Глава 33. Акулы пера и посохаПроснувшись на следующее утро, Гарри первым делом схватился за перо и изложил Рону и Гермионе в щедро уснащенном кляксами письме, что у него появилась сногсшибательная идея. Ее суть он пересказывать не стал, опасаясь, как бы послание не попало не в те руки, но пообещал ничего не предпринимать, предварительно не посоветовавшись с друзьями. Отослав свитки с Буклей, он спустился вниз, чтобы наблюдать картину, которая не сразила его наповал лишь потому, что после эпического боя в Отделе тайн на исходе пятого года обучения он уже видел что-то подобное; впрочем, столько битого стекла ему не довелось наблюдать даже там. За парой чудом уцелевших столов беспробудно спали запоздавшие с отбытием волшебники, а на стойке пристроился задремавший лепрекон.
- Добро пожаловать на Родину, Гарри, - зевнув, поприветствовала его Бронах, которая вслед за ним спустилась в зал.
- Кажется, я многое пропустил, - пробормотал парень в ответ.
- Уверяю, ничего такого, о чем тебе потом захотелось бы вспоминать, - возразила Бронах.
- И это вам каждый раз убирать приходится? – удрученно почесал в затылке Гарри, припомнив, что его тетя – маггл.
- Еще чего, - прищурилась она, - они набедокурили, пусть сами и порядок наводят. Только для этого требуется сначала их разбудить – а это, надо сказать, бывает куда как труднее всего остального.
Действительно, по мере пробуждения гости не пытались уклониться от уборки помещения, и уже какой-то час спустя зал было не отличить от вчерашнего – разве что все украшения убрали. Управившись с этим, посетители разошлись, только приемный отец Финнигана присел к стойке с чашкой крепкого чая. После минутного колебания Гарри подошел к нему: по причине скудного количества родных парень был не прочь получше узнать тех, что имеются в зоне досягаемости.
По усталому взгляду, которым смерил его Айлиль, Гарри понял, что тот не особенно расположен к беседам, но, когда парень уже собрался было отойти, волшебник бросил в пространство:
- К вам директор возвратился.
Гарри несколько секунд не мог сообразить, о ком говорит приемный отец однокурсника, а затем недоверчиво переспросил:
- Дамблдор?
- Он самый, если не успел сменить фамилию, - мрачно подтвердил свои слова Крейде.
- Ну надо же! – радостно отозвался Гарри. – Это вам профессор Люпин сказал?
- Нет, сдается мне, он сам еще не знает. - Айлиль вздохнул, устремив тоскливый взгляд туда, где Бронах протирала бокалы, загораживая спиной батарею бутылок. - У меня есть свои источники, - хмыкнул его собеседник.
- Ну теперь-то, надеюсь, все наладится, - удовлетворенно заключил Гарри и пояснил: - А то у нас в последнее время все кверху дном: то отца арестовали, то комиссия эта...
- Не сомневаюсь, - отозвался Крейде, опуская пустую чашку на блюдце.
Хотя замечание казалось абсолютно нейтральным, что-то в интонации дальнего родственника заставило Гарри предположить:
- А вы так не считаете?
- Чего не считаю? – несколько ворчливо переспросил Айлиль. – Что Дамблдор является настолько бессменным директором единственной на наших островах магической школы, что и сравнивать не с кем?
- Ну почему же, нам было с кем, - спокойно возразил Гарри. – Хотя бы с Келтхайром.
В ответ Крейде пробормотал:
- Как там говорится у англичан... Старый черт лучше новых двух? Ну в общем, наш Келтхайр – далеко не подарок, но мы хотя бы знаем, чего от него ожидать.
[здесь смешиваются две пословицы, и на английском это могло бы звучать так: “Old devils and old wine are best” (прим. авт.)]
- Мне профессор Келтхайр не показался таким уж предсказуемым, - с сомнением произнес Гарри.
- И в этом ты прав, конечно, - признал Айлиль. – Но он, по крайней мере, всегда за нас, если можно так выразиться.
- А я слышал, что ему не чужда некоторая... политическая гибкость, - осторожно заметил Гарри. – По крайней мере, в прошлом.
- Это ты про Дрожь земли? – переспросил Крейде, одарив его очередным подозрительным взглядом.
- Про что? – растерялся парень.
- Так мы называем восстание начала сороковых, когда применили воздействие на почву.
- Тогда про нее, - кивнул студент, прикидывая про себя, не могли ли отголоски этих событий просочиться в маггловский мир и преобразиться в ряд наиболее дурацких фильмов из всего, что ему доводилось видеть.
- Знаешь, про Келтхайра всякое говорят… - задумался Айлиль, помешивая дымящийся чай. – Сдавать своих сторонников дементорам из-за некоторых расхождений в политических взглядах – не самый лучший способ обрести популярность. Но в случае Келтхайра эта мера была вынужденной. Его выбор был невелик: или расправиться с былыми товарищами, или наблюдать, как они погружают Британские острова во мглу кошмара. А вот Дамблдор был готов упечь в Азкабан невиновного и притом тяжело больного человека, лишь бы расквитаться с О’Рахилли.
- Вы говорите о Конари Рафферти? – осторожно поинтересовался Гарри, стремясь не выказать слишком рьяного интереса. – Он был болен?
- Эпилепсия, - с сожалением бросил Крейде. – Непонятно, как он вообще протянул до тех лет – ведь его тетя-друидка запрещала лечить Конари. Как-то это было связано с ясновидением, но, по правде, я бы на такую хворь и за власть над миром не согласился.
- Но ведь и Келтхайр приложил руку к его аресту? – не преминул заметить Гарри.
