Берёза

От зимы – свет

В Хогвартс она попала с оказией, совершенно случайно. Это событие – возвращение в родные стены, где, в общем-то, она была счастлива, казалось сейчас нереальным на фоне всей её теперешней жизни.

Эйлин всегда была замкнутой и скрытной. Вряд ли хоть кто-то мог грустить о том, что она навсегда покинула стены волшебства и магии, когда на седьмом курсе пришлось выбирать свой дальнейший путь. У неё этого пути не было. Её никто не любил, не тянулся к ней за советом – так ей казалось, по крайней мере. И всё же, Хогвартс был её домом. Здесь, в единственном месте, она чувствовала защиту и покой.

Как всё было просто во времена учёбы. И как сложно оказалось там, во взрослой жизни. Наверное, это было само собой разумеющимся, что колдуньи и волшебники, выходя из стен магической школы, твёрдо стояли на ногах и знали, чему посвятят себя. Эйлин этого не знала. Особых дарований у неё не наблюдалось, разве что замечательная реакция и умение видеть на пять ходов вперёд в детской игре плюй-камни. Здесь Эйлин чувствовала себя в своей тарелке и преображалась, обретая ту долю уверенности, которой её всегда не хватало на других занятиях. Однокурсники давно привыкли к её серости и особо не докучали. А Эйлин ужасно переживала, что она такая никчёмная. Но смелости никогда не хватало.

Знакомство с Тобиасом, их поспешный брак выглядел вполне закономерным на фоне всех её комплексов. Тобиас никогда её не любил – она знала это. Сначала она просто радовалась, что хоть кто-то обратил на неё внимание. Ей так хотелось быть примерной женой, хорошей матерью и счастливой женщиной. Не её вина, что она не разглядела в своём избраннике жёсткости, надменности, самолюбования и неумения в принципе быть достойным мужем.
Тобиас, как потом выяснилось, подцепил Эйлин назло своей подружке. Решил доказать, что он один не останется, и на свете много дурочек, которые будут его обожать и выполнять любые его прихоти. Эйлин кротко старалась следовать всем его рекомендациям, корила себя за нерадивость, когда попадала в немилость. Собственно, её комплексы только удесятерились в таком браке.

Как-то раз Тобиас пришёл домой пьяным. Ему не понравилось, что жена встречает с недостаточно разогретым ужином. Тогда он в первый раз поднял на неё руку.
На другой день Эйлин старательно отводила глаза, прятала безобразный синяк во всю скулу и жалела Тобиаса, которому было весьма некомфортно. Никакие магические заговоры не помогли свести злосчастный синяк, и Эйлин ещё добрых две недели врала соседям, что у неё разболелся зуб. Она считала себя виноватой. Ничего. Она научится, будет примерной женой, и у Тобиаса не будет повода усомниться в её хозяйственности.
В следующий раз Эйлин отделалась выбитым зубом за то, что ужин был недостаточно калорийным. Тобиас перевернул стол с заботливо расставленными тарелками, заявив, что он эту дрянь есть не станет. То, что в семье не было денег на покупку того же мяса, Эйлин отнесла, конечно же, себе в вину. Она старалась изо всех сил. Но снова и снова повторялся этот ритуал, с завидной регулярностью – Тобиас вымещал всю свою несостоятельность на безответной жене, прикрывающей голову.

Письмо из Хогвартса, подписанное директором, напугало Эйлин. Она боялась, что Тобиас рассвирепеет, если узнает об этом послании. Оказалось, в школе проводились открытые соревнования по игре в плюй-камни, и Эйлин приглашали принять участие в составе жюри. Она тут же применила инсендио к пергаменту, хотя все четыре строчки прочно врезались в сознание. Как же ей хотелось вновь вернуться в родные стены! И как же она боялась мужа, который и слышать не хотел о волшебстве и магии. Но тут вмешался его величество случай. Тобиас с мрачным видом сообщил накануне, что ему придётся уехать на неделю по делам – подвернулась работёнка. В первый день Эйлин просто радовалась возможности не бояться. Можно было немного поваляться в постели, не вскакивать готовить завтрак, не убирать по всему дому разбросанные вещи. Можно было вспомнить, что ты – волшебница и немного поколдовать перед зеркалом, пытаясь проредить слишком густые брови.

