При чем тут любовь?

Глава 4

1962 – 1964

Тобиас недолго убеждал меня, что ребенка надо отдать в детский сад, а мне снова выйти на работу. На работу я сама была не прочь, я соскучилась по волшебной атмосфере Косого переулка, вот только Северус... Он был болезненным ребенком, часто простужался, и стихийная магия уже вовсю давала о себе знать. Для него самого это было естественно, он не замечал разницы между магическим действием и обычным. Он еще плохо понимал причинно-следственные связи, ему было все равно, прыгает ли игрушечная лягушка по полу оттого, что ее завели ключом, или оттого, что он на нее посмотрел. И отдавать его в детский сад к магглам, перед которыми нельзя проявлять стихийную магию...
Но, с другой стороны, – Риддл же вырос в маггловском приюте. И каким вырос! И плевать ему было на Статут о секретности и на всех окружающих магглов. А Северус пусть учится контролировать свою магию, как в год-полтора учился проситься на горшок. Пусть преодолевает трудности с раннего детства, сильнее станет. И к маггловскому миру ему надо адаптироваться, чтобы не воспринимал магию как нечто само собой разумеющееся. Это ощущение ведет к расслабленности и нежеланию изучать то, что и так в твоих руках. Что из этого получается, я видела по Ориону и Сигнусу. Мой сын будет не таким. Мозги, вытесненные было материнским инстинктом, постепенно отвоевывали потерянные позиции. Хоть и жалко ребенка отрывать от себя, но это же необходимо!
В это лето он пристрастился «варить зелье». Я купила ему игрушечный котелок, он заливал туда воду, засыпал песок и травку, сорванную во дворе, и помешивал это все с очень серьезным видом. Но, по крайней мере, на вид в этой игре не было ничего волшебного, так что я не боялась, что в садике заподозрят что-нибудь не то.
Когда я отвела его в садик, он не плакал, только смотрел так, что у меня сердце разрывалось. «Так надо», – сказала я нам обоим. Котел его любимый я оставила дома, а ему дала с собой набор формочек и ведерко. С ними – и с воображением – тоже можно играть в зельевара, а воображение у моего ребенка хорошее.
Отойдя подальше от садика и убедившись в отсутствии магглов как в переулке, так и за окнами домов, я аппарировала в Косой переулок и просидела там целый день в своей аптеке. Чуть не забыла, что мне надо в шесть часов ребенка забрать, – так увлеклась. А когда я его забирала, убедилась, что у Сева не только с воображением все в порядке, но и легкие неплохие, и слез куда больше, чем может влезть в среднестатистического ребенка. Он выл, плакал, хныкал и просился на руки всю дорогу до дома. Я его уже с полутора лет на руках не носила, но на этот раз не смогла отказать, взяла и пронесла часть пути, чтобы хоть немного не слышать плача. И перед домом тоже несла, чтобы не приходить домой заплаканными и лишний раз не раздражать мужа. Не хотелось, чтобы Тобиас в первый же день назвал Сева «плаксой» или «нытиком». А красные глаза мы списали на усталость: все-таки целый день среди магглов...
В садике ребенку не нравилось, но он хорошо знал слово «надо» и понимал, что раз оно сказано, то возражать уже бесполезно. И занятия чтением и зельеварением мы не бросили, потому что теперь Тобиас по вечерам торчал в гараже. Он давно лелеял мечту о собственном автомобиле и не то приобрел, не то нашел на помойке развалину, которую намеревался поставить на колеса. Мне автомобиль был не нужен, Северусу тоже, но он отвлекал Тобиаса от нас, и этим был полезен. Когда муж был дома, он пытался нас воспитывать, причем не только Северуса, но и меня.
– Если к тебе полезут драться, – говорил он, – то давай сдачи! Не будь хлюпиком!
Мне этот подход не нравился, потому что Сев с одногруппниками находился в разных весовых категориях. Видела я детей из его группы: парочка трехлетних выглядит лет на пять. А мой, наоборот, в два с половиной тянет на двухлетнего. И ему Тобиас предлагает драться?