- Наверняка его заставил Дамблдор, - покачал головой Айлиль, - сам бы он на такое не пошел: друиды своих не закапывают. А Дамблдор имел зуб на Конари Рафферти, не знаю уж, в чем тут дело; впрочем, знание, недоступное другим, редко делает человека привлекательным. – Крейде замолчал, и Гарри решил было, что разговор окончен, но затем волшебник бросил: - Не знаю уж, стоит ли об этом говорить… Но вообще-то, я считаю, что в возвышении второго Темного Лорда косвенно повинен Дамблдор. Ведь едва ли Тому Риддлу удалось бы добиться желаемого, если бы...
- Вы знаете? – нетерпеливо перебил его Гарри. – Вам известно про то, кто он такой, Волдеморт?
- Парень, - смерил его насмешливым взглядом Айлиль, - я знаю эту историю от сих, - он положил чайную ложку на левый край стойки, - до сих, - с этими словами он поставил чашку на правый край. – И в свете работы, и в силу происхождения; когда я был младенцем, я уже был наслышан о том, что Бреоган Рафферти добром не кончит, и причиной тому была его дружба с тем, кого некогда звали Том Риддл, а его нынешнее наименование мне и вовсе поминать не хочется. Если бы не Бреоган, то кривого келпи у этого выскочки хоть что-нибудь бы вышло. Ну а Рафферти неспроста потянуло на странные знакомства: в те дни он малость тронулся умом, тогда и началось его помешательство на почве дементоров. И его можно понять – посмотрел бы я на тебя, если бы двух твоих отцов приговорили к Поцелую Дементора...
- Как это – двух? – переспросил Гарри, пропустив мимо ушей остальное.
- Ну да, двух: твой прадед Руадан был приемным отцом Бреогана Рафферти, - несколько недоуменно отозвался Крейде, словно юноша спросил его о чем-то общеизвестном.
- А когда у него был день рождения? – задавая вопрос, парень подспудно ощущал, что ему не очень-то хочется знать ответ, но чувство долга оказалось сильнее.
- У Руадана? – удивился Айлиль. – Откуда я знаю – спроси вон у Бронах, - он махнул рукой в сторону тети Гарри, которая поглядывала на них из-за стойки.
- Нет, у Бреогана.
- Да тоже… Хотя, постой-ка… тридцатого. Да, тридцатого июля.
- Нет, - слабым голосом отозвался Гарри.
- Говорю тебе, я точно помню, - продолжал настаивать на своем его дальний родственник. – Я еще как-то подарил ему чучело дементора – признаю, что это была плохая шутка...
- Нет, - повторил парень, схватившись за голову.
- Что случилось? – встревоженно спросила подошедшая Бронах.
- Не знаю, - развел руками Айлиль, - он почему-то начал расспрашивать про Рафферти…
- …и представляю, что ты ему понарассказывал, - осуждающе отозвалась женщина.
- Мне срочно нужно в Хогвартс… – пробормотал Гарри. – Нет, в Министерство… Нет, в «Нору»…
- Ты никуда не отправишься, пока не объяснишь, в чем дело! – решительно прервала его тетя.
- Что за шум? – спросил Люпин, вернувшийся с улицы, где он помогал Эйдану прибираться во дворе.
- Айлиль что-то опять наплел Гарри, и он… – принялась жаловаться Бронах.
- Что значит – опять? – возмутился Крейде. – Я вообще его второй раз в жизни вижу!
- Очень радушное замечание с твоей стороны! – сердито заявила женщина.
- Гарри, - обратился Люпин к студенту, который по-прежнему сидел, обхватив голову руками, - единственный способ прекратить это – внести ясность.
- Если бы я мог, - вздохнул парень. – Но мне надо срочно хоть с кем-нибудь посоветоваться...
- И почему, хотела бы я знать, ни один из нас троих… – бросив косой взгляд на Айлиля, Бронах поправилась: - …из нас двоих не мог бы на это сгодиться?
- Потому что это тайна, - простонал Гарри. – Впрочем, теперь я уж и не знаю, есть ли в ней хоть какой-то смысл…
- Это как-то связано с твоим отцом? – шепнул Люпин, склонившись к стойке.
- Теперь уже – да, - мрачно отозвался студент.
- Тогда ты мог бы сказать мне…
- Раз это связано с какими-то секретами, - уязвленно заметила Бронах, - то не стану вам мешать. Айлиль, - заявила она не допускающим возражений тоном, - тебя это тоже не касается!
- Ладно, ладно, мисс Гостеприимство, - недовольно отозвался тот и собрался было уходить, когда в окно влетела сова, сбросив газету в руки Люпина. Едва взглянув на заголовок, он сдавленным голосом сообщил:
- Знаешь, кажется, это больше не «секреты»…
Гарри даже не знал, что в этой статье сразило его в большей степени: ее заголовок – «Гарри Поттер: родословная с двойным дном», или авторство Риты Скитер. По мере прочтения он ощущал, что его сердце ухает все ближе и ближе к пяткам, однако при этом вполне справляется с задачей посылания все новых волн краски на лицо.
«Несмотря на то, что Гарри Поттер является одним из самых известных людей магического мира, его личность остается загадкой даже для ближайших друзей. Хотя наш специальный корреспондент, Рита Скитер, уже неоднократно пыталась приоткрыть завесу, окутывающую жизнь этого во всех отношениях необычного мальчика, создается впечатление, что он упорно противится любым попыткам сближения, и, как удалось выяснить нашему корреспонденту, у него были на то причины.
