Глава 36. Загадки филологииРон взглянул на подаренные по случаю семнадцатилетия часы и присвистнул:
- Удивительно, что мама еще не отправила на наши поиски пол-Министерства! Знаешь, Гермиона, если мы в течение десяти минут не вернемся, доверие моих родителей будет утрачено нами окончательно…
- Гарри, ты не против? – спросила девушка.
- По правде, я и сам не прочь отдохнуть, - признался парень. – Такое чувство, что в голове обосновалась вольная колония мозгошмыгов.
Успокоенные этим заявлением, друзья отбыли в «Нору». Однако вопреки ранее озвученному желанию Гарри тут же взялся за потрепанную тетрадку: чтобы заслониться от насущных проблем завесой далекого прошлого и заодно проверить, подействует ли заклинание Келтхайра. Хотя парень уже успел убедиться, что от подобных предметов не стоит ожидать ничего хорошего, на этот раз он почему-то был уверен, что его душевному спокойствию эти записи не угрожают.
Совладав с невольным трепетом, Гарри открыл тетрадку. Первая же попавшаяся ему на глаза строчка подтвердила предположение Келтхайра о том, кто был ее владельцем:
«Бреоган, дорогой мой сынок…»
Юношу охватило двойственное чувство: он ощутил неловкость, словно случайно подслушал признание, не предназначавшееся для чужих ушей, и вместе с тем – жгучее любопытство. Ведь речь шла о его отце, которого он знал так мало, и о деде, которого ему не довелось узнать вовсе. Рассудив, что они оба теперь уж точно возражать не станут, Гарри вернулся к чтению.
Все-таки эти записи не были дневником в строгом смысле этого слова – скорее, они походили на послание, которому не суждено быть отправленным: Гарри показалось, что его дед Конари на самом деле вовсе не желал, чтобы его сын прочел эти признания. Видимо, его предок попросту изливал на пергаменте эмоциональное напряжение, компенсируя отсутствие близости с сыном и заглушая чувство вины. А в том, что последнее явно имело место, Гарри убедили следующие строчки:
«…Многие говорят, что я пожертвовал тобой; без сомнения, так оно и есть. В нашей версии легенды об Аврааме я оказался не на высоте…»
Гарри задумался: сам он не слишком-то хорошо помнил, что, собственно, было не так с этим Авраамом. Но последующий текст прояснил и этот вопрос:
«…Меня всегда повергало в недоумение отношение магглов к этому преданию. Как будто это нормально – взять и зарезать своего сына лишь из-за того, что тебе примерещился голос свыше, который наверняка вещал не слишком разборчиво. Но если подумать – в чем разница между мной и тем несчастным? Пожалуй, лишь в том, что я готов пожертвовать не только сыном, но и всей семьей, друзьями, даже своим народом; и мою руку ничто не остановит. Пожертвовать сыном – не такая уж большая заслуга по сравнению с тем, что пришлось свершить нашим предшественникам. Прости меня за такие слова, мой дорогой мальчик. Ты не знаешь, как часто мне думается о том, что я не имел права обрекать тебя на страдания, давая жизнь. Кто может понять, каково это: глядя на своего новорожденного сына, видеть, что за погибель ему уготована, и не противиться этому? Конечно, ты простишь – и от этого еще тяжелее. С Руаданом всегда было проще – ведь он такой же убийца и предатель, как я, и заслужил все, что его ожидает. Прости и ты меня, мой единственный друг. Только я один знаю, что ты любил меня куда больше, чем я того заслуживаю.
Мы с тобой не раз спорили о том, что важнее – намерение или действие? судьба или выбор? Впрочем, ты никогда не придавал этим разговорам значения, предпочитая воплощать свои убеждения на практике…»
Гарри прервался, на секунду задумавшись: этот образ мыслей показался ему на удивление знакомым… ответ пришел тут же – конечно же, Гермиона! Несмотря на пристрастие его подруги ко книгам, абстрактные конструкции ее совсем не интересовали». Словно наяву Гарри услышал ее презрительный вердикт: «Прорицания – крайне неточная наука». Оставалось надеяться, что Гермионе не придет в голову эксперимента ради уничтожить с помощью магического удобрения половину населения Британии.
