О жизненных ценностях и факторах, их определяющихИ кто сказал, что сиюминутные порывы никак не влияют на отношение сложившегося коллектива к вам и непосредственно ваше отношение к коллективу?..
Свет зимнего солнца робко пробивался в гостиную сквозь зелёные занавески. Сдержанный и хладнокровный, как слизеринцы. И отрезвляющий, как ведро ледяной воды прямо на голову. Да, точно. Именно этого, пожалуй, мне сейчас не хватало. Ведро воды. Нет, бочку. И чтобы прямо на голову – без лишних раздумий.
Тяжело было не то, что подняться, но хотя бы открыть чёртовы глаза. Бессонная ночь дала о себе знать моментально. А что, подумала я почти на автомате. Рон хотел, чтобы я развеялась и перестала чувствовать ответственность за каждый шаг каждого гриффиндорца? Ну так вот оно – смотри, Уизли! К драклам ответственность, к дьяволу угнетающую вселенскую тоску! Вот она, твоя лучшая подруга, лежит ничком – хорошо, если не на полу – в слизеринской гостиной и…
Глаза распахнулись мгновенно. Да что там распахнулись, вылезли на лоб, минуя стадию лёгкого прищура, с которым я должна была размышлять о чём-то вроде «где-я-кто-я-как-я-сюда-попала» и мечтать умереть прямо на этом самом месте.
Зелёные занавески. Зелёные стены. Совершенно незнакомый сырой воздух слизеринских подземелий и…
– Грейнджер?..
Чё-ёрт!
– Как спалось?
Да не может быть!
Что я там говорила? «Минуя стадию, когда хочется умереть»? Я резко села на диване – хорошо, что не на полу, да – и, талантливо игнорируя головную боль, уставилась прямо перед собой.
– Паркинсон?!
Я, должно быть, спятила.
– Рада, что ты всё ещё узнаёшь меня, Грейнджер, – развязно протянула слизеринка, падая на диван и вынуждая меня стремительно поджать ноги. Словно я могла обжечься, если коснусь её, или что-то вроде того. От Паркинсон этот жест тоже не укрылся, вызывая снисходительную усмешку на накрашенных алой помадой губах. Немного размазанной, конечно…
Моя собственная рука невольно поднялась вверх, едва ощутимо касаясь губ, и дикий хохот Пэнси мгновенно привёл меня в чувство. Я мельком взглянула на чистые пальцы, затем – на Паркинсон и неожиданно прыснула.
Никогда не видела её смеющейся так искренне, правда. Для меня – для Гарри, Рона, Гриффиндора – слизеринцы всегда одинаковые, это же очевидно. Холодные, скользкие, хитрые – змеи, в общем-то, без особых церемоний. Но, судя по всему, вчера я неплохо провела время в самом сердце этого… змеиного логова. И вот он, вопрос дня: как такое вообще могло произойти?
– Хорошо отметила начало второго семестра, Грейнджер? – вдруг послышался новый голос. Откуда-то слева – с другого дивана, как я поняла, неохотно повернув голову, – за мной с интересом следили светлые глаза Блейза Забини.
Не знаю, почему конкретно, но раньше именно его взгляд оказывал на меня самое устрашающее действие. На пятом курсе Забини стал старостой своего факультета, и волей-неволей нам приходилось видеться на собраниях, обсуждать школьные дела, расписание согласовывать и всё такое. Внешность Блейза была эффектной, кто спорит: чёрные волосы, смуглая кожа, но вот глаза… стеклянные и прозрачные, как гладь Чёрного озера. Паркинсон тоже была брюнеткой, но холодная голубизна её глаз почему-то не наводила столько противоречивых мыслей сразу, с Забини же взглядом я предпочитала не встречаться вовсе.
– Очень хорошо, как я могу заметить, – промурлыкала Дафна Гринграсс, выглядывая из-за плеча слизеринца. Аристократически бледная и блондинистая, она выглядела как полная противоположность Блейза, но глаза… снова светлые, серые. Это у них, чистокровных, что, генетическое?..
– Очень хорошо… – эхом отозвалась я, порываясь подняться на ноги. Гостиная пошатнулась, и Паркинсон рядом испустила тихий вздох, полный напускного сострадания.
– Грейнджер, Грейнджер… – сокрушённо протянула она под хохот Забини. Затем сунула мне в руку флакон с зельем и тоном, не терпящим возражений, приказала выпить. И я выпила, проглотив возмущения и нестерпимое желание огрызнуться.
