Глава 35: УтешениеРиза сидела за столиком-пнем и наблюдала за Роем и высоким парнишкой, который, по словам доктора, был цыганом, кружившими над огородом, словно саранча. Мальчишки работали сосредоточенно и прерывались, только когда старший шутил, и они не могли сдержать смех.
Грумман с интересом наблюдал за ними из кухонного окна. Рой был гораздо увереннее в себе, чем год назад, и выглядел куда здоровее. Он выживал и рос, словно сорняк. Тощий черный сорняк.
Риза тоже изменилась: вытянулась и исхудала. Конечно, это было естественно для растущего ребенка, но только отчасти. Или Риза плохо ела, или Мордред плохо ее кормил.
Перемена в ее поведении удивила и расстроила Груммана. Когда он приехал вчера днем, никаких радостных приветствий не было. Риза просто молча стояла за спиной Роя и смотрела на него большими мрачными глазами, пока он не поздоровался с ней лично и не вытянул руки для объятий. Но даже тогда внучка обняла его больше из-за необходимости. Вместо того чтобы весело болтать, она молчала, пока ее не спрашивали напрямик. Грумман предполагал, что что-то изменится – и потому что прошел целый год, и потому что последние месяцы судьба не была особо благосклонна к маленькой семье – но не ожидал увидеть совершенно другого ребенка на месте своей внучки.
Единственное, что ему понравилось - новая прическа Ризы. Аккуратные локоны срезали, и на их месте остались по-мальчишески короткие волосы. Такая прическа была милой и практичной, а еще придавала лицу внучки толику проказливости. Грумман не соглашался с популярным мнением о том, что волосы девушки – ее сокровище. Его собственный уорент-офицер носила точно такую же прическу и была прекрасным солдатом и отличной женщиной.
А если подумать обо всех неприятностях, которые длинные волосы могут доставить активной девушке! Дочь генерала Армстронга настояла на том, чтобы оставить свою длинную гриву, несмотря на строгие нравы Национальной Академии Централа. То что девчонке было всего четырнадцать, и без того подрывало дисциплину. Но ее прическа дебютантки повергла шестнадцатилетних парней с первого курса в хаос. К счастью, если верить слухам, у девчонки был отцовский темперамент, фамильная целеустремленность и дедушкин талант к владению холодным оружием. Но все же она могла бы обойтись и без водопада волос.
Нет, решил Грумман. Нет ничего лучше практичных коротких причесок, и Ризе такая очень идет.
Дверь открылась, и милая доктор Грейсон вошла на веранду с бельевой корзиной. Он с улыбкой повернулся к ней.
— Я не знаю, как вас благодарить за то, что вы приехали. — Грейсон поставила корзину и оправила платье. — Я знаю, это было прямолинейно с моей стороны писать вам, но у меня не осталось других вариантов.
Грумман кивнул. «Прямолинейно» – это еще мягко сказано. Это был почти что скандал. Впрочем, Грумман тайно любил скандальных людей и особенно уважал тех, кто делал, что нужно, не обращая внимания на этикет и последствия.
— Я рад, что вы написали. Судя по всему, мой зять не справляется без своей лучшей половины. Но хотя бы дети выглядят хорошо.
— Вы бы видели, что тут творилось два месяца назад, — ответила Грейсон. — Я купила им одежду тогда. Мордред был в ярости.
Грумман наигранно ужаснулся:
— Вы купили им одежду? Чтобы они ее носили? — он изобразил испуганный вздох. — Как вы могли? Кто вообще так делает?
— Видите? — вздохнула Грейсон. — Вы понимаете. Мордред – ну, я не уверена, что он когда-нибудь простит меня. — Она посмотрела в окно. — Ризе нужны новые туфельки. Где-то в доме должна быть старая обувь Дэвелла, которая подойдет Рою, но Мордред не знает, где, и не дает мне поискать. Он...
— Упрямый осел, — закончил за нее Грумман, подкручивая усы. — И всегда им был. Как долго вы с ним знакомы?
— Сколько себя помню. Наши матери были лучшими подругами, так что мы подружились, стоило только нам научиться ходить. И дружили до недавнего времени. С тех пор, как его... ваша... как Лиэн забрали, Мордред становится все более безрассудным. Он забывчив, гневлив. Я думаю...
Она провела руками по лицу и заставила себя закончить:
— Я думаю, у него проблемы с деньгами.