«А потом, когда ты перестал спорить – Азкабан напрочь отбивает всякое желание отстаивать свое мнение – я пожалел об этом. Само собой, я ни в коем случае не желал бы, чтобы ты возвратился к прошлому; меня, как и всех прочих, вполне устраивает то, что ты разочаровался в былых идеях, да и вообще в политике. Но когда ты отрекся от своих заблуждений, кое-что ушло из жизни безвозвратно. Ведь мало найдется равных тебе прежнему в убеждении, что весь мир готов покориться тому, кто заявит о себе достаточно решительно, а любое препятствие – лишь повод испробовать что-то новое, и никто не должен довольствоваться тем, что навязывают обстоятельства. Ты зашел в тупик в своих поисках, и он был слишком затхлым и зловещим, чтобы можно было повернуть назад в поисках другого пути; но это не значит, что все дороги, ведущие в этом направлении, заканчиваются тупиками. Я надеюсь, что когда-нибудь появится тот, кто, подобно тебе, шагнет в этот лабиринт в поисках чего-то прекрасного и не побоится того, что давно уже никто не выходил из его извилин. Нынче такого человека не существует, иначе я бы услышал о нем, все бы услышали. Тот, о ком говорят сейчас – на самом деле не желает изменить мир, потому что боится измениться сам. И многие готовы на него молиться именно потому, что он не предвещает ничего нового – напротив, следуя его логике, достаточно уничтожить все достижения последних столетий, и настанет Золотой век для магического мира Англии. Разумеется, с его слов все выглядит несколько по-другому, но суть-то такова; поэтому даже его заклятые противники в глубине души с облегчением вздыхают: «Не он первый – не он последний…» Знакомый черт всегда лучше неизвестного».
Гарри хмыкнул, подумав, что подобная характеристика едва ли пришлась бы Волдеморту по нраву – каково, всю жизнь добиваясь звания величайшего темного мага современности, быть припечатанным клеймом посредственности?
«Не ты один решился променять на мнимый покой свободную волю, убоявшись ее страшных плодов; никто не должен винить в этом ни тебя, ни других отрекшихся, пока сам не пережил подобного. Но бич нашего общества – то, что подавляющее большинство магов даже прежде, чем встретить какое-либо препятствие, отказываются от попыток что-то изменить в мире или хотя бы в собственной жизни. И немалая доля вины лежит на том, что составляет смысл моего существования – на способности к ясновидению. Прорицания, гороскопы, гадания – ведь, если грядет более-менее значимое событие, об этом должно быть сообщено в пророчестве, разве нет? А вы когда-нибудь задумывались, почему кентавры, при всей древности их культуры, так и не свершили ничего более-менее значительного? Вот и я никогда не слышал, чтобы человек сделал хоть что-то заслуживающее внимания, опираясь на предсказание. А примерам обратного – несть числа: порой люди всю жизнь посвящают попыткам избежать действия пророчества, чтобы в итоге все равно на него натолкнуться; случается и такое, что, всей душой желая исполнения предсказанного, они упускают что-то такое, что сводит на нет все его благо. Поэтому я предпочел бы, чтобы видения, вспыхивающие у меня в голове, никогда не покидали пределов этого дома. Ты никогда меня не слушал, Руадан; и я искренне надеюсь, что мой сын последует твоему примеру. Я не стану говорить ему о том, что ждет его семью, ведь прежде я не рассказал ему не только о том, что его друг станет убийцей и предателем, но и о том, что этого человека не ужаснет ни то, ни другое… И потому я продолжаю надеяться – ведь я о будущем я почти ничего не знаю, хотя иные считают, что мне ведомо все, вплоть до сроков угасания Солнца. Один волшебник спросил меня: почему при бездействии гибнут все благие начинания, а дурные семена, напротив, дают обильные всходы? Потому что мир стремится к хаосу, а хаос – это разрушение и смерть, то, что мы называем злом. Принцип «не навреди» хорош, пока еще есть, чему вредить; но эта грань всегда остается незамеченной. Единственный способ внести осмысленность и гармонию в мировой беспорядок, не разрушая сотворенного прежде – это любовь, та, что сопровождает любое созидательное начинание; быть может, я ошибаюсь, но по-моему, только она может противостоять хаосу своей природной сущностью – все остальное недолговечно».