Сенсация ушедшего года, когда Лоэгайре О’Рахилли, ирландский маг, не отличавшийся ничем примечательным, кроме криминального прошлого, неожиданно объявил себя отцом Мальчика-Который-Выжил, до основания всколыхнула все магическое сообщество. Однако наш корреспондент сразу заподозрила в этой истории некоторые подтасовки: начиная от слишком молодого возраста предполагаемого «отца» и до расхождений относительно того, кем была мать мальчика. Что оставалось в этой истории наиболее загадочным, так это то, кому и зачем понадобилась эта грандиозных масштабов мистификация.
Для того, чтобы разобраться в этом вопросе, прежде всего следует обратить внимание на место «воссоединения семейных уз» - школу магии и волшебства Хогвартс. В начале учебного года многие были удивлены странным назначением, которое выглядело не более чем причудой стареющего директора, впрочем, и прежде не раз шокировавшим общественность подбором весьма одиозных кандидатур на должности преподавателей. Лоэгайре О’Рахилли, человек с темным прошлым и, как выяснилось позже, не более спокойным настоящим, не имеющий ни малейшего опыта преподавания и обладающий богатым набором совершенно несовместимых с этим опытом качеств (неспровоцированные вспышки ярости и алкоголизм стоят в этом длинном ряду отнюдь не первыми), казался наименее подходящим претендентом на пост профессора. Но следует учесть умысел, стоявший в основе этой хитроумной затеи – ибо ближе к концу года Альбус Дамблдор объявил о «ранее неизвестных обстоятельствах рождения Гарри Поттера», отводя центральную роль своему ирландскому протеже.
Однако кому и зачем потребовалась эта, казалось бы, бессмысленная чехарда с предками мальчика, который, хоть и является знаковой фигурой современности, но отнюдь не благодаря своей родне? Окончательно запутывает ситуацию реакция самого Гарри, который не пытается протестовать против подобного произвола при обращении с его генеалогией, а напротив, старается делать все, чтобы подтвердить «версию О’Рахилли», как мы ее окрестили: часто появляется рядом с новоявленным родственником, безропотно отправляется с ним на летние каникулы и даже называет его отцом. Конечно, можно предположить, что юноша, всецело доверяющий Дамблдору, искренне разделил и эту идею, закрывая глаза на очевидные нестыковки. В таком случае можно было бы только порадоваться за него, наконец заполучившего, пусть и иллюзорный, семейный очаг.
Но, проследив дальнейшее развитие событий, наш корреспондент вынуждена была прийти к выводу, что Мальчиком-Который-Выжил двигали совсем другие соображения. Уже в начале нового учебного года стало очевидным, что отношения между ним и его предполагаемым отцом стремительно разладились: как профессора, так и студенты, с которыми беседовала наш специальный корреспондент, вынуждены были подтвердить, что неоднократно присутствовали при их ссорах, и остается только догадываться, что происходило между ними без свидетелей. Впрочем, причины размолвок всякий раз оставались неясными; нашему же корреспонденту представляется наиболее вероятным, что основным их поводом становилось то, что Гарри Поттер не мог признать отца в этом во всем чужом ему мужчине, которого он в первый раз в жизни увидел чуть более года назад, а Лоэгайре О’Рахилли надоело довольствоваться скромной ролью подставного отца, и он, уже познав вкус славы, желал пойти дальше, пытаясь давить на своего предполагаемого сына. Однако Мальчик-Который-Выжил не для того вышел победителем из нескольких стычек с Тем-Кого-Нельзя-Называть, чтобы позволить рядовому ирландскому смутьяну манипулировать собой. Без сомнения, будь они действительно отцом и сыном, они смогли бы найти общий язык, но в свете фактов приходится признать, что это не более чем фикция.
Итак, почему же Гарри Поттер позволил навязать себе столь нежелательное родство? Чтобы найти ответ на этот вопрос, нужно узнать этого юношу настолько хорошо, насколько это удалось нашему специальному корреспонденту: основной движущей его силой является болезненная страсть к популярности. Конечно, можно предположить, что сама по себе громкая сенсация с выяснением настоящих родителей могла способствовать нарастанию шумихи вокруг его имени, и одно это могло подвигнуть мистера Поттера на сей сомнительный шаг. Но и в этом случае он мог бы выбрать не в пример более положительных личностей на роли новых родителей, в то время как фамилия О’Рахилли не только скомпрометировала его (что можно было бы рассматривать как известность, хоть и отрицательную), но и заклеймила печатью непритязательной нищеты, материальной и духовной, которой испокон веков отличались представители этого семейства. Следовательно, остается лишь одна возможность: безвестный О’Рахилли имел в рукаве такой мощный козырь, что смог побить им амбиции двух столь сильных фигур, как Альбус Дамблдор и Гарри Поттер, заставив их до поры играть по собственным правилам.
Ранее нам оставалось лишь догадываться, что это был за дракон под половицей; но буквально на днях нашим корреспондентом были получены сведения из надежного источника, которые разом разрешили все загадки: истина оказалась и гениально простой, и весьма запутанной одновременно. Лоэгайре О’Рахилли действительно владел информацией о происхождении Мальчика-Который-Выжил, так что его заявление не было чистым блефом; но обнародовать ее, даже если бы он решился на это, ему бы не дали, ведь, узнай общественность, кто на самом деле скрывается под маской героя магического мира, это заставило бы критически переосмыслить события последних десятилетий, причем оценка роли Дамблдора понесла бы значительный ущерб.