Грумман мог ее понять. Ей сложно об этом говорить, и он знал, почему. Она была не замужем. Доктор или нет, но заявлять вот так о денежных проблемах мужчины, который не приходился ей семьей – жестокое нарушение правил приличия. Хоть последние несколько лет во многом изменили отношение к женщинам – стало больше женщин-врачей, солдат и даже алхимиков – но все равно бытовало мнение, что приличная леди не особо интересуется деньгами. Тем более чужими, особенно женатых мужчин.
— Ясно. Я поговорю с ним. Он скорее послушает меня, чем вас – все-таки, я семья.
На лице Грейсон показалось явственное облегчение.
— Спасибо. Если бы он только лучше справлялся со всем этим, я бы не переживала, но он стал слишком вспыльчивым, и мне страшно за детей. Он слишком много на них кричит, и хотя они никогда в этом не признаются, у меня такое чувство, что этим не ограничивается.
Грумман посмотрел в окно на молчаливую внучку.
— Вынужден согласиться. Не волнуйтесь. Я что-нибудь придумаю.
Из дома вышел дедушка Ризы.
— Пора обедать, — сказал он и протянул ей руку.
Рой поднял взгляд от новых бобовых стручков. Положив совок, Маэс пожал плечами.
— Увидимся, — пробормотал он.
— Почему же, пожалуйста, присоединяйся к нам, — сказал мистер Грумман. — Еды хватит на всех.
Удивлению Роя не было предела: Маэсу запрещалось заходить в дом. Хотя дедушка Ризы сказал, что временно будет заведовать всем, чтобы мистер Хоукай мог отдохнуть и спокойно поработать над своим исследованием. Возможно, раз он разрешил, то Маэс может остаться...
— Спасибо! — с ленцой отозвался тот. — Никогда не откажусь от бесплатного обеда.
— Какое совпадение, — сказал дедушка Ризы. — Я тоже!
Он провел детей на кухню, где было накрыто на четверых.
— Я не самый лучший повар, — предупредил их мистер Грумман, накладывая Ризе морковки. При взгляде на масло на овощах, у Роя слюнки потекли. Такой вкуснотищи они не видели с осени. — Я был вдовцом пятнадцать лет, и за все это время мои навыки ничуть не улучшились.
— Колбаса! — воскликнула Риза, увидев, как дедушка кладет рядом с овощами вкусное мясо.
Тот улыбнулся, от чего его усы задвигались.
— Верно, горошинка. Купил специально для тебя.
Риза нетерпеливо ждала, когда ей отрежут кусочек.
— А вы давайте сами, мальчики, — сказал мистер Грумман. — Но не слишком увлекайтесь – я принес шесть булочек на десерт, а доктор говорит, что мне их нельзя. Скажи-ка, мой мальчик, сколько булочек достанется каждому из вас?
Это был легкий вопрос.
— Ни одной, сэр, —ответил Рой. — Они слишком дорогие.
— Говорю тебе, за них уже заплачено, так что вам, детишки, лучше как следует насладиться ими, или я очень рассержусь! — мистер Грумман весело посмотрел на них. — По две каждому! Если вы, конечно, не хотите оставить одну на полдник.
Маэс с аппетитом откусил от своей колбасы.
— А вы папа мистера Хоукая или миссис?
— Миссис. Мне очень жаль, Риза, милая, но я не смог купить молока. Так что придется тебе обойтись апельсиновым соком. Я сам его выжал.
Мистер Грумман налил Ризе сочный ярко-желтый сок из кувшина, а потом разлил по кружкам мальчикам и себе и сел, вытянув короткие ноги.
— Налетай, парень, — сказал он Рою. — Тебе нужно нарастить побольше мяса на костях. У меня такое впечатление, что твое тело слишком занято ростом вверх, а не вширь.
Рой покраснел. Прошло уже много времени с тех пор, как кто-то отмечал его худобу, но в памяти все равно всплывали жесткий взгляд миссис Хоукай и ее слова: «Восемь лет и тощий, как палка – это ненормально!» Но Рой ничего не мог с этим поделать: сложно оставаться толстым, если так долго почти ничего не ешь. И он действительно вырос за последнее время. Наверное, дедушка Ризы прав – все силы организма идут в рост.
— А тебя как зовут? — спросил мистер Грумман.
Рой уже почти не вспоминал, что дедушка Ризы был солдатом: он казался веселым и добрым, не носил униформу и никогда не хватал его за ухо, не тряс до посинения и не пинал.
— Мафс Хюффс, — Маэс попытался представиться, невзирая на полный рот моркови. Закатив глаза, он сглотнул и повторил: — Маэс Хьюз, к вашим услугам.