Гарри посетило смутное чувство, что где-то он слышал нечто подобное: несмотря на разницу в происхождении, круге общения, да и, наконец, убеждениях, основы мировоззрения Рафферти-Самого-Старшего перекликались с идеями Дамблдора. Подивившись тому, как люди, по существу являющиеся единомышленниками, умудряются становиться заклятыми врагами, парень вернулся к чтению, хотя глаза уже поневоле начали слипаться от монотонного занятия. Пролистнув несколько страниц, по-видимому, сходных рассуждений, он прочел несколько последних фраз:
«Я не стану желать тебе, чтобы ты сделал правильный выбор; лишь уповаю на то, что ты не побоишься ошибки. Ведь главная опасность, которая тебе грозит – это вовсе отказаться от выбора. Дальше пиши сам.
Прощай»
Гарри сморгнул, уставившись на последнее слово – ниже страница была чиста. Сонливость вмиг покинула его, и тому была причина: парню показалось, что это обращение было адресовано
ему лично. Он принялся судорожно перелистывать страницы, чтобы подтвердить или опровергнуть свое предчувствие, но в тексте пропущенных им страниц не было ни намека на то, что это вообще кому-либо адресуется; пропали даже личные обращения, которыми пестрело начало. Окончательно же Гарри повергло в ступор то, что последней записью значилось:
«Кажется, уже поздно что-либо менять; во всяком случае, на Управляющего можно положиться.
Дальше…»
Последнее слово завершалось чернильным росчерком, словно перо в спешке соскользнуло; но поразило Гарри, разумеется, вовсе не это. Несколько раз перечитав последнюю строчку, он пробормотал:
- Вот ведь Мерлинова борода… Ну что за чертовщина?! – Несмотря на дремоту, одолевавшую его при чтении, и то, что фразу про Управляющего он видел перед собой абсолютно ясно, хоть и не мог понять ее смысл, Гарри был уверен, что прежде текст был иным; равно как и в том, что слово «Прощай» было выписано твердой рукой, как и все прочие, и никакого росчерка там в помине не бывало. Собравшись с мыслями, парень закрыл тетрадку, сосредоточился, пока не почувствовал, что внимание обострено до предела, и медленно открыл дневник снова; однако пресловутое «Дальше…» и не думало смениться на что-либо другое. Несколько удрученный возникшей перед ним дилеммой, Гарри даже посмотрел пергамент на просвет, поковырял пальцем и применил парочку заклинаний, позволяющих проявить скрытый текст, но ничего этим не добился. Однако после нескольких минут напряженных раздумий приемлемое решение все же было им найдено: студент решил, что все дело в том, что ирландским он овладел лишь недавно, причем с помощью мудреного заклинания с непонятным механизмом действия и неизвестными побочными эффектами. По-видимому, он просто неправильно перевел последние фразы при первом прочтении. На то, что росчерк пера никак не вписывался в эту «филологичесую» гипотезу, он предпочел просто закрыть глаза.
Спустившись вниз, Гарри выяснил, что его названый отец отбыл в неизвестном направлении, даже не простившись; однако парень отнюдь не был этим расстроен, поскольку решил, что это дает ему моральное право на аналогичный поступок. К тому же, едва ли пункт его назначения понравился бы О’Рахилли старшему, несмотря на установленное между ними перемирие.
В ответ на неразборчивое бормотание племянника, сводившееся к тому, что, желая получить каминный порох, он не торопится огласить, на что собирается его употребить, Бронах лишь вздохнула:
- Надеюсь вскоре увидеть вас с Лоэгайре невредимыми или хотя бы живыми…
- Вы выглядите усталым, мистер О’Рахилли, - поприветствовала своего подследственного Кармела Амбридж, присоединяясь к нему за столиком в «Треснувшем котле». На их удачу, вечером послепраздничного дня в зале было пусто, лишь Том бросал на О’Рахилли хмурые взгляды из-за стойки. – Как ваше здоровье?
- Не жалуюсь, - смущенно кашлянул ирландец. – Но волнений в последнее время хватает. Вы же знаете, что за морока с этими детьми…
- К сожалению, пока не знаю, - улыбнулась Кармела.
- Да я и сам это узнал совсем недавно… - вздохнул Лоэгайре. – Вы же слышали про эту историю?
- Да, слышала, - с этими словами следователь вытащила из сумочки последний номер «Пророка».
- Ох ты Мерлинова борода… - только и сумел вымолвить О’Рахилли.
