Глава 31Перед ужином мы снова сдвигаем столы вместе. Хотим поесть в большой компании. Китнисс уже не возражает, более того, мне кажется, что ей это нравится. Она наконец-то втянулась в компанию, раскрылась и я, впервые заметил, насколько Китнисс может быть обаятельной. Она шутила, смеялась, охотно поддерживала разговор. Ее уже не пугало грубоватое общение Рубаки или заигрывание Финника. За ужином, края глаза наблюдая за хохочущей над чем-то Китнисс, я пытался придумать, что же показать на индивидуальном показе. Чем можно удивить распорядителей, перевидавших за свою жизнь всего? Насколько я помнил, они даже не смотрят на трибутов, выкладывающихся на все сто процентов перед ними. Ведь от той оценки, что поставят за индивидуальный показ, зависит количество спонсоров. А спонсоры – это подарки на арене, которые очень и очень там нужны. Хеймитч дает очень «оригинальное» ЦУ – удивить их изо всех своих сил. Насколько мне известно, Китнисс тоже не знает, чем займется. Да и вслушавшись в разговор за столом, я пришел к выводу, что этого не знает никто. Задумавшись, я не замечаю, что ужин закончился. Прихожу в себя, от легкого постукивание по спине. Резко дергаюсь, оборачиваюсь. Китнисс со смешком отскакивает.
- Уснул?
- Конечно. Зато ты уж точно не скучала.
Вместо ответа она показывает мне язык. Чему она так радуется, если показ начнется через 15 минут, а мы так ничего и не решили? По жеребьевке мы идем последними. На каждого трибута отводится по пятнадцать минут. Так что ждать своей очереди нам еще долго. Мы сидим в зале ожидания за столом друг напротив друга, Китнисс явно нервничает. Дождавшись момента, когда мы остаемся одни, я тянусь к ней через стол, беру за руки. У нее руки как два кусочка подтаявшего льда. Холодные и влажные. Неужели настолько нервничает? Пытаюсь согреть ее руки в своих ладонях.
- Уже решила, чем поразить распорядителей?
Она корчит рожицу, качает головой. У нее от страха еще и язык что ли отнялся?
- В этом году по ним даже не выстрелишь: спрятались за силовым полем. Может быть, изготовлю парочку рыболовных крючков. А ты?
- Понятия не имею. Вот если бы разрешили испечь пирог….
Улыбка озаряет ее лицо. Пальцы тоже уже не ледяные. Прогресс на лицо.
- А ты займись камуфляжем…
Вот паршивка! Намекает на сегодняшний «лужок» с цветочками.
- Думаешь, морфлингисты оставили мне хоть каплю краски? – ехидно подмигиваю ей, намекая в ответ на испорченную краской одежду. – Эти ребята не покидали секцию маскировки с первого дня тренировок.
Лишь сказав вслух, я понимаю, что это действительно так. Как же морфлингисты спасутся на арене? Они же наркоманы с большим стажем, их тела отвыкли от каких-либо физических нагрузок. А значит, у них лишь два варианта: маскироваться или погибнуть сразу. Китнисс крепко стискивает мои пальцы:
- Как же мы сможем их всех убить?
- Не знаю.
Я прижимаюсь лбом к ее пальцам. Мое лицо горит, но прохлада ее рук хоть немного остужает его. Я уже задавал и не раз себе этот вопрос. Как можно убить человека, с которым ел за одним столом, смеялся, шутил, которого дома ждут дети. Но выбора нет. Ради того, чтобы у Китнисс когда-нибудь были дети, мне придется это сделать. Хотя я буду надеяться и верить, что большую часть трибутов, особенно тех, к кому я привязался, убьет кто-нибудь другой, не я. Похоже, что Китнисс терзает тот же вопрос.
- Не нужны мне союзники. Зачем только Хеймитч велел завести друзей? От этого будет лишь хуже. Да, в том году мы сблизились с Рутой. Но я никогда бы не подняла на нее руку. Она – почти копия Прим.