– Нет, Сев, – внушала я ребенку, – драться не надо, лучше беги. А если совсем обижать будут, говори взрослым.
– Ты ябеду из ребенка воспитать хочешь? – тут же вспыхивал Тобиас.
– А ты хочешь, чтобы его покалечили?
Я чуть было не обозвала его гриффиндорцем, но в последний момент спохватилась: он же не из нашего мира! А вот Севу про наши факультеты знать не помешает, и я его учила:
– Давать по морде обидчику – это по-гриффиндорски. А ты должен показать, что ты ничем его не хуже, и что ты плевал на них с Астрономической башни!
Не знаю, что он из этого понял, но про башню ему понравилось. Он поднимался по лестнице на второй этаж, становился там на верхнюю ступеньку и кричал оттуда:
– Я на башне! Можно плевать?
Драться к ребенку вроде бы никто не лез, зато стихийная магия била из Сева ключом – но пока никто ни о чем не догадывался. Сам Сев еще не мог толком ни о чем рассказать, а воспитатели находили такие сложные объяснения элементарным стихийным выбросам, что я просто диву давалась. Однажды, забирая ребенка домой, я обратила внимание на странное пятно на его кофточке, которого утром не было. Не то чтобы я все пятна на одежках Сева наперечет знала – но с таким огромным точно не пустила бы. Мне объяснили, что Северуса пытались напоить кипяченым молоком – ага, знаю я, как ребенок его «любит»! – а чашка треснула прямо в руках у воспитателя – и досталось обоим...
– Вы не думайте, – сказали мне, – Северус не виноват. Это, наверно, заводской брак.
Если бы речь не шла о моем сыне, я бы тоже, наверное, в брак поверила. А если ту чашку делали на заводе вроде того, где Тобиас работает, – то тем более. В последнее время я сомневалась, что Тобиас Снейп может сделать что-то хорошее. Хотя – нет: сделал же Северуса! Но это он – пополам со мной!
А еще было: кто-то из детей отобрал у Сева машинку, с которой он играл, но победитель не получил ничего: у машинки сами собой отвалились все колеса. Я-то другого и не ожидала, но магглы в садике никакую магию не заподозрили, а заподозрили все тот же брак. А я себе на заметку взяла – на что при случае можно списать способности Северуса. Но ребенку дома на всякий случай еще прочитала внушение. Понял он или нет – а только надулся и ушел к своему котелку: варить зелье.

***
Если бы не эксперимент – сто раз бы уже забрала Сева из садика и уехала вместе с ним в Косой переулок! Приобщение к миру магглов – дело хорошее, но не тогда, когда вредит ребенку. А садик давался Северусу тяжело, особенно – общение со сверстниками.
Остановил меня подслушанный в Косом переулке разговор.
– Ума не приложу, что с ним делать! Шесть лет парню, – рассказывала незнакомая волшебница немногим моложе меня о своем ребенке, – а учиться не хочет, ему только бы на метле летать и торчать возле магазина «Все для квиддича». Я его учу-учу читать, а он на другой день все забывает!
Вот именно поэтому я и не хотела переселяться вместе с ребенком в Косой переулок. А ну как местные ребятишки заразят его вездесущим квиддичем? В Косом переулке шагу ступить невозможно, чтобы не услышать квиддичных терминов и названий команд. Что когда я училась, что сейчас. Даже меня отец соблазнял квиддичем, хотя в слизеринскую сборную девочек не берут. Традиция такая дурацкая! Я назло ему вступила в клуб «Плюй-камни», и он, как ни странно, этим удовлетворился. Но для меня игра была не отдыхом, а тренировкой реакции. А для нынешнего поколения квиддич – вообще не игра, а смысл жизни! Даже те, кто сам не играет, посвящают все свободное время обсуждению команд, игроков и тактики игры.