— Лесли Грумман, к вашим, — вежливо ответил дедушка Ризы. — Скажи-ка мне, твой отец – цыган, верно?
— Чертов лучший странствующий ремесленник во всей Восточной провинции! — Маэс глянул на Ризу и смущенно поправился: — Пардон. Честно лучший странствующий ремесленник.
— Не сомневаюсь. А как насчет твоей мамы, ей по вкусу постоянно переезжать с места на место?
— Мама не слишком-то много переезжает последнее время. Она в двух метрах под пашней между Нью-Оптеном и Восточным городом.
Рой покачал головой, поражаясь, есть ли вообще вещи, которые Маэс не может сказать.
— В двух метрах под пашней? — подозрительно спросила Риза, натыкая морковку на вилку.
— Это значит, что она умерла, горошинка, — объяснил мистер Грумман. — И отправилась в лучший мир.
Интересно, он это серьезно? Мистер Хоукай как-то рассказал Рою, что когда миссис Хоукай говорила про «лучший мир», то имела в виду, что Дэвелл никогда не вернется, потому что она верила, что он где-то в другом месте теперь. Мистер Хоукай сказал, что это неправда. Мертвый мальчик никуда не отправился, кроме как вверх по холму на кладбище. Рою казалось, что все это было как-то связано с сумасшествием миссис Хоукай.
— Ой. — Риза взглянула на Маэса с пониманием в глазах. — Ты тоже был одинок, пока не пришел Рой?
— Неа! У меня есть пять братьев и папа. Так что мы не даем друг другу заскучать.
Мистер Грумман присвистнул.
— Пять братьев? Не хотел бы я быть твоим отцом!
— В основном за нами приглядывает Гар. Тиаф и Айра шутят, что он теперь наша мамочка.
— Мальчик не может быть мамой. — Риза покачала головой и посмотрела на дедушку. — Не может же? Или Рой теперь моя мама?
— Нет, горошинка, только девочки могут быть мамами. Маэс имеет в виду, что... — мистер Грумман глянул на Маэса.
— Гарет, — подсказал тот.
— Что его брат по имени Гарет делает очень много того, что делала бы мама.
— И Рой тоже делает, — кивнула Риза. — Он завязывает мне передничек.
— Да, судя по всему, он еще и за огородом ухаживает, — слишком весело сказал мистер Грумман, словно намеренно пытался сменить тему. — Это очень большая ответственность. Похоже, у тебя отлично получается.
Рой покраснел от неожиданной похвалы. Ему редко говорили, что он был хоть в чем-то хорош.
— Спасибо, сэр.
— Это весело, — влез Маэс. — Я никогда ничего не выращивал прежде. Рой говорит, редиски скоро можно будет кушать.
— Мистер Хоукай так сказал, — сказал Рой.
— Надо будет взглянуть, — отозвался мистер Грумман. — Я и сам немного занимался огородом, пока меня не повысили. У майора слишком много работы для такого хобби.
Риза положила вилку на стол.
— Дедушка? Моя мама тоже в лучшем мире?
Маэс слегка нахмурился, а мистер Грумман печально покачал головой.
— Нет, горошинка. Твоя мама в порядке. Она в специальной больнице в Централе сейчас, там она отдохнет и поправится.
— А когда она поправится? — голос Ризы дрожал от сдерживаемых слез. — Она уехала очень, очень давно!
— Я знаю, Риза, милая. Но у нее не сопельки в носу. Мама очень больна, и придется подождать, прежде чем она выздоровеет.
— Но я уже очень долго жду! — крикнула Риза и закрыла лицо руками, всхлипывая. — Я хочу к мамочке! К мамочке!
Мистер Грумман поднялся с места и взял ее на руки, обнимая.
— Я знаю, милая. Я знаю, — мягко сказал он, и Рой разглядел слезы и в его глазах тоже. — Мальчики, доедайте свой обед. Булочки в морозильном ящике. Приятного аппетита.
Нашептывая тихие слова утешения Ризе, мистер Грумман вышел из комнаты. Наконец, Маэс разрушил ошеломленную тишину:
— Бедняжка. Эли говорит, Айра тоже так делал. Только его мама не могла вернуться.
— Ты скучаешь по ней? По маме, в смысле?
Свою маму Рой помнил недостаточно хорошо, чтобы по ней скучать. Все, что всплывало в памяти – черные глаза, темные мягкие волосы, пахнущие шафраном, никаких коленей из-за огромного живота с ребенком внутри, и тонкие губы, всегда сложенные в улыбку. Но иногда Рой все равно желал, чтобы она была рядом. Ему не хотелось вернуть родителей так сильно, как раньше, потому что теперь он обрел крышу над головой, еду и одежду, но порой ему казалось, что жизнь сложилась бы лучше, если бы они не умерли.