- Конечно, это не относится напрямую к вашему делу, - Кармела постучала кончиками пальцев по передовице, - но мне представляется, что было бы не лишним прояснить кое-какие моменты.
- Думаю, бесполезно говорить, что все это бред сивого кентавра в белой горячке? - подавленно отозвался ирландец.
- Если вы скажете мне что это неправда, то я отвечу, что пока что у меня нет оснований вам не верить, - возразила Амбридж. – И если бы вы читали, что Рита Скитер писала про меня, когда я только начинала карьеру в Министерстве, вы бы меня поняли. Тогда я едва не уволилась; хорошо, что ни один из моих коллег не поверил в эти глупые россказни.
- Нет, это все-таки правда, - вздохнул ирландец, – наполовину. Но если я и скрывал то, что Гарри – сын не мой, а моей сестры, то лишь потому, что для меня и вправду не было никакой разницы. И мне бы вовсе не хотелось, чтобы с ним обошлись так же, как с его настоящим отцом.
- Я понимаю. – Кармела положила ладонь на кисть О’Рахилли, ее голос зазвучал сочувственно: - Сейчас вам придется нелегко; но если вам потребуется помощь, я приложу все усилия, так и знайте.
Уставившись ей в глаза, Лоэгайре сжал ее запястье; но Кармела тут же отпрянула, поспешно выдернув свою руку из его ладоней, и опасливо оглянулась на Тома, в этот момент за чем-то полез под стойку.
- Кстати, как поживает ваша невеста? – нарочито бодрым тоном поинтересовалась Амбридж.
- Ее родители разорвали помолвку, когда узнали, что меня арестовали, - буркнул О’Рахилли.
- Но теперь-то у вас все будет благополучно, - предположила Кармела. – Я уверена, что после слушания последние обвинения будут сняты.
- Каким это образом? – резковато поинтересовался Лоэгайре.
- А это напрямую связано с целью нашей встречи, - сообщила следователь, переключаясь на деловой лад. – Постарайтесь как можно более подробно ответить на мои вопросы; я понимаю, что сделать это будет непросто – ведь они касаются дел далекого прошлого, о которых вы, возможно, даже не слышали.
- Это каких же? – озадаченно спросил ирландец.
- Мне известно, что задолго до вашего рождения в вашей семье произошло загадочное убийство. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Про Эрин О’Рахилли? – предположил Лоэгайре и, получив утвердительный кивок в ответ, заметил: - Вообще-то, ничего особенно загадочного в нем не было. Это уже потом оно обросло всякими поверьями…
- Но ведь убийца не был найден?
- Да его не особенно и искали, - пожал плечами бывший РСД-шник. – Все были убеждены, что это кто-то из наших.
- Но ведь никого так и не арестовали?
- Еще бы, - хмыкнул О’Рахилли, - я бы на их месте даже и не пробовал.
По-видимому, Кармеле такое замечание пришлось не по вкусу, и она не удержалась от того, чтобы высказать свое мнение:
- В ту пору английские органы правопорядка старались без нужды не вмешиваться во внутренние ирландские дела; а в данном случае, насколько мне известно, именно друиды выступали против того, чтобы давать делу ход. Вы считаете, что причиной тому был страх перед вашими предками?
- Это вряд ли. - Лоэгайре смущенно заерзал на стуле. – Но, наверно, они и сами были не в восторге от этого союза…
- Какого союза? – тут же переспросила Амбридж.
- А разве вы не слышали? – спросил ирландец и нехотя начал: - Видите ли, все считали, что убийство совершил кто-то из О’Рахилли, именно потому, что родня Эрин была против ее предстоящей свадьбы с Лугайдом Рафферти.
- Ну а родственники Лугайда?
- А что они? Вроде, они были не против…
- Насколько я знаю, в те времена род Рафферти достиг высшей точки своего рассвета; ну а род О’Рахилли, в некотором смысле…
- Отбросы общества – это вы хотели сказать? – хмуро спросил Лоэгайре. – И, разумеется, вас удивляет, отчего это мои предки не скакали до потолка от радости, когда их ничем не примечательную дочь избрал славный муж из рода Рафферти?
- В общем-то, да, - не смутилась этой отповедью Кармела. – Отчего они противились этому браку?
О’Рахилли почесал в затылке:
- Да я, по правде говоря, не знаю… Как вы и говорили, это ведь убийство произошло задолго до моего рождения, и вообще, это – далеко не самая любимая тема для разговоров в моей семье…
- А когда ваша сестра выходила замуж – возражали ли ваши родители?
