Глава 3Глава 3: Письмо счастья, или Идите нахуй, все кроме меня
Прошла неделя. Самая сюрреалистичная неделя в моей жизни, и это о чём-то да говорит, учитывая, что я танцевал с великаном в его хижине и высиживал золотые яйца из-за дракона.
Дом Дурслей превратился в филиал библиотеки с привкусом абьюза. Тишина стояла гробовая, нарушаемая лишь моими командами, скрипом моей кровати и истеричным шёпотом Петуньи за дверью.
Вернон очнулся. Очнулся другим человеком. Точнее, тенью человека. Он меня боялся. Боялся панически, до поноса. Он шарахался от меня в коридоре, прижимался к стене и старался не дышать. Информация о его похождениях с рыжей секретаршой оказалась тем самым Авада Кедавра для его семейного эго. Петунья, с лицом, вытянутым от праведного гнева и унижения, исполняла мои прихоти с мрачной, почти религиозной покорностью. Её ненависть ко мне достигла таких космических высот, что, кажется, начала притягивать пыль с орбиты. Но она молчала. Потому что я знал про её «дорогого Вернона» такое, что могло отправить его не на диван, а прямиком в тюрьму, оставив её без его сомнительных доходов.
Дадли просто перестал существовать. Он забился в свою комнату и выходил оттуда только по нужде и за едой, шныряя вдоль стен, как испуганный таракан.
А я… я работал.
Первым делом — тело. Это тощее, вечно голодное тело одиннадцатилетнего затворника было хуже, чем у домашнего эльфа после запоя. Каждое утро, пока эти уёбки спали, я делал серию отжиманий, приседаний и скручиваний. До седьмого пота. До дрожи в мышцах. До тошноты. Вспомнить бы Окклюменцию, чтобы отключить боль, но пока что даже эта дисциплина была мне не по зубам — мозг ещё не дорос до тонких манипуляций. Приходилось терпеть. Я терпел. Я привык терпеть.
Питание было второй проблемой. Петунья, по моему приказу, таскала мне еду. Не их объедки, а нормальную, калорийную пищу. Яичница, мясо, фрукты, шоколад. Она делала это с таким видом, будто подкладывала мне на тарелку дохлых крыс, но делала. Я ел. Я заставлял это тело расти.
По ночам я практиковался. Магия без палочки. Сначала — просто концентрация. Левитация пера. Детская забава, но без фокусирующего инструмента это было чертовски сложно. Через три дня я смог заставить его дёргаться. Через пять — поднять на сантиметр от стола. Прогресс был мучительно медленным, но он был. Я знал теорию всех запретных и не очень заклинаний, но мои магические каналы были слишком слабы, а контроль — дерьмовым. Нужна была палочка. Скоро.
И вот он настал. Тот самый день.
Я сидел на кухне и уничтожал свой завтрак — омлет с беконом. Вернон, бледный и потный, пытался читать газету, но его руки дрожали. Петунья мыла посуду, громко вздыхая, как героиня трагедии, которую заставили мыть полы в общественном сортире.
В почтовый щелевой проём со свистом влетело письмо.
Петунья вздрогнула. Вернон подпрыгнул на стуле. Я просто доел последний кусок и отпил чаю.
Письмо лежало на полу. Толстый конверт из пергамента. Жёлто-коричневая бумага. Изумрудно-зелёные чернила. Адрес был выведен чётким, изящным почерком:
Кому: Гарри Дж. Поттеру Каморка под лестницей Тисовая улица,дом 4 Литтл Уингнинг Суррей
Вернон уставился на конверт, как кролик на удава. Петунья замерла с тарелкой в руках, её лицо исказилось гримасой чистого, неподдельного ужаса. Не страха передо мной. Страха перед ними. Перед миром, который она так яростно отвергла.
— Вернон… — прошепелявила она.
Я не спеша подошёл, поднял письмо. Ощутил его вес. Знакомый, до боли знакомый вес. Я повертел его в руках, потом посмотрел на тётку.