— Неа, я не был с ней знаком, — ответил Маэс. — Она умерла до того, как я родился, помнишь? Бен вырезал меня из ее живота. Хотя иногда мне становится интересно узнать про всякие штуки, понимаешь? Вроде того, что она любила кушать, и была ли ее стряпня действительно лучше, чем у Гарета, или Тиа просто издевается над ним. А еще как звучал ее голос и как она выглядела. Я знаю, что она была рыжей – папа до сих пор носит браслет из ее волос. Жалко, что у нас даже фотографии ее нет или чего-то вроде того, но знаешь, как бывает. Им это бы даже в голову не пришло. Думали, она всегда будет рядом.
Маэс пожал плечами и поправил очки.
— Давай, доедай. Там в морозилке томится булочка с твоим именем!
Грумман аккуратно закрыл дверь бывшей комнаты своего внука. Рой спал мертвым сном, и, видимо, уже не первый час. Ризу же еле-еле удалось уложить. Сначала внучка требовала сказку за сказкой, потом попросила спеть колыбельную, а затем настояла на том, чтобы ее гладили по спине, пока не уснет. Если бы Грумман не знал Ризу так хорошо, то поклялся бы, что она боялась остаться в одиночестве. Наконец, уложив внучку спать и проверив Роя, он мог заняться самым сложным делом этого вечера.
Он никогда не мог запомнить, какая ступенька была плохой. Когда скрип эхом разнесся по коридору, Грумман виновато вздрогнул, надеясь, что дети не проснулись. Но никаких звуков сверху не последовало, так что он добрался до двери кабинета и постучался.
Никто не ответил. Грумман раздраженно постучался опять. Мордред не соизволил даже поприветствовать его вчера, а сегодня заперся в кабинете до того, как все проснулось. Грумман, конечно, не ждал, что зять расстелет перед ним красную ковровую дорожку, но и простого «Доброго дня» и вопроса о Лиэн было бы вполне достаточно.
Ответа вновь не последовало, и тогда Грумман подергал ручку. Она легко поворачивалась, но дверь не открывалась. Он с сожалением заметил вырезанный на косяке трансмутационный круг. Несомненно, на другой стороне был такой же, и Мордред воспользовался алхимией, чтобы запереться.
Грумман постучался в третий раз – сдаваться было не в его привычках. Ничего. Тогда он вышел на улицу, аккуратно закрыв за собой входную дверь, и обошел дом. Шторы кабинетного окна были задернуты, но в оставшиеся по краям щели пробивался неверный свет свечей. Грумман провел пальцами по подоконнику и вскоре нашел впадину от выпавшего сучка. Не слишком большую, но достаточную, чтобы поддеть раму палочкой. Рычаг был слабый, но Грумману удалось подсунуть пальцы под окно, быстро открыть его и выдвинуть специальную подпорку. Он удовлетворенно потер руки. А затем с ловкостью, присущей хорошо тренированным солдатам, жилистый майор забрался на подоконник и спрыгнул в кабинет.
— Заходи кто угодно, бери что хочешь, — пробормотал Грумман себе под нос, отдернув занавеску и оглядевшись. — Это что-то новенькое.
Комната была завалена книгами. Старые тома усеяли полки, повсюду стояли стойки со свитками, которые выглядели очень древними, и стопки журналов и газет. Ветер из окна затушил камин, и свет теперь шел только от канделябров на стенах. По какой-то необъяснимой причине талантливый алхимик не хотел устанавливать в комнате газовые лампы.
В первое мгновение Грумман даже не увидел Мордреда. Тот лежал на столе, но горы мятой бумаги и куски исследования и набросков почти целиком скрывали его от чужих глаз. Грумман подошел к зятю и настойчиво постучал по плечу.
— Добрый вечер, Мордред.
Мордред раздраженно всхрапнул.
— Черт бы тебя побрал, Белла, — пробормотал он, выпрямляясь, а затем сощурился и откинул с лица отросшие волосы. — А вы какого черта тут делаете?
Усмехнувшись, Грумман взял со стола желтую телеграмму, на которой Мордред до этого дремал, и помахал перед его носом.