Наверняка наши читатели, глядя на эти строки, мучаются вопросом, сдернем ли мы покров с этой животрепещущей тайны; мы в лице нашего специального корреспондента можем ответить, что, не сделав этого, мы предали бы репутацию «Ежедневного пророка», газеты, которая в течение многих веков не боится нести людям правду, даже если она не слишком приятна. Поэтому, будучи уверенными, что истина принесет больше пользы, чем тщательно сплетенная вокруг известного имени паутина лжи, мы готовы решительно смести ее путы. История Мальчика-Который-Выжил сплошь пронизана злой иронией, ибо герой, некогда сразивший Темного Лорда, является порождением одного из его ближайших соратников; этот юноша действительно имеет право носить фамилию О’Рахилли, но согласно традициям магического мира ему более пристало имя Рафферти-Рахилли.
Мы надеемся, что наши читатели достаточно хорошо помнят перипетии той полной драматизма истории, что разыгралась в двух ирландских семействах семнадцать лет назад; многие даже полагают, что она не лишена романтики. Действительно, судьба Эниды О’Рахилли, настоящей матери Гарри, более всего напоминает сказку о Золушке: небогатая и невзрачная Энида, не имевшая ни работы, ни образования помимо школьного, как по мановению волшебной палочки становится женой настоящего принца – знатного красавца Бреогана Рафферти, обладателя несметного состояния, правда, с некоторой разницей в возрасте: жених был почти втрое старше невесты. Картину несколько омрачало лишь то, что родители молодых были резко против подобного союза: для О’Рахилли была неприемлема мысль о том, что их дочь связалась с приспешником Темного Лорда, а Рафферти, разумеется, были возмущены тем, что их Золотой Мальчик связался с бесприданницей. Как и следовало полагать, долго этот странный союз не продлился: все-таки они принадлежали к разным мирам. Так Энида оказалась на улице с маленьким ребенком, вынужденная вновь обратиться за помощью к родне; впрочем, ее тягостное существование продлилось крайне недолго. После гибели матери мальчик остался один во всем мире, так как О’Рахилли не смирились со своевольным решением его матери, а отец попросту позабыл о его существовании, как это нередко свойственно беззаботным отпрыскам благородных семейств. В этот момент Гарри был усыновлен сердобольной четой Поттеров, которые и дали ему имя, позволяющее забыть о темном прошлом. Однако судьба не раз сталкивала мальчика с ним лицом к лицу, создавая таинственное кружево связи между ним и Тем-Кого-Нельзя-Называть; по-видимому, именно на это сделал ставку Дамблдор, решив сразить врага с помощью отпрыска его же сторонника. Но Гарри Поттер упорно не желал признавать того, что он, по сути, искупает грехи своего отца – которого наверняка втайне ненавидел за то, что тот бросил его мать – и старательно замалчивал все, что могло выдать его настоящее происхождение. Видимо, именно в этом и заключается причина его скрытности, подозрительности и болезненного самолюбия – мальчику всегда хотелось доказать, что он превосходит своего отца, хоть в чем-нибудь обойдя нависший над его личностью призрак.
Однако с появлением на горизонте Лоэгайре О’Рахилли возникла угроза разоблачения: хотя прежде он и знать не желал ни блудную сестру, ни ее сына, выйдя из Азкабана, он задумался над возможностью поправить свое положение, и тогда вспомнил про племянника. Конечно, существует возможность, что О'Рахилли действительно утратил след ребенка (впрочем, не особенно усердствуя в его поисках) и неожиданно узнал родную кровь в герое магического мира – либо благодаря фамильному сходству, либо со слов кого-нибудь из посвященных. Единственное, что можно сказать наверняка – в последнем случае просветившим его определенно был не Дамблдор, который заметал все следы нечистого происхождения Гарри Поттера не хуже него самого. Так или иначе, узнав про своего племянника, О’Рахилли, вероятно, настоял на встрече с директором и потребовал в обмен на свое молчание должность профессора; желая удовлетворить его требование, не слишком повредив при этом образовательному процессу, Дамблдор вынужден был даже создать новый предмет – Условия безопасности в период военных действий, в котором не было никакой надобности. Некоторое время О’Рахилли удовлетворялся этим, но, как известно, аппетиты тех, кто однажды решился на шантаж, не знают утоления, и ему захотелось большего – а именно, чтобы его во всеуслышание признали отцом Гарри Поттера. Очевидцы сообщают, что у него с Дамблдором произошло несколько весьма бурных разногласий на этой почве, причем доходило даже до рукоприкладства, что кажется неприемлемым в свете традиций Хогвартса, но является вполне объяснимым, учитывая воспитание и жизненный опыт О’Рахилли. В конце концов, директор вынужден был вновь уступить, поскольку даже это было предпочтительнее оглашения имен настоящих родителей мальчика, свидетелями чего мы и стали более полугода назад. Остается лишь гадать, какие еще идеи могли прийти в голову О’Рахилли, но, судя по всему, они оказались настолько дикими, что Альбус Дамблдор и Гарри Поттер остались тверды, хоть им и приходилось сносить немалое давление со стороны незваного «бедного родственника». Как бы то ни было, в октябре взбалмошный профессор был в очередной раз арестован, и остальные участники этой истории получили передышку длиной в несколько месяцев; правда, сразу по освобождении О’Рахилли взялся за старое, повергая коллег и студентов в шок своими выходками.
Остается лишь догадываться, как отразится на волшебном мире столь ошеломительная новость; в любом случае, она окажет благотворное влияние хотя бы на сложившуюся в Хогвартсе болезненную ситуацию, ибо профессор О’Рахилли, если и останется в штате школы, наконец разуверится в своей безнаказанности».
Первой завершившая чтение статьи Бронах ткнула пальцем в заголовок и обличительно заявила Люпину:
- И ты об этом знал?!