У магглов тоже есть игра вроде квиддича – только на земле. Футбол называется; магглы на нем помешаны точь-в-точь, как маги – на квиддиче. И мой муж, конечно, тоже. Но ребенку увлечение футболом не грозит, потому что это маггловский вид спорта, а я уже объяснила Севу, что мы выше всего маггловского. Это его немного утешило, потому что в садике он ни с кем так и не подружился. Он почему-то переживал из-за этого, а я не понимала, почему. Во-первых, там одни магглы, во-вторых, ни один из них моему Северусу не ровня. Сев один из группы умеет читать и считать, остальные, видимо, думают, что их всему научат в школе, а садик предназначен для того, чтобы бесконтрольно бегать, дразнить и лупить всех, кто слабее или чем-то от них отличается. Как Северуса, который играл в свои любимые зелья – варил их в ведерке, а мальчишки ему кричали, что не хотят с ним играть, потому что он варит кашу, как девчонка! Но Сев мне об этом рассказал уже после того, как на него же и нажаловались, что он обозвал обидчика мантикоброй.

***
Я начала учить Северуса ориентироваться в двух мирах и отличать маггловский от магического. Хотя на самом-то деле это Сев первым начал приставать ко мне с расспросами:
– Мама, а если в книжке картинка движется, то книжка волшебная, да?
– Да, Сев. В маггловских книжках картинки не движутся.
– А почему тогда в телевизоре движутся? Он тоже волшебный?
И как прикажете объяснять, если я сама не понимаю, почему они движутся? Как работает маггловская техника без магии – за этим не ко мне!
– Нет, телевизор маггловский, он на электричестве работает.
– А что это такое?
– Папу спроси!
Ну, не знала я, что такое электричество, даже Тобиас не знал, хотя и делал вид, что папа знает все. Он рассказывал ребенку про машины, но Сев так и не понял, как машины ездят без волшебства, и удовлетворился обещанием, что в школе его всему научат. Школу он очень ждал – да и я возлагала на школу большие надежды, – а машины невзлюбил, все, от игрушечных до того монстра, что у Тобиаса в гараже. Стоило нам с ребенком сесть в этот ужас, который, по словам Тобиаса, был уже на ходу, как механический изверг зачихал, запыхтел и отказался сдвинуться с места. И так – раз за разом, пока даже Тобиас не заподозрил неладное и не связал постоянные поломки автомобиля с нами. А как не связать, если без нас он ездил прекрасно, а в нашем присутствии выходил из строя то тормоз, то двигатель... Еще хуже было с велосипедами. Сначала Тобиас принес трехколесный, ободранный и помятый под стать его машине, но Севу на трехколесном было неинтересно. Тогда Тобиас купил ему новенький двухколесный велосипед. Я убедила Северуса, что осваивать маггловскую технику полезно для общего развития, и он на удивление быстро научился на нем ездить. Но ездил ровно до того момента, как неудачно упал и сломал руку. Не то камушек попался под колесо, не то штанина – в спицы, не то Сев просто отвлекся – я была от него футах в двадцати, но не поняла, что произошло, увидела только, что он упал. Я подбежала к нему, а он удивленно сказал, глядя на вывернутое запястье:
– Мама, там что-то хрустнуло... – и потерял сознание.
Я подхватила ребенка на руки и аппарировала с ним в больницу святого Мунго, не думая ни о магглах, ни о забытом на дороге велосипеде. Перелом залечили в два счета, Тобиас так ничего и не узнал, но садиться на велосипед с тех пор ребенок отказывался категорически.
