Глава третья. Однажды я скажу емуОднажды настанет день, и я скажу ему. Так, как умею — настолько прямо, что окружающим становится страшно от смелости. Скажу тихо и мягко, глядя в глаза, без стыда и страха. Только у меня, конечно, будут дрожать руки. А ещё, наверное, голос.
И потом мне, наверное, будет больно. Очень больно. Мне в любом случае станет больно, но я из тех людей, кто предпочитает сожалеть о содеянном, чем всегда гадать о возможности.
Я скажу ему это в последний день. Позову побеседовать с глазу на глаз, он мне не откажет. Налью чай. Черный с бергамотом, добавлю жасмина и розы. Наверное потому, что для меня это самый нежный и одновременно утонченный вкус.
У меня будут дрожать руки, пока я буду сыпать чай. Желудок будет выворачивать от волнения. Чашку будет тяжело поставить на стол, потому что руки будут трястись. Я думаю, он заметит. Я слишком очевидная, чтобы что-то не заметить. Особенно, когда начну говорить.
— Знаешь, я была влюблена в одного мужчину все это время, — скажу я. И спрячу глаза на дне чашки. И лицо — за чашкой. И только руки будут дрожать.
Интересно, что он спросит? Удивится и скажет: «В кого?». Или улыбнется кошачьим самодовольством с капелькой смущения, со слегка опущенными глазами, и уточнит: «Я?»
— В тебя, — скажу я, и голос мой надломится.
Он будет смущён, я знаю. Но что дальше? Улыбнется снисходительно и скажет: «Ты слишком юна. Так случается». Или, может быть: «Я не знал. Никогда не думал. Ты мне тоже. Жаль, что ты уезжаешь». Или что-то вроде: «Это просто работа. Я хотел быть дружелюбным».
Последнее было бы особенно болезненным, но он может так сказать. Он деликатный, но это деликатность кота. Сегодня ты ступаешь мягкими лапами без шума и следов, а завтра падаешь с подоконника вместе с вазоном. Он может быть котом, а коты, бывает, настолько любят чувство свободы и независимости, что забывают про вздыбленную шерсть.
Может быть, он скажет эти слова про юность, и улыбнется довольно, осознавая завоевание очередного сердца. А потом, может, похлопает по плечу или даже обнимет, словно не будет чувствовать, как впиваются ему в руку разбитые осколки моего сердца.
Он может сказать про «ты мне нравишься» и про сожаление. Может закрыться, смутиться, молчать. Может быть даже избегать, хотя я практически не верю в это. Но мне хотелось бы другого.
Чтобы положил руку на плечо, и притянул в объятие — нежное, чувственное, пусть и не романтичное, когда вторая рука прижимает за основание шеи к груди. Так обнимают сестер и детей. Но мне было бы достаточно. Впрочем, мое сознание ненасытно дорисовывает, как он наклоняется и оставляет поцелуй на моей щеке. На то, чтобы представить большее, мне не хватает веры.
Но — я рукой разгоняю марево влюбленных фантазий перед глазами — этого не быть. Мечтай. Но даже это ты вряд ли получишь.
Наверное, он будет смущён, у него не будет слов, разве что всякие «я не знал» и «так это всё время были знаки внимания?». Я же ведь непременно спрошу: «Ты знал?»
— Я знала, что эти знаки внимания — большее, что я могу получить, — честно отвечу я. — Ты дал мне это понять. Я хотела получить от нашего общения все, а не погнаться за журавлем в небе и остаться ни с чем.
— Когда я дал это понять?
— Когда сказал, что пока работаешь здесь, не может быть встреч вне работы. Ты понял мой намек, я уверена.
Мы помолчим немного. Я не думаю, что он будет спрашивать, почему вдруг я влюбилась в него. Кот и так знает, что он прекрасен.
А если он вдруг ответит: «Да, я знал. Ты интересная. Но я ничего не мог сделать, пока я тут».
— Я знаю. У тебя есть невеста. Ты говорил мне о ней когда-то. А я ведь не топ-модель, да и я — беженка, как человек второго сорта. Девочка из страны с сомнительным уровнем цивилизации, где идёт война. Все равно что взять котенка с улицы. Наверное, тебе было жаль меня, и ты иногда кормил котенка, только вот взять к себе не мог.
Это жестокая правда. Он бы никогда не сказал это вслух, но я чувствую. И это правда не фактическая, а правда сознания. Такой барьер есть. Я уверена.
Может быть, он смущённо согласится. Да, все это время, эти прикосновения, взгляды, разговоры... всё это было лишь жалостью.
А может быть, начнет уверять меня, что это не так, и что я красивая, и что никогда так не думал о нас. Не обо мне.
Но разве это будет иметь значение?
В любом случае, я не дам ему развить эту мысль. Я ещё не всё сказала.
— Не беспокойся об этом. В любом случае, это лишь объяснение причины, почему я молчала и старалась быть деликатной. От того, что я сказала сейчас, конечно, что-то изменилось, но это уже не так важно в связи с моим отъездом. Я скажу лишь одно, неизменное: память о тебе останется со мной на всю мою жизнь; ты многое привнес в меня, и эта любовь к тебе сохранится на многие годы. Нет, это не про разбитое сердце и страдания от любви. Я уже пострадала над безответностью. Это просто будет уголочек внутри меня, предназначенный для одного кота из Италии. В этом уголке будет тепло и нежно. Всегда. Я хочу, чтобы ты знал это. Только и всего. В своем поведении я ничего менять не буду.
А дальше я не знаю. Как бы я отреагировала на твои слова? Наверное, объятием. Это не тот момент, когда нужны слова. Но жизнь научила меня, что люди поступают не всегда так красиво, как хочется, и они могут надолго замолчать, или же встать и уйти. Внезапно обидеться и разозлиться. Все бывает странно, некрасиво, ломано. Кто-то не вовремя зайдет, что-то не будет сказано, все застынут на неловкой ноте.
Весь разговор будет скомканным, как бумажный шарик, непоследовательным, бессмысленным, смущающим и сумасшедшим. У меня будут дрожать руки и я разобью чашку. Кто-то позвонит ему, и он уйдет. Я прервусь на полуслове, не сказав самое важное, и не смогу продолжить. Я буду чувствовать себя отвратительно, глупо, как девочка, которая до сих пор не научилась держать рот закрытым, когда это нужно, которая в последний момент все испортила и растоптала. Я буду ненавидеть себя и все ещё надеяться, что я успею это сказать, и буду думать-думать-думать... И плакать, наверное. И мечтать о поцелуе в щеку.
