя первая речь оказалась успешной. На губах вздулся и лопнул кровавый пузырёк.
Женщина взглянула на меня с недоверием, но плату приняла, и стала отсчитывать медяки - видимо, я дал ей слишком много. Я выставил перед ней раскрытую, чуть запачканную кровью ладонь, чтобы она ссыпала мне эту ненужную мелочь, и опустил медь в карман. Я не знал, что в нём ещё есть. Не знал, что в другом кармане. Мне это было совсем не нужно. Если бы бумажки не хватило, я бы что-нибудь придумал. Моя новая носатая голова думает так же хорошо, как и прежняя, но глаза видят значительно хуже - это минус.
Я вновь прислонился к стеклу лбом, и трамвай, позвякивая, тронулся, как будто ждал только меня.
Я оплатил свой проезд. Я был обычным человеком. Высокий и бледный человек в рыжем пальто и чёрных брюках. Обычный человек.
Встречные рельсы походили на ручьи расплавленного металла. Мне так нравилось смотреть на них, что я совсем не замечал скачущего за окном города. Все эти двух- и трёхэтажные домишки, скверы и рощицы, грузовички и дворники появлялись и исчезали, а блестящий металл, приковав меня, не отпускал.
Утро в городе, смутно знакомом, маленьком и скучном. Я шёл сюда через поля всю ночь, чтобы наткнуться на человека с чемоданом в кривом переулке, взять у него его рыжее пальто и рубашку с глупыми пуговицами. Или я шёл сюда для того, чтобы забраться в первый утренний трамвай? Для того, чтобы следить за бегущими рельсами? Я не знаю.
Но трамвай замедлился, сбавили бег и встречные рельсы.
Двери открылись с визгом. Меня подхватили под локти и выволокли наружу. Так странно, ведь кондуктор получила от меня, совсем обычного человека, совершенно обыкновенную бумажку. Она даже дала мне сдачу круглыми медными монетками.
Люди в фуражках, каких-то других, не таких, как у кондуктора, вытащили меня из трамвая - значит, моя забрызганная кровью одежда кому-то не понравилась.
Моя ошибка слишком очевидна. Я знал, что людям не нравятся окровавленные тряпки. Ждать трамвай с тем, что представлял я собой в человечьем обличье... Ехать в этом трамвае с таким, как я... Им точно это не могло понравиться.
Я не стал спорить. Я сбросил с себя этих нечестивцев так же легко, как сбросил пальто. Скинул ботинки и рубашку. С брючным ремнём долго возиться не пришлось - я просто разорвал его.
Сорвав покровы, я снова стал собой. Чувства обострились, сил прибавилось. Бледное жалкое тело распухло и обросло рыжей шерстью. Я снова стал собой.
Вспрыгнув на подъездный козырёк, оттуда перелетел на крышу серого дома, с серого дома - на бакалейную лавку, с бакалейной лавки - на крышу зелёного дома с балкончиками. И дальше - в предместья, а из предместий - в поля, а с полей...
Вернусь ли я сюда?
* * *
В раскрытую вагонную дверь влетело чёрное пушечное ядро, и задремавшая уже Дьюн чуть не свалилась со своих ящиков. Ударившись о стену, ядро оказалось обыкновеннейшим докторским саквояжем, который тут же раскрылся, вываливая содержимое на дощатый пол.
Носки, тетрадь в красной клеёнчатой обложке, коричневый бумажный свёрток с жирными пятнами, смена белья - вперемешку с грязной соломой, покрывавшей пол теплушки.
Но вот за саквояжем в вагоне оказались армейские ботинки, связанные шнурками, а следом, ухватившись поудобней за какую-то скобу, впрыгнул человек в чёрной шляпе, прихваченной шнурком под подбородком. Чудом не выпав обратно на землю, человек ещё раз опасно качнулся, но всё же остался на ногах.
- Ого, - произнёс он расстроено, увидев перед собой раскрытый саквояж. Опустившись на колени, он принялся укладывать своё добро обратно, и, похоже, только тогда заметил Дьюн - точней, её босую ногу с поджатыми пальцами. Подняв глаза, он вновь сказал это своё дурацкое "ого", но уже совершенно другим тоном.
Дьюн сидела на двух деревянных ящиках, поставленных один на другой. Такие же ящики заполняли половину вагона. На каждой из стенок было выведено через трафарет "Сигареты "Анклав"",и в теплушке ощутимо тянуло табаком - весьма паршивым, к слову.
Захлопнув наконец саквояж, человек в чёрной шляпе оттолкнул его и уселся на пол, скрестив длинные ноги.
Дьюн ударила пяткой о стенку нижнего ящика и кивнула незнакомцу. Тот кивнул в ответ, улыбнулся какой-то кривой улыбкой и заломил шляпу на затылок, отчего шнурок врезался в его рыжую бороду.
- Дьюн, - сказала Дьюн.
- Дикарь, - сказал незнакомец, и тут же добавил: - Но вообще без разницы. Как угодно можешь называть. Хоть как. Не обижусь а-а-аб...
Дикарь не договорил, зевнув так широко, что Дьюн испугалась, как бы его нижняя челюсть не выскочила из суставов.
- Абсолютно, - закончил он, тряхнув головой.
Дьюн пожала плечами и тоже заломила свою соломенную шляпу с обтёрханными полями.
- Куда едешь?.. - спросила она, глядя, как Дикарь вытягивает ноги, закатывая старые полосатые штаны до колен.
- На запад, - коротко ответил он, покончив с правой штаниной и принявшись за левую. - А ты?..
Дьюн покосилась на пробегающие кусты, видневшиеся в проём раскрытых вагонных дверей.
- Далеко, - ответила она. - Ещё недели три ехать.
Кивнув, Дикарь снял с головы шляпу и положил её на соседний ящик. Надпись на нём его заинтересовала, и он уже в третий раз произнёс "ого" - не расстроенно и не лукаво, как раньше, а с удивлением.
- Глянь-ка, - кивнул он в сторону, - да мы земляки!..
- С кем?
Дикарь щёлкнул по стенке ящика.
- Вот с этим добром. Сигареты из Анклава, и я сам из Анклава. Наверное, поезд южный... И я южный.
- Наверное, - согласилась Дьюн. - Но это ведь далеко.
Дикарь откинулся на ящики, явно намереваясь вздремнуть в этой неудобной позе.
- Чертовски далеко, - уточнил он, прикрывая глаза. - И сам я забрался так чертовски далеко...
Дьюн хотела что-то ответить, но голова Дикаря уже качнулась, как у мёртвого - он заснул, заснул мгновенно, чуть улыбаясь. Вздохнув, она вынула из нагрудного кармана комбинезона спички, сигаретную пачку - сигареты "Океан", не в пример лучше этого южного "Анклава" - и закурила.
Безымянная река, серебрившаяся там, в квадратном дверном проёме, неумолимо напомнила Дьюн речушку её городка, оставшегося далеко позади. Выпустив дым через ноздри, Дьюн отвернулась и закрыла глаза, вслушиваясь в мерный стук колёс.