В голове начало проясняться. Прояснился и ужин в Большом Зале в честь начала второго семестра, и косые взгляды Джинни, и Гарри, зачем-то извиняющийся за тот инцидент в конце декабря, его слова о Малфой-мэноре, почему-то чудовищно меня задевшие…
– …пойми, Рон молодец, что пытается двигаться дальше, но в его желаниях оправдывать слизеринцев я никогда его не поддержу, слышишь? – Гарри провёл рукой по волосам, замотав головой, и я вздохнула. – «Изменились!» Ты читала «Пророк»? Арестовывают старших, а младшие устраивают беспорядки, пытаясь – угрозами ли, шантажом – добиться амнистии. Словно не понимают, что их родители заслужили всё, что с ними сделал Азкабан!
– Родителей не выбирают, – нахмурилась я, шагнув вперёд. Знакомая складка между густых бровей – Гарри вскинул на меня непонимающий – почти недоверчивый – взгляд. – Я не то имела в виду! – поспешно возразила я прежде, чем он окончательно удостоверился, что я спятила. – Конечно, Пожиратели наказаны по заслугам. Поцелуй за особо тяжкие, Азкабан за пособничество, да, но их дети…
– …такие же Пожиратели. – Слова срываются с его губ неохотно, словно приходится их выплёвывать. – Их предплечья – прямое тому подтверждение. Крэбб, Розье, Руквуд или Малфой – какая, к чёрту, разница?!
При упоминании Малфоя по спине побежал холодок, и я вздрогнула, невольно отшатнувшись. Гарри заметил мою реакцию, но как всегда понял её абсолютно… по-своему.
– Слушай, Гермиона, прости! – вдруг произнёс он, сделав порывистый шаг вперёд. – Я уже второй раз совершаю одну и ту же ошибку. Вечно напоминаю тебе о Малфоях, о мэноре…
– Это было давно, Гарри, – вздохнула я, стараясь не думать о недописанном Беллатрисой Лестрейндж клейме на собственном предплечье. – И это закончилось…
– И ты туда же, да? – Гарри открыл рот, чтобы продолжить, затем вдруг отмахнулся, порывисто развернулся и вышел из гостиной, даже не посмотрев на меня. Ни разу.
– Дерьмо… – процедила я, схватившись за голову.
– Смотрите, Грейнджер ругается! – завопила Паркинсон, поднимаясь с дивана. – Вот бы сейчас какую-нибудь дурацкую магловскую штуку, чтобы это записать на память!
– «Дурацкая магловская штука» называется «диктофон»… – простонала я, не поднимая головы. – Мерлин, ну и что?.. Мы с вами вчетвером это всё… здесь… – Я беспомощно махнула рукой, на миг отнимая ладони от лица.
– Грейнджер, какой «вчетвером»?! – возмутилась Дафна, выпутываясь из объятий Забини. – Поначалу был почти весь факультет, потом разошлись, конечно…
– Я про это «потом» и спрашиваю, – огрызнулась я. Безысходность ощущалась почти материально.
– Потом остались избранные, – хмыкнул Забини, растянувшись на диване во весь рост. – Мы, Винс, Драко…
Ну конечно, как же я могла забыть о Малфое!
Тут же вспомнился громкий смех, тосты «за новую жизнь», танцы и… о, Мерлин! Такое и в самом деле можно творить только после огневиски. Даже просто додуматься до такого... И перед кем, спрашивается?!
– Всё больше подробностей, а, Грейнджер? – усмехнулась Гринграсс, подсаживаясь с другой стороны. – Всё вспомнила?
Я снова сделала это.
– Ну, этот танец с Драко она ещё нескоро забудет, – хмыкнула Пэнси почти со злорадством.
Опять.
– И где сейчас Малфой? – поинтересовалась я просто для того, чтобы что-нибудь спросить.
Ладно, это не считается. Не считается же, правда?..
– На Зельях, наверно… – протянул Забини. – Совсем спятил, нет бы поспать спокойно.
– Он вообще странно себя ведёт в этом году, – подхватила Паркинсон со вздохом.
– Да уж не страннее, чем обычно, Пэнс, – отмахнулась Дафна. – Малфой есть Малфой в любые времена, ты и сама знаешь.
Я едва ли их слышала, мгновенно вскочив на ноги и бегом направившись к выходу из гостиной под дружный хохот трёх слизеринцев.
Держу пари, они сделали это специально.
***
Конечно, на зельеварение я уже не успела. Гарри, как бы он на меня ни злился, наверняка беспокоится. Совесть кольнула, но я быстро загнала ее в самый тёмный уголок сознания. На «потом», потому что хватит с меня потрясений этим утром. Забежала в комнату, переоделась, взяла сумку, накинула мантию и со всех ног бросилась в теплицы – на травологию вообще лучше было не опаздывать. И, что за ирония, опять со Слизерином!