- Можно и так сказать, - уклончиво сказал Люпин. – Но ведь Гарри все равно остается твоим родственником – так что, какая разница… – торопливо добавил он, глядя на переменившееся выражение лица ирландки.
- Я убью этого Лоэгайре! – вскричала она с такой убежденностью, что Гарри ничуть не усомнился в ее намерении, несмотря на разницу в магическом статусе между тетей и предполагаемой жертвой.
- Да уж, ну О’Рахилли и отмочил, - заметил Айлиль, дочитав до конца. – Я, конечно, всегда предполагал, что он способен на нечто подобное…
- А тебя это вообще не касается! – рявкнула на него Бронах, красноречиво указав на дверь.
- Ничего себе – не касается! – буркнул Крейде, не трогаясь с места.
- Да тут попросту все с ног на голову перевернуто! – вновь вмешался Гарри. – Лоэгайре никого не шантажировал, он вообще ничего не знал! И был вовсе не в восторге, когда выяснилось, что я якобы его сын…
- Так кто твой отец, в конце концов? – вопросил у него Айлиль. – Если, конечно, ты сам вполне уверен...
- Мой отец – Бреоган Рафферти! – заявил Гарри. – И, по правде, я даже отчасти рад, что мне больше не придется этого скрывать.
- А я бы на твоем месте не радовался, - тихо заметил Люпин.
- Вы что, тоже считаете, что мой отец… – парень начал было заводиться, но профессор остановил его движением руки.
- Гарри, я испытываю к твоему отцу исключительно добрые чувства, несмотря на некоторую… противоречивость его образа. Но о том, что теперь начнется, и подумать страшно...
- А что? Ведь эта «потрясающая сенсация» прошлого года, насколько я могу судить, не особенно кого-то и потрясла… – пожал плечами студент.
- Это потому, что ты в это время был в Хогвартсе, - хмыкнул Айлиль, - а потом пересидел лето в каком-то медвежьем углу. Тебе и невдомек было, какой все это время творился переполох…
- К тому же, ты что, не понял, на кого нацелена эта статья? – мрачно добавил Люпин.
- Ну, надо думать, на меня и Лоэгайре, - рассудил Гарри. – Это ведь про нас с ним там понаписано столько занимательного. Правда, все, что про меня, уже отнюдь не новость – на эту тему Рита Скитер разорялась еще три года назад…
- Вот именно, - кивнул оборотень. – Как ни обидно это звучит, ни ты, ни О’Рахилли тому, кто заказал эту статью, даром не нужны, и по вам ее автор прошлась абсолютно бескорыстно.
- С нее станется, - буркнул Гарри.
- Эта статья – камень в огород Дамблдора, причем этот камень по габаритам приближается к самому огороду.
- Но ведь там почти ничего… – засомневался парень.
- Вот именно то, что директор упоминается лишь вскользь, и создает видимость правдоподобности – ведь зачем сочинять что-то про того, о ком и речи не идет? А между делом у читателей складывается впечатление, что в Хогвартсе творится черт-те что под прикрытием директора, который к тому же пробавляется непонятными махинациями, что для рядового английского мага выглядит еще хуже, чем откровенное злодейство.
Поймав на себе мимолетный взгляд Гарри, Айлиль возмутился:
- А что это все сразу на меня уставились? Никогда я под Дамблдора не копал, а если бы и вздумал, то не стал бы при этом трепать память своих родственников…
- Да уж, по Рафферти тоже прошлись будь здоров, - вынуждена была признать Бронах. – Хотя О’Рахилли досталось не в пример больше… Когда это, позвольте спросить, Энида оказалась на улице? И кто бы оставил ее ребенка без присмотра, если бы мы только знали, что он жив? – Она положила руку на плечо Гарри.
- Вся эта чушь даже опровержения не стоит, - отрубил Люпин. – Достойно внимания лишь зерно истины, которое упало на эту болотистую почву: кто этот «надежный источник», просветивший Риту Скитер? – При этом он вновь вопросительно взглянул на Айлиля. Тот лишь развел руками:
- Это уж вам виднее. Надо исходить из того, кому это вообще было известно.
- Это-то несложно: Гарри, Снейпу, О’Рахилли, мне, Дамблдору…
- …и паре дюжин Пожирателей Смерти во главе с Волдемортом, - мрачно закончил Гарри. – А еще паре болтливых кентавров, - тихо закончил он.
- Да уж, задача легче легкого, - усмехнулся Крейде. – Во всяком случае, Гарри, О’Рахилли и Дамблдора, кажется, можно исключить… разве что они кому-нибудь разболтали это по неосторожности. Когда, кстати, это выяснилось?
- В апреле прошлого года, - ответил Люпин. – Но Дамблдор и Снейп знали всегда.
- Достаточно давно… – задумался ирландец. – Почему, в таком случае, статья появилась только сейчас?
- Шэннон! – вскрикнул Гарри, подскочив с места.
- Что – Шэннон? – удивленно переспросил Айлиль.
- Мне нужно в Хогвартс! – Парень рванулся к выходу, выбежав за дверь раньше, чем тетя успела что-либо возразить. Люпин пожал плечами и кинулся за ним вслед.
- Гарри, объясни мне, ради Мерлина, причину всей этой беготни! – потребовал он, когда наконец настиг парня.
- Сейчас не время, - заявил студент, и профессор, смирившись с его запирательством, трансгрессировал вместе с ним.