— Ты получил ее почти неделю назад. В ней говорится, что у меня случился неожиданный отпуск, и я приеду навестить внучку и в очередной раз перепугать местного капрала. Я понимаю, конечно, что рассеянность таит в себе некое философское очарование, но ты, мой мальчик, действительно превысил все границы.
— У меня нет на вас времени, — пробормотал Мордред.
— Возможно и нет, но я все равно погощу у вас десять дней. Не переживай, ты даже не заметишь, что я тут, — Грумман смел часть мятых бумажек на пол и присел на краешек стола. — Мне нравится новые платья Ризы, они очень ей идут. Кто выбирал ткань – ты или она?
Мордред резко посмотрел на него.
— Это сующая нос не в свое дело доктор выбрала. Чертова самоуверенная баба с этими ее проклятыми подачками.
— Ах вот оно как. Ясно. Возможно, она просто пыталась сэкономить тебе время. Всем понятно, что ты очень занят своим исследованием.
— Конечно, занят! Я занятой человек. У меня куча важной работы.
— У тебя еще есть два ребенка, за которыми тоже нужно следить, — ненавязчиво отозвался Грумман. — Наверное, они порядком отвлекают тебя.
— Слишком, — кисло согласился Мордред. Внезапно его лицо переменилось. — Вы приехали из Централа! Лиэн! Как там Лиэн?
— Хорошо, — успокоил его Грумман, ошарашенный такой переменой. — Я регулярно к ней захаживаю, и доктора считают, что ей уже гораздо лучше.
— Но она не... она не выздоровела.
От отчаяния в голосе Мордреда становилось почти так же грустно, как и от слез Ризы. Грумман хотел утешить его, но знал, что зять не оценит. Он был слишком гордым, слишком принципиальным. К тому же, их сложно назвать друзьями: двое мужчин, у которых нет ничего общего, кроме любви к одной и той же женщине – страстной со стороны Мордреда и отеческой со стороны Груммана.
— Нет. Она все еще не всегда понимает, что Дэвелл мертв, а когда осознает это, они едва могут остановить ее слезы. Ей пока не время возвращаться домой.
— Как они ухаживают за ней? Хорошо?
— Так хорошо, как только могут. Они добрые люди.
— А что с процедурой, счет на которую мне постоянно присылают. Электро-что-то... Она помогает?
Грумман невольно поджал губы, но постарался выглядеть все так же спокойно. Как мог он рассказать этому разбитому жизнью человеку о комнате электротерапии с плоской плитой вместо кровати? О ремнях с бронзовыми клепками, потому что железо расплавится? О куске резины, который засовывают пациентам между зубов, чтобы те не сломали их в конвульсиях? О глухих криках боли и ужаса? О вони от мочи и стонах генератора, и о том, как дневальный силой держал Груммана у стены? Как рассказать об ожогах на висках и о том, как Лиэн сворачивается клубочком и тихо плачет в подушку, когда все заканчивается? Как дрожит от легких поглаживаний по голове – так ее гладили только в детстве?
На следующий день Лиэн обычно мило улыбалась и рассказывала о доме и ее бегониях, и о том, как хотела сшить новенькое платье на день рождения Ризе. На какое-то время она становилась почти нормальной: читала нотации о привычках Груммана и строго спрашивала, почему он никак не сбреет эти ужасные усы.
— Помогает, — ответил Грумман. — Ненадолго, но помогает.
Мордред судорожно кивнул.
— Они хорошо ее кормят? Она наедается? В больницах не всегда хорошо кормят.
— Там нет с этим проблем.
— Достаточно свежих овощей? Мяса? Лиэн обожает курицу, особенно темное мясо. Они хорошо о ней заботятся?
— Клянусь, о ней отлично заботятся.
— И постельное белье. Она терпеть не может, когда оно грязное. Она не... не...
Мордред вдруг заплакал, и его исхудавшая спина задрожала от этих беспомощных и горестных рыданий. Прежде чем Грумман сообразил, что происходит, голова зятя лежала у него на коленях, и он гладил грязные волосы, успокаивая, совсем как внучку, банальными словами утешения и собственным присутствием. Они сидели так долго, пока Мордред изливал свою боль, а потом Грумман помог усталому зятю подняться на ноги, уговорил открыть дверь и повел наверх, в спальню.
Сняв с Мордреда тапочки и уложив в постель, Грумман подумал, что придется подождать до завтра со своими тревогами. Не беда. У него еще есть десять дней в запасе, чтобы вернуть все на свои места.
Выйдя из комнаты, Грумман с кривой улыбкой заметил, что это совсем не то, чего он ожидал, когда выдавал Лиэн замуж.