Странно было даже допускать подобное, но об учёбе думалось с тяжким трудом. «Гермиона, ты или это??!» – вопил внутренний голос (почему-то голосом Гарри), но я послала подальше и его тоже. То есть, не Гарри, конечно, а голос.
Оказавшись в теплицах, я всерьёз ожидала усмешек и гуляющих шёпотков. По крайней мере, косых взглядом. Новость дня (года, века!): Гермиона Грейнджер напилась со слизеринцами и пропустила зельеварение, вы только представьте! Что, не можете? То-то же. В голове почему-то слышался ироничный смех, но здесь, в теплицах, никто не обратил на меня никакого внимания.
То есть, ноль. Ни-че-го.
Я замерла, нахмурившись. В первое мгновение стало обидно, во второе и вовсе захотелось рассказать всё самой, раз уж никто ничего даже не заметил. Всё же, это удар по самолюбию, как-никак. Но затем, подавив вздох, я наконец заметила рыжую макушку Рона и молча направилась прямиком к нему.
Урок прошёл спокойно, как прошёл весь день, затем второй день, третий… С Гарри я не разговаривала. Нет, не так. Это Гарри не разговаривал со мной. Джинни уверяла меня, что он отойдёт, просто нужно немного времени, я понимающе кивала, и мы тут же меняли тему. Рон взял обязанности старосты в свои руки, после собраний рассказывая мне о мерах безопасности, составлении расписаний и наброски дополнительных пар для подготовки к предстоящим выпускным экзаменам. Старшие старосты с воодушевлением сообщали о возможности возобновления походов в Хогсмид, но даже сама возможность – уже кое-что.
И вот, когда я уже начала забывать о собственном приключении, полностью погрузившись в учебу, начались практические занятия по защите от тёмных сил. В тот день, первый день февраля, не так пошло абсолютно всё: сквозняк распахнул окно в комнату, разбудив всех ни свет ни заря, за окном кружила метель, горло неприятно саднило и смертельно хотелось спать. Ну и самое главное, конечно: на ЗОТС нас как обычно распределили на пары, и кто, как вы думаете, достался мне?
Что? Малфой?
Нет. Нет, серьёзно, моей парой оказалась Дафна Гринграсс.
Только вот выяснилось, что Гринграсс очень хотелось оказаться в паре с Забини, а его партнёр был совершенно не против поменяться с ней местами. Я пожала плечами, ожидая увидеть кого-то из гриффиндорцев, но зелёный галстук (первое, что я заметила) и пасмурно-серые глаза (второе) напрочь развеяли мои надежды.
Так что да, Малфой.
– Скучаешь, Грейнджер? – криво усмехнулся слизеринец. То есть, тонкие губы, конечно, скривились в ухмылке, но глаза – странно тёмные, словно из мутного стекла – так и остались непроницаемыми. – Что-то Поттера рядом с тобой не видно, – как бы невзначай обронил Малфой, не отводя от меня тяжёлого пасмурного взгляда.
– Не твоё дело, – огрызнулась я, мгновенно нахмурившись и держа палочку наготове. – Тебе что, спросить больше не о чем?
Светлая бровь изящно взметнулась вверх, и мне невыносимо захотелось закатить глаза. В следующий миг улыбка Малфоя превратилась почти в оскал, ледяные глаза сверкнули, и слизеринец вдруг посмотрел на меня с совершенно нечитаемым выражением. Мне захотелось провалиться сквозь землю, потому что на ум сразу же пришёл тот... танец на столе в слизеринской гостиной. И это уж точно был не вальс. Так, нужно срочно избавляться от подобных воспоминаний.
– Готова? – спросил Малфой, вскидывая палочку с зашкаливающей долей собственного превосходства. На миг я замерла, совершенно не к месту вспомнив тёмное подземелье Малфой-мэнора и палочку, смотрящую мне точно в грудь… вот как сейчас. А затем – ещё больше не к месту – танец снежинок на Астрономической башне… Всё, хватит. Займись уже делом, Грейнджер.
– Всегда, – отозвалась я, решительно отгоняя непрошеные мысли. Взгляд цепко ухватился за Малфоя, за упрямую линию бровей, непроницаемые глаза, чуть морщащийся нос и пренебрежительную ухмылку. Тонкие губы шевельнулась, приобретая иные очертания, и заклинание сорвалось с конца палочки едва различимым лучом.
Кто-то когда-то сказал мне, что сиюминутные ощущения и порывы, какими бы благородными они ни были, для коллектива, существующего (или сосуществующего?..) довольно долгое время, ничего не решают. Важна репутация. И тогда, в тот момент, произнося контрзаклинания и выкрикивая свои, я впервые подумала, что репутация, какой бы тёмной она ни являлась и как бы ни отличалась от действительности, для Малфоя (Паркинсон, Гринграсс, Забини) определяла буквально всё.