Пока они продвигались быстрым шагом к зданию замка, Гарри излагал Люпину причины своего внезапного бегства:
- Когда мы с Лоэгайре, ну, повздорили, боюсь, мы оба позабыли о конфиденциальности… в общем, мы прямым текстом сказали… вернее, даже прокричали, о том, кто мой настоящий отец. А Шэннон, как выяснилось, подслушивал под дверью.
- Так ты думаешь, что это он? – потрясенно переспросил оборотень.
- Да с него станется – ведь понятно, что Келтхайр мечтает заполучить место Дамблдора… – В этот момент они вошли в холл и вынуждены были прервать разговор, поскольку там болталось несколько студентов. Когда они вышли в пустынный коридор, Люпин принялся было возражать:
- Видишь ли, Гарри, тут есть одно обстоятельство, которое следовало бы учесть…
Но в этот момент им навстречу вышел сам профессор Келтхайр, и Гарри, не дослушав оборотня, двинулся ему наперерез:
- Сэр, мне нужно кое-что срочно с вами обсудить!
- И мне с вами тоже, молодой человек! – довольно-таки сердито отозвался былой заместитель директора. Оставив Люпина в коридоре, они прошли в просторное помещение с большим камином, над которым сушились пучки трав, и книжными полками во всю стену – по-видимому, личные апартаменты старого друида.
Увидев на письменном столе последний выпуск «Пророка», Гарри без предисловий ткнул в него пальцем и заявил:
- Это ведь вы раскрыли все это Рите Скитер?
- Хорошенькое дело, - сварливо отозвался Келтхайр, - как я мог раскрыть то, чего сам не знал? Это, извините, больше по части Эштона – всякие там сверхсознания-подсознания и прочая дребедень. А вот почему вы решили, что это я – было бы крайне любопытно услышать.
Изрядно сбитый с толку, Гарри пробормотал:
- Но ваш ученик, мистер Шэннон… Он ведь знал…
- Василиска лысого он мне ученик! – раздраженно отозвался друид. – А вот что он там знал, сейчас мы у него и спросим… – Наклонившись к камину, профессор отодвинул в стороны пучки трав и во весь голос гаркнул: - Кормак! Поди-ка сюда! – Повернувшись к Гарри, он пояснил: - Спустя пару минут будет тут. А ты пока скажи мне: это правда?
- Нет, конечно! – запальчиво заявил парень. – Мой дядя никогда бы так не поступил…
- Значит, правда… – задумчиво заметил Келтхайр. – По крайней мере, это все объясняет…
- Что объясняет? – тут же поинтересовался Гарри, но в этот момент в комнате появился Шэннон, причем, судя по его мимике и движениям, он был вовсе не прочь оказаться в любом другом месте, вплоть до застенков Волдеморта.
- Кормак, - медоточивым голосом, от которого Гарри пробрала дрожь, начал друид, - что ты скажешь нам вот об этом? – Он потряс в воздухе газетой.
Его ученик едва заметно подался к двери, но мужественно ответил:
- Ничего, учитель.
- Да ну? А вот этот юноша уверял меня, что по степени информированности ты дашь сто очков вперед своему старому наставнику!
Настала очередь Гарри втянуть голову в плечи.
- П-п-профессор Келтхайр, - хотя студент уже привык к тому, что Шэннон, будучи взрослым магом, испытывает необъяснимую робость перед своим учителем, в подобном смятении он видел его впервые, - я собирался вам рассказать, но... в нашем департаменте решили, что утечка информации крайне нежелательна...
- Мне плевать на ваш департамент! – Келтхайр треснул не пойми откуда взявшимся посохом о пол, из него вылетели несколько искр, которые медленно поплыли по воздуху, явно забирая в сторону Шэннона. – Я знаю только одно – что по вине ваших полоумных начальников ситуация, которую они и до этого порядочно запутали, теперь стала неуправляемой! Кому бы ты там ни служил – Департаменту внутренних расследований, Волдеморту, лысому черту – ты был обязан мне об этом рассказать, если тебе хоть немного интересна судьба твоя, твоих близких, твоей страны, всего нашего мира, наконец! А теперь ступай в свой обожаемый департамент и скажи, что я больше не желаю тебя видеть ни в каком качестве, даже в белом саване!
Шэннон выскочил за дверь, а Келтхайр отложил посох и абсолютно ровным голосом обратился к Гарри, который уже готов был провалиться под землю на пару с его незадачливым учеником:
- Это не он.
- П-пожалуй, - поспешил согласиться парень.
- Но это послужит ему хорошим уроком, - добавил старый маг. – Конечно, сейчас уже не те времена, институт друидов теперь ни во что не ставят, но должны же мы как-то отстаивать свои позиции?.. – Он вздохнул, взглянув на посох. – Н-да, силы уже не те, прежде никакой шпендель из Министерства, в котором есть хоть капля ирландской крови, не позволил бы себе подобных фортелей...
- Так он не ваш ученик? – наконец решился спросить Гарри.
- Я поражаюсь, как кто-то мог подумать, что я потерплю у себя в учениках подобного недотепу, - грустно усмехнулся Келтхайр. – Но что делать, если интересы родной страны требуют? Тем более, на своей работе он, вроде как, пришелся ко двору и делает большие успехи – почему бы мне не подсобить ему с карьерой?
- Но теперь... – заметил парень.
Профессор только рукой махнул:
- Готов поспорить, он даже не принял мои слова всерьез. А теперь давай-ка поговорим о тебе.
Гарри непроизвольно дернулся, пожалев о том, что ему вообще пришла идея в столь неурочный час посетить Хогвартс.
- Не говоря о том, что тебе тоже следовало бы все мне рассказать в первый же день нашего знакомства...