На второй день послание, которого, собственно, уже и не было, сидело занозой в сознании так прочно, что Эйлин решилась. Быстро собрала немудрёные вещи, добралась до Лондона и, озираясь по сторонам, прокралась к заветной платформе. Ей самой не верилось, что она решилась на этот шаг. Если Тобиас узнает – быть беде. Но алый паровоз так призывно испускал клубы дыма, что Эйлин просто постаралась не думать о последствиях. В конце концов, что плохого в том, что её куда-то пригласили? Тобиас постоянно пропадал в гольф-клубе, пабах и на сомнительных вечеринках, и всегда утверждал, что он ничего плохого не делает. Она тоже ничего плохого не делает.

Два дня, проведённые в Хоге, были нереальным, пьянящим сном. Эйлин совсем выпала из реальности. И вот теперь, когда пришла пора возвращаться, на неё всей тяжестью навалилась действительность. Она – волшебница. Глупо было связывать свою жизнь с человеком, который не признавал никакой магии, да и женщин, как вид, не признавал вообще.

До поезда оставались ещё два часа. Эйлин в составе комиссии поздравила победителей, пожала руки всем желающим и сказалась на то, что она доберётся до дома сама, не стоит беспокоиться. Навалилась дикая тоска. Что теперь? Вновь Паучий Тупик, с его зловещей предсказуемостью. Да никогда она не докажет, что она хорошая. Люди не меняются. Тобиас не поменяет своего отношения к ней, как бы она ни старалась. Она всегда будет никчёмной, зачуханной домохозяйкой, получающей разносы за любую провинность. Даже на работу Тобиас ей не разрешил выходить, считая, что Эйлин полная бездарность, и её место на кухне. Она совсем перестала колдовать, а ведь когда-то владела многими заклинаниями не хуже других.

Эйлин подцепила свою дорожную сумку и, в последний раз оглянувшись на замок, направилась к дальним воротам. Там можно дойти до Хогсмида. Путь пролегал мимо озера. И тут она поддалась минутному желанию просто посидеть на берегу. Экзамены у школьников уже подошли к концу, студентов в этот час было совсем мало. Ласковая прохлада так и манила присесть в тени какого-нибудь дерева, например, в шатре вон той величественной берёзы. Эйлин уселась прямо на траве и расплакалась. Ей не хотелось возвращаться. Она глядела на зеленоватую воду озера, и отчаяние захлестнуло в полной мере. Как хорошо быть русалкой, вдруг подумалось. Сейчас бы взять, броситься в эти мутные воды и ни о чём больше не думать. Она так устала. Её существование никому не нужно, а её отсутствие вряд ли кого-то затронет. Мамы и папы давно нет на свете, а Тобиас быстро найдёт себе новую жертву. Может, это выход? На секунду эта идея стала такой яркой, что Эйлин даже зажмурилась. Она не хочет больше жить. Закружилась голова. Эйлин прислонилась спиной к березё, чтобы не свалиться. Сначала боль и жалость к самой себе так захлестнули, что она готова уже была сорваться и броситься в омут. Будь, что будет. Но когда эта дикая мысль возобладала, и она уже хотела в полном отчаянии совершить задуманное, внезапно, как-то очень тихо, робко, но призывно, в ней что-то шевельнулось. Эйлин не поняла – что это, но секундный порыв был сбит с толку. Совершенно разбитая, она попыталась понять, что же её остановило и прислушалась к себе. От берёзы исходило удивительное спокойствие. Она словно посылала по позвоночнику незримый свет, который снопом ворвался под сердце. И тут это повторилось. Шевеление. Эйлин замерла. Господи. Мерлин всемогущий. Есть вещи, которые мы понимаем с микроскопической точностью. Она положила руку на живот, желая убедиться, что не ошиблась. Через секунду робкий толчок повторился. Боже, она беременная. Она совсем забыла про свои дни, так как из-за побоев ритм давно нарушился. Эйлин снова заплакала. Потом повернулась и обняла берёзу:

– Спасибо тебе. Оберегай его. Пусть это будет сын.

Теперь она знала, где взять силы, чтобы вернуться. А там – будь, что будет…