— Что, Петунья? Боишься, что из него выпрыгнет бородатый мужик в робе и начнёт читать лекцию о преимуществах магии перед твоим скучным, убогим существованием? Расслабься. Он, может, и выпрыгнет, но только если я его позову. А я пока не звал.
Она ничего не сказала, просто сглотнула.
Вернон нашёл в себе остатки своего «мужества». —Отдай это мне, мальчик! — сипло сказал он, пытаясь встать. — Мы… мы сожжём это! Никаких писем!
Я медленно повернул голову в его сторону. —Вернон, — сказал я мягко. — Помнишь мисс Бетси? Рыженькую? С родинкой? Он побагровел,потом побелел и медленно осел на стул, бессильно махнув рукой.
Я ухмыльнулся и большим пальцем вскрыл конверт. Не стал рвать, как дикарь. Сохранил для коллекции. Внутри был тот самый набор: письмо от МакГонагалл и список необходимого.
Я пробежался глазами по списку. Палочка. Мантия. Котёл. Книги… «Тысяча магических трав и грибов»… «Магические теории»… «Сильванская книга заклинаний для 1 курса»… Детский сад, блять. Поначалу.
А потом мои глаза упали на нижнюю часть списка. Там, где обычно писали про запрет на собственных сов.
РАЗРЕШЕНО Иметь собственного филина, сову или летучую мышь.
Я фыркнул. Летучую мышь. Классно. Притащить в школу разносчика бешенства. Очень по-Хогвартски.
Я сложил письмо и сунул его в карман своих огромных, рваных штанов.
— Ну что ж, — сказал я, глядя на своих «родственников». — Похоже, мне надо в Лондон. Закупиться. Кто-нибудь хочет составить компанию? Нет? Как я и предполагал.
— Ты… ты никуда не поедешь! — выдавила из себя Петунья. — Я не позволю! Ты… ты…
— Я что, Петунья? — я подошёл к ней вплотную. Она отшатнулась, прижавшись к раковине. — Я — то, чего ты боялась всю свою жалкую жизнь. Я — напоминание. Я — твой кошмар. И сейчас этот кошмар собирается пойти купить себе палочку, чтобы стать ещё кошмарнее. У тебя есть возражения? Может, хочешь позвонить своей любимой сестрёнке на небеса и пожаловаться?
Она просто заплакала. Тихо, безнадёжно.
Мне было её жалко? Хуй там. Она с самого начала решила, что я — монстр. Что ж, теперь у неё будет самый настоящий монстр. С дипломом и огромным fucking опытом.
— Мне понадобятся деньги, — заявил я, поворачиваясь к Вернону. — Наличными. Столько, сколько ты обычно тратишь на свою рыжую подружку за месяц. Считай это инвестицией в то, что я не расскажу всему Литтл Уингнингу, как ты отливаешь бракованные дрели и сбываешь их по дешёвке.
Через десять минут я выходил из дома, засунув в карман пачку фунтов, которая могла бы осчастливить любого одиннадцатилетнего пацана. Если бы он не был сорокалетним мракоборцем в теле ребёнка.
Я остановился на пороге, глотнул воздуха. Пахло асфальтом, газонами и тоской английского пригорода. Где-то там был Косой переулок. Гринготтс. Олливандер.
Я достал из кармана смятое письмо, развернул его и ткнул пальцем в адрес отправителя.
— Ну что, старикашка, — пробормотал я. — Скоро увидимся. Надеюсь, твоя борода ещё пышнее. У меня для тебя есть пара… нет, хуй там, несколько сотен вопросов.
И я пошёл вперёд. Навстречу своему второму детству. Во всеоружии. С деньгами, злобой и абсолютной, непоколебимой уверенностью в том, что на этот раз всё будет по-моему.
И первый, кто получит по полной, будет тот самый сопливый блондинчик в магазине мантий. Я уже придумал, что ему сказать.