А еще мы с Севом анализировали маггловские сказки и разбирались, что в них – правда, а что – выдумка. И откуда это к магглам попало. На последний вопрос я ответа сама не знала. Скорее всего, утечка информации произошла еще до введения Статута о секретности. Но магглы не понимали, что им рассказывают, или не верили, и былички волшебников превратились в сказки. Вот я и объясняла ребенку, что драконы на самом деле существуют, только магглы их не видят, а на метлах действительно можно летать, только этим занимаются те, кому делать совсем нечего, потому что самые удобные способы перемещения – камин и аппарация. Вот это он, кажется, понимал, и была надежда, что квиддичем он не увлечется. По крайней мере, к спортивным играм в садике он интереса не проявлял, особенно после того, как его уронили при игре в футбол. Он не хотел играть, его заставили. И сами же поплатились за это: у обидчиков потом долго кровь из носа шла, хотя Сев к ним и не прикасался. Зато потом дети к нему уже не лезли. Сев сказал, что одна девочка обозвала его злым колдуном, а он не возражал. Ну, разумеется, если ребенок способен постоять за себя, то сразу – «злой»! А добрые – второй щекой поворачиваются? Все же я обеспокоилась и Севу еще раз объяснила, что в этом случае надо говорить не о зле, а о самозащите. Светлый тоже должен уметь защитить себя при случае! И беспокоилась я недолго: решила, что в этом возрасте дети еще не различают сказку и реальность.

***
Весной из-за карантина в садике мне пришлось несколько дней подряд брать Сева с собой на работу. Конечно, мне и в домашней лаборатории было чем заняться, но все-таки дома мои возможности были ограничены. Да и стоило только заикнуться на тему «Хочешь посмотреть, где мама работает?», как отступить стало невозможно. Все равно что отнять у ребенка любимую игрушку. Да он все игрушки отдал бы за возможность посмотреть, где мама пропадает целыми днями!
Когда он переступил порог моей аптеки, у него загорелись глаза. Когда мы прошли за прилавок, он обрел дар речи и принялся вслух называть то, что было ему знакомо – а знакомо ему было порядочно. Коллеги умилялись:
– Смотри-ка ты, помощник растет...
Сев обиженно заявил:
– Я уже вырос!
Я боялась, что ребенок будет отвлекать всех от работы, но он только смотрел очень внимательно, подавал, что просили, и даже что-то кому-то (я уже не обращала внимания) нарезал и помешал. Скучно в те дни в аптеке точно не было. Мне пошли навстречу и отпускали пораньше, и в оставшееся время мы с ребенком гуляли по Косому переулку. Простуды у Сева повторялись уже не так часто, и мы рискнули полакомиться мороженым. Заглянули в зоомагазин. Небольшое помещение «Волшебного зверинца» было сплошь заставлено клетками и террариумами. Самые обыкновенные кошки и кролики выглядели здесь совершенно по-волшебному. Ребенка завораживало все: от пурпурных жаб и гигантских черепах до черных крыс и мохнатых шариков кремового цвета («Клубкопухи» – равнодушно пояснил продавец). Сев надолго прилипал к каждой клетке, читал надписи на них, расспрашивал продавца, разговаривал со зверюшками. Я его не торопила – у нас было отведено по магазину на каждый день. И мы заранее договорились, что он не будет просить меня купить животное, потому что с нашим папой, помешанным на чистоте и порядке, ни один волшебный зверь не уживется (и не волшебный – тоже). Но какими глазами Сев смотрел на ворона, ядовитых оранжевых слизней и нюхлеров!
Еще шире его глаза распахнулись только в книжном. Там я всерьез испугалась, как бы ребенок не окосел: он пытался увидеть все и сразу. Определившись в пространстве и немного придя в себя, Сев методично исследовал сначала то, до чего мог дотянуться сам, а затем то, что углядел на верхних полках. А в книжку о драконах вцепился намертво, и я поняла, что легче заплатить, чем отодрать от нее ребенка.
В магазин Олливандера мы даже не зашли: чтобы не расстраиваться.
А вечером в воскресенье Сева прорвало:
– Не пойду в садик! – всхлипывал он, не слыша ни угроз, ни уговоров. – Там плохо! Не хочу туда! Ты злая! Ты меня не любишь!
Меня просто встряхнуло!
– Сев, как ты смеешь говорить такое своей матери! Мы не можем делать только то, что хотим. Я тысячу раз говорила тебе, что есть такое слово: «Надо». Мне надо на работу, а тебе – в садик. Так надо, понимаешь? Ты должен! При чем тут любовь?