- Еще как! – мрачно зыркнул на следователя Лоэгайре. – И, как показали дальнейшие события, не напрасно!
- И все-таки – виной тому была только репутация Бреогана Рафферти, или что-то другое тоже?
Профессор ЗОТИ задумался не на шутку – после минутного молчания он наконец заговорил.
- Прежде всего, было не слишком хорошо, что Энида в каком-то смысле приходилась племянницей Рафферти – разумеется, не кровной – дело в том, что наш дед Руадан был Бреогану приемным отцом.
- Но насколько я знаю, Руадан О’Рахилли не пережил его настоящего отца ни на единый день, - не преминула заметить Кармела.
- У нас это довольно часто – когда при живых родителях есть еще и приемные, - пояснил Лоэгайре. – В наши дни это обычно связано с тем, что ребенок по какой-то причине подвергается повышенной опасности, и приемный родитель принимает обязательство защищать его. В чем-то этот ритуал сходен с Непреложным обетом.
- Значит ли это, что, если он не сможет защитить приемного ребенка…
- …то погибнет сам, - кивнул О’Рахилли. – Когда Энида сообщила, за кого она собирается замуж, естественно, все просто на уши повставали; но дед – он повел себя как-то странно: накинулся на нее с криками, что она погубит Рафферти, ведь люди из нашего рода всегда приносили им несчастья. Но когда Энида сказала, что никто кроме нее не сможет помочь Бреогану, то дед отпустил ее, и никто не мог помешать – его слово у нас не оспаривалось. Иногда меня не оставляет мысль, что своим согласием на этот брак он погубил и ее, и себя, и всех остальных, - добавил Лоэгайре, поджав губы.
- Скажите, - задумчиво отозвалась Амбридж, - не могли бы вы свести меня с кем-нибудь из диаспоры друидов?
- С кем? – удивленно переспросил О’Рахилли, с головой ушедший в воспоминания.
- Насколько я знаю, друиды не очень-то жалуют моих соотечественников, - пояснила Кармела, - пожалуй, у них есть на то причины. Но если вы меня порекомендуете…
- Конечно, я не против, - пожал плечами Лоэгайре, - но, должен предупредить, они и моих родичей… не то чтобы привечают. И тоже не без причины – мои предки всегда старались жить скорее своим умом, чем их наставлениями. Впрочем, с одним из них мне все равно приходится иметь дело в последнее время, так пусть это хоть кому-то пойдет на пользу.
- Гарри! – радостно воскликнула Бастинда, наткнувшись на его перемазанную сажей физиономию, и поспешила представить: - Мама, Стелла – это Гарри; с Виллиной вы, вроде, знакомы? - Кивок ошарашенной рейвенкловки подтвердил это предположение, и Бастинда озвучила вопрос, который застрял в горле у всех присутствующих: - Но как ты здесь оказался?
- Через камин. – Гарри махнул рукой в сторону раскиданных им по полу обгорелых поленьев. – Каминный порох.
- Это-то понятно, - осторожно заметила девушка.
- Нам надо поговорить, - ответил парень, наконец поняв смысл ее вопроса. – Ты уже читала «Ежедневный пророк»?
- Нет, - непонимающе отозвалась Бастинда.
- Здорово, - коротко заметил Гарри и потащил ее за рукав к лестнице, понятия не имея, куда она ведет. С запозданием сообразив, насколько странным представляется его поведение, он приостановился, чтобы протараторить:
- Вы не против, если мы с Бастиндой перекинемся парой слов, миссис Гонт? А потом я с удовольствием выпью с вами чаю!
- Гарри, моя комната с другой стороны! – девушка решительно высвободилась и направилась к двери в противоположной стене. – И я вовсе не уверена, что мои родные захотят пить с тобой чай, если ты будешь вести себя подобным образом! – сообщила она парню, когда они остались наедине.
- Извини за непрошеный визит, - с запозданием попросил Гарри, - но дело и вправду срочное.
- Ну и что же это за дело? – Бастинда сложила руки на груди. – Ты опять что-то посеял?
- Если ты будешь продолжать в том же духе, то я, быть может, и вовсе не захочу ничего рассказывать, - обиделся Гарри.