Рута, снова Рута. Почему Голодные игры у Китнисс ассоциируются в первую очередь с Рутой? Нужно хотя бы сейчас узнать это:
- Ее смерть была самой ужасной, да?
- Не думаю, что другие намного лучше.
Тут меня вызывают. С чувством недосказанности, с неохотой разрывая связь наших рук, я ухожу. По дороге в зал, я хмурюсь, пытаясь определиться с тем, что же я хочу показать сейчас. Захожу в зал, распорядители сидят за столом, окруженным силовым полем, кто-то ест, кто-то разговаривает. И всем плевать на меня. Меня начинает разбирать злость. Мы для них – лишь игрушка, развлечение, они заставляют убивать нас друг друга, сидя перед телевизором и с удовольствием наблюдая за процессом, поглощая немыслимые блюда, которые никому из нас даже не снились. А особенно Руте, которая была самой старшей из 5 детей, а ведь ей было не больше 11-12 лет! Мысль о Руте приходит неожиданно, она не имела для меня того же значения, что и для Китнисс. Но я видел в записи игр, как Китнисс плакала над ее телом, как украшала его цветами, как прощалась. Операторы специально снимали ее лицо крупным планом, потому что момент был красивым и трогательным. Где-то там, дома, в Двенадцатом у меня есть картина, где нарисована Рута, вся в цветах, лежащая на коленях у Китнисс. А эти жирные боровы распорядители, вряд ли даже помнят кто такая Рута! Что ж… Я им напомню. Кто-то из распорядителей, удивленный тем, что я стою, погруженный в свои мысли и ничего не делаю, вскидывает на меня глаза. Мило улыбнувшись, я иду в секции маскировки. Китнисс, любимая, спасибо за подсказку. Думаю, что я так удивлю распорядителей, что им надолго это запомниться. Кое-как наскребаю достаточное количество краски разных цветов. В секции маскировки бардак, все баночки разбросаны, морфлингисты порезвились здесь на славу. Ну, ничего страшного, мне хватит и того, что я нашел. Тащу все в зал, придирчиво выбираю место на полу, с которого мою картину было бы видно ВСЕМ распорядителям. Приятного аппетита, господа. Вдохновение во мне бурлит, кажется, что я могу осязать его в ладонях. Рисую быстро, сосредоточенно, возбужденно. Слышу, как спиной наступает тишина. Но меня никто не останавливает, а это главное. Никогда я не рисовал так быстро картины. Мое время наверняка уже истекло, но судя по тишине, все в шоке от моей картины. Закончив рисовать, я встаю, откидываю тыльной стороной ладони волосы со лба. Победно смотрю на стол председателей. Вижу удивленные лица, широко распахнутые глаза. Кто-то из женщин – распорядителей испуганно вскрикивает. Я отступаю в сторону, что бы всем было получше видно. Рисовать второй раз картину оказывается намного быстрее. Первый раз в жизни я дублировал свою картину. Придирчиво осмотрев ее, я остался доволен результатом. Впечатление подпортила неровность пола, но это мелочи. Главное что лицо мертвой Руты, украшенное Китнисс цветами, получилось просто отлично! Ко мне подбегает кто-то из обслуги, один начинает лихорадочно оттирать мое художество, другой подталкивает в спину к двери. Ну вот, я так старался, а меня еще и выпихивают! Не ценят в Панеме таланты. Лучше бы они мне дали испечь хлеб. Стирают такую хорошую картину, изверги! Как будто не знают, что краска, сделанная из ягод и трав, ацетоном точно не ототрется, по крайне мере, мне так сказала Китнисс. Которая не смогла отстирать свою одежду, после сегодняшней тренировки.
Могу сказать одно точно – я выполнил приказ Хеймитча. Удивил распорядителей. Удивил изо всех своих сил.