- Почему? – неожиданно для самого себя прервал его Гарри. Неуверенность внезапно сменилась непонятно откуда взявшейся твердостью. – Почему я должен доверять вам? – повторил он в ответ на недоуменный взгляд друида. – Некогда два моих деда вам доверяли...
- Ах, вот ты о чем... – Келтхайр сложил руки на груди, и парень вновь усомнился в том, что дар речи некогда был дан ему во благо. – Дух Руадана О’Рахилли некоторым образом возвратился, чтобы обвинить меня устами его потомка? Сказать по правде, я давно дожидался возможности наконец-то высказать ему в лицо, во что для меня вылилась его авантюра...
- Вы имели полное право поквитаться с Руаданом О’Рахилли, - заметил Гарри, - но что такого сделал Рафферти, чтобы заслужить Азкабан и предательство? Ведь вы знали, что он невиновен!
Келтхайр печально хмыкнул и потянулся к большому чайнику:
- Чай будешь?
- Нет, - мотнул головой Гарри, хотя у него от волнения пересохло во рту.
- Напрасно, тебе предстоит выслушать длинную историю. Нет более тяжелого бремени, чем вина, тем более, чужая. Ты слишком молод, Гарри, чтобы понять это. Меня, видишь ли, уже почти полвека почитают за предателя, и ты наверняка убежден, что я это заслужил. Но я в самом деле стал бы предателем, если решился бы оправдываться – предал бы свои убеждения, убеждения всех своих товарищей... и твоего деда в том числе. Не спеши возражать, - заметил он, увидев, что студент хочет что-то сказать, - не зная всего. Спроси любого, кем был Конари Рафферти, и тебе ответят – невинной жертвой, а про себя добавят – недотепой, неудачником, которого жизнь осыпала всевозможными дарами и который едва не утратил все по причине собственной глупости. Потому что очень немногие знали, кем он был на самом деле – твой дед; и я не решусь сказать, что знал. В роду Рафферти вообще было много друидов, я еще застал твою двоюродную прапрабабушку – Сиду Рафферти. Это была такая женщина, которую, как поговаривают, боялись даже баньши. Что до Конари, то Дамблдор всегда относился с опаской, да и я, сказать по правде, предпочитал лишний раз к нему не приближаться. Но сам Рафферти по какой-то причине предпочитал разыгрывать простачка, даже от звания друида отказался; хотя, конечно, ему было бы трудно выполнять все обязанности друида по состоянию здоровья. Так вот, забудь эту побасенку, что Конари Рафферти якобы случайно попал под горячую руку, хотя ни сном, ни духом не ведал по происходящем.
- Он тоже принимал участие во всей этой... Дрожи земли? – слабым голосом поинтересовался Гарри. Казалось бы, он уже смирился с тем, что один из его предков играл ведущую роль во всем этом безобразии, но известие, что в этом был замешан и второй, почему-то выбило его из колеи.
- Нет, - возразил Келтхайр. – Как ты поймешь дальше, совсем наоборот. Единственно, он мог бы все это предотвратить в самом начале... но не пожелал. А может, и не мог бы – ведь на что способен один слабый человек, если обстоятельства и люди, даже его ближайшие соратники – все против него? Так или иначе, я никогда у него об этом не спрашивал и нимало об этом не жалею. А для тебя достаточно того, что Конари действительно не участвовал в этом террористическом акте ни единым мизинцем; более того, однажды он подошел ко мне и сказал: «Кайрбриу, мы должны это остановить». Я ему ответил: «Как ты себе это представляешь? Если бы я мог, давно бы прикрыл всю эту лавочку» - сказать по правде, к тому времени я окончательно утратил взаимопонимание с былыми товарищами; ну а с Гриндевальдом у меня отношения попросту не сложились: он мне сразу не понравился и все время меня в чем-то подозревал – не мог же я, в конечном итоге, не оправдать его ожиданий. Вот тогда Конари мне и сказал: «Мы должны сдать их англичанам: Руадана и Геллерта – тогда все кончится». Хотя у меня и был на Гриндевальда зуб, тут я просто остолбенел: «Конопатый, - так мы прозвали твоего деда между собой, - ты что, рехнулся?» А тот только плечами пожал: «Это непростое решение, но у нас нет другого выхода». Пока он рассказывал, как собирается отделить их от остальных, когда и где лучше это провернуть, с кем из англичан нужно связаться, чтобы поверили и не подвели, я его, признаться, совсем не слушал, потому что все не мог прийти в себя. Тогда он мне и сказал: «Кайрбриу, это и есть шанс проверить, чего стоят твои убеждения». Тебе не понять, конечно, что это значило для нас – ведь мы с Конари были друидами, хоть он формально им так и не стал, а я потом снял с себя это звание; но друид остается друидом, пока не предаст своих ценностей. А я оказался покрепче, чем самому себе казался – поэтому согласился на план Рафферти, хотя понимал, что с этого момента сделаюсь предателем в глазах всех остальных. Но и это было далеко не самым трудным – потому что в конце нашего разговора Конари сказал – словно это относилось вовсе не к нему – «Меня тоже должны арестовать вместе с ними». Еще не понимая, о чем он говорит, я заверил: «Но, конечно, тебя сразу отпустят – и я, и остальные подтвердят, что ты здесь ни при чем». А он покачал головой: «Нет, обещай, что будешь свидетельствовать против меня». Естественно, я ему ответил, что этого делать не стану, даже если меня начнут пытать Круциатусом. И вот тут он мне сказал – «Кайрбриу, ты
должен. Ведь это может спасти Руадана». Тут я ему все выложил: что его полоумный друг сам во всем виноват, что никто его теперь спасти не в состоянии, потому что рано или поздно его убъют – не враги, так свои же; что Конари этим не достигнет ничего, кроме исключительно бездарного самопожертвования, и что если он будет продолжать нести подобную чушь, то я вообще отказываюсь во всем этом участвовать, потому что план, придуманный полоумным, удачным быть не может. Он на все говорил только – «я знаю», и лишь на последнее – «ты должен». Когда мои возражения иссякли, он сказал: «Тебе придется мне поверить. Это не ради тебя или меня, даже не ради Руадана – так нужно для будущего. А ради меня – прошу, обещай, что Руадан об этом не узнает». Стоит ли говорить, что я сдержал свое слово – ты первый, кто об этом узнал.