- Не думаю, если учесть, в какой спешке ты сюда заявился, - возразила хаффпаффка.
- Твоя правда, - согласился парень. – Но все равно, не стоит лишний раз сбивать меня с мысли – у меня и так в голове словно клубок василисков.
- Что-то случилось? – встревожилась девушка. – Кто-то пострадал?
- Нет, но… - Гарри собрался с духом и, взяв ее за руки, торжественно провозгласил: - Бастинда, я – сын Бреогана Рафферти.
- Что?
- Я – сын Бреогана Рафферти. Дэвида Уолтера. Директора Азкабана.
- Так кого из них, в конце концов? – в недоумении переспросила девушка.
- Всех. Это один и тот же человек; боюсь, что сейчас слишком долго объяснять…
- Гарри…
- И я в своем уме, - поспешил добавить слизеринец. – Извини, что я от тебя это скрывал, но от этого слишком многое зависело, а мы так недавно знакомы…
- Гарри, я и раньше знала, что ты в своем уме, если ты об этом, - перебила его Бастинда. – Но почему ты вдруг решил рассказать все это сейчас?
- Потому что иначе ты прочла бы это в сегодняшнем «Пророке», - с убитым видом сообщил Гарри. – И это не я разболтал!
- Гарри, Мерлин правый… - в недоумении покачала головой Бастинда.
- Я понимаю, что это звучит несколько неожиданно, но на самом деле все довольно просто: я остаюсь самим собой, а профессор О’Рахилли остается моим отцом, хотя он на самом деле мне дядя.
- Гарри, ты только не подумай… - Бастинда смешалась, но быстро справилась с нахлынувшими эмоциями. – Конечно, я в шоке; но, поверь мне, вовсе не потому, что я буду относиться к тебе по-другому лишь из-за того, что твой отец – Бреоган Рафферти… или мистер Уолтер. Как ты знаешь, наш отец тоже пользуется не самой блестящей репутацией…
В этот момент его прервал раздавшийся из гостиной вопль:
- Бастинда!
Когда девушка, а вслед за ней и Гарри, вбежали в гостиную, им навстречу бросилась Виллина, потрясая номером «Пророка».
- Он… он… - указывая газетой на парня, начала было сестра Бастинды.
Несмотря на переполох, поднятый его появлением, спустя пять минут все семейство вместе с незадачливым гостем чинно распивало чай, рассуждая на строго нейтральные темы. Когда Гарри сообщил, что его, наверно, уже обыскались, миссис Гонт пожелала ему счастливого пути, наказав заходить почаще. Хотя сестры Бастинды подобного радушия не проявили: Виллина все еще зыркала на него с нескрываемым подозрением, а Стелла и вовсе смотрела оголодавшим верфольфом – парень решил, что это не самое плохое начало. Бастинда, отойдя с Гарри к камину – остальные уже убирали со стола, поэтому они снова оказались в относительном уединении – тихо спросила:
- А все-таки, почему ты вдруг примчался? Ведь не потому же, что за три дня успел так соскучиться?
Пару секунд Гарри соображал, как бы так ответить девушке, чтобы не пускаться в длинные объяснения и в то же время не соврать.
– Можно сказать, что я недавно получил хороший совет: не бояться принимать решения, которые кажутся правильными.
- От кого же? – поинтересовалась Бастинда.
- Боюсь, ты его не знаешь, - уклончиво отозвался парень, мимоходом подумав, что его друзья будут едва ли в восторге от подобных умозаключений, основанных на филологических галлюцинациях. Припомнив заодно совет, который напоследок дала ему Гермиона, он спросил:
- Бастинда, а ты… конечно, странный вопрос, но, может, ты знаешь, кто такой Король-Рыбак?
- Знаю, это птица, - невозмутимо отозвалась хаффлпаффка.
- Какая еще птица? – опешил Гарри.
- Зимородок.
[прим. авт.: по-английски «зимородок» - “halcyon” или “kingfisher”, что дословно переводится как «Король-Рыбак»]
- Три тысячи дементоров… - потрясенно брякнул Гарри, припомнив, в связи с чем он слышал название этой птицы прежде. Похоже, ко всем прочим загадкам добавилась еще одна: какое отношение имеет бывший коллега его отца с лаконичным прозвищем БК и немудреной фамилией Эштон к дремучему пророчеству о наследнике трех родов?