Гарри не решался нарушить повисшее молчание – в его голове словно гудел рой крошечных пикси, каждый из которых стремился перетянуть все мысли на себя. В конце концов он бросил:
- Наверно, вы правы... Мне стоило рассказать вам.
- А может, и не стоило, - великодушно заметил Келтхайр. – Твой дед, Рафферти, как-то сказал мне: «Ты не можешь знать будущего, даже если тебе все известно о прошлом и настоящем». Никто не знает, во что бы это вылилось... хотя едва ли обстоятельства могли сложиться хуже, чем сейчас.
- А можно мне задать вам пару вопросов? – решился поинтересоваться Гарри.
- Не ручаюсь, что отвечу на них, но вреда не будет, - согласился профессор.
- Вам не встречалось такое имя – Король-Рыбак?
Келтхайр хмыкнул:
- Больше похоже на прозвище. Нет, я о таких не слышал.
Разочарованно вздохнув – все-таки он надеялся на лучший результат – Гарри достал коричневую тетрадку, которую он сунул в карман утром, намереваясь попросить у тети Бронах, чтобы она прочитала ему хоть немного: конечно, он мог воспользоваться новообретенным универсальным переводчиком, но его не слишком прельщала перспектива переписывать эти убористые, не слишком разборчивые строчки.
- А вы случайно не знаете, что это за картинка? – Он раскрыл тетрадку на листе, где помещалась живописная группа животных. – Мне подумалось, может, это какой-то символ...
- И интуиция тебя не подвела, - друид придвинул блокнот поближе. – Это некоторым образом эмблемы трех родов, собранные вместе. Змея, - он обвел пальцем ленту, обвившую лапы зверя, - это герб рода Слизерина. Волк – как ты, может, уже знаешь – символ О’Рахилли. А птица, - он указал на сидящую на голове волка птаху, - некогда считалась эмблемой Рафферти. А вот это, - он перевернул несколько листов, - судя по почерку, записи Конари Рафферти. Видимо, что-то вроде дневника.
- Вообще-то, мне хотелось бы прочитать, что там написано... но я все равно не знаю ирландского. Может, вам эта тетрадь пригодится? – смущенно предложил Гарри.
- Ну уж нет. – Келтхайр закрыл тетрадку, протянув ее студенту. – Я более чем уверен, что, раз она попала к тебе, то тебе ее и читать, а мне уже не нужны лишние беспокойства. – Он отхлебнул остывшего чая. – Но кое-что я мог бы тебе предложить: ты ведь, выходит, чистокровный ирландец?
- По правде говоря, я не предаю этому такого уж большого значения, - нахмурился Гарри.
- Я не об этом, - отмахнулся друид. – Если это действительно так, то существует один способ изучить наш, признаться, не слишком легкий язык без малейших усилий... если ты только пожелаешь.
- Как я могу этого не желать? – удивился парень.
- В таком случае... Присядь-ка сюда, это не отнимет много времени, если никто не помешает.
Вылив в пустую чашку Гарри содержимое какого-то пузырька, он велел:
- Выпей это и расслабься. – Заметив, что студент колеблется, он добавил: - Это всего лишь снотворное.
Проглотив прозрачную жидкость, Гарри поудобнее устроился в кресле и тут же почувствовал, как на веки наваливается тяжесть. Сквозь дрему он услышал женский голос, напевающий что-то непонятное; потом сквозь ткань мелодии постепенно начали проступать слова, и он понял, что это колыбельная. Едва подумав об этом, парень открыл глаза – сон как рукой сняло. Позабавившись его удивлением, Келтхайр сказал:
- Все, готово.
- Вы уверены? – засомневался Гарри, пытаясь сообразить, как сказать хоть что-нибудь по-ирландски, но в голову не шло ничего, кроме давнишнего «Веселого Рождества!»
- К твоему сведению, сейчас я говорю по-ирландски, - отозвался друид. – И ты тоже.
- А английский я, случаем, не позабыл? – встревожился парень.
- Конечно, нет, - усмехнулся Келтхайр. – Правда, на первых порах, возможно, у тебя возникнут некоторые трудности при переходе с одного языка на другой, но это быстро сгладится.
Открыв тетрадку, Гарри с изумлением обнаружил, что все записи словно по мановению руки перевелись на английский; но он тут же понял, что это никакой не английский, просто их язык стал не менее ясен, чем родной. Впрочем, теперь он уже не мог сказать с прежней уверенностью, какой именно язык является для него родным.
- Спасибо, профессор, - поблагодарил друида Гарри, прижимая блокнот к груди.
- Что ты там делал столько времени? – недовольно спросил у него Люпин, которого Гарри обнаружил в его аппартаментах.
- Долгая история, - уклончиво отозвался Гарри.
- Теперь мы можем возвращаться?
- У меня есть еще одно дело в Хогвартсе. - С этими словами студент вышел, направившись к комнате, отведенной его названому отцу.
