Иди и делай

4. Диадема

Больше всего прекрасная Ровена ценила острый ум. И в Рэйвенкло попадали только те, чей ум был несомненен, те, кто обладал способностью не только верно затверживать правила и пересказывать учебники, но и думать самостоятельно, думать необычно, свободно и творчески. И орел, с его острым зрением, стал знаком Ровены. И слова о том, что ум ценней золота, были выгравированы на диадеме, заколдованной так, что она прибавляла ума всякому, кто носил ее. Конечно, сама Ровена могла обойтись и без этого сомнительного украшения, и он, Лорд Волдеморт, тоже мог. Зависеть от украшения — какая глупость! Он выше этого. Но сама диадема, с ее свойствами, с ее — Лорд Волдеморт усмехнулся — историей, как нельзя лучше подходила ему. Здесь даже и думать не надо было над тем, какой силой наделить диадему, к каким темнейшим сторонам души того, кто по неосторожности наденет ее, воззовет она, какие худшие чувства пробудит. Диадема, искушавшая своими чудесными свойствами, зажигавшая огонь даже в тех умах, что сами не могли воспламениться, украденная из зависти, спрятанная в темной чаще, многие годы бесплодно разыскиваемая, она найдена и будет вновь сокрыта, но на сей раз в школе, которую помогала создавать ее первая владелица. И не она ли, прекрасная Ровена, придумала Комнату, что открывается лишь избранным, лишь тем, кто достоин? И то, что Комната открылась лорду Волдеморту, не знак ли это, что и Ровена признавала его величие и его право владеть диадемой?

Он стоял среди бесчисленных рядов самых разных и порой весьма неожиданных вещей: тут были и горы сломанной мебели, и драконьи яйца, и скелеты каких-то опасных тварей, и прочий мусор. Сложно даже вообразить, кто принес сюда весь этот хлам, но, на самом деле, Лорда Волдеморта это не интересовало. Он шел, минуя все эти безумные нагромождения, и размышлял, где лучше оставить диадему. В конце концов он остановился у старинного серванта с красивыми стеклянными дверцами. Пусть здесь. Чем-то даже напоминает прежнее ее хранилище — дупло дерева. Волдеморт внимательней посмотрел на узорчатые дверцы серванта и усмехнулся. Там был изображен орел. Тем более — пусть хранится здесь.

Диадема пообещает и обманет, отравит ложной надеждой, подарит ложную уверенность, зажжет обманчивый огонь, не способный ничего дать, но только уничтожающий всякого, кто окажется слишком близко. Нет ничего страшней этого яда, потому что не приходит он извне, а рождается внутри, в голове, в сердце, и никому не под силу избавиться от зависти и от бесплодных надежд. Нет ничего страшнее этого огня, потому что он обманчив, он дарит ложные надежды, наполняет ум призраками, бестелесными чудовищами, которые сводят с ума всякого… Потому что всякий человек слаб и легко поддается им — ведь даже дочь прекрасной Ровены поддалась, даже ее острый ум притупила, отравила диадема — и сгорела она из-за ложных надежд, как ее собственных, так и того, кто желал ее.

Эхо в коридоре звучало глуше, чем прежде, и ветер был не такой обжигающе-холодный. Может, виновата Комната? А в том, что воздух в коридоре, прежде свежий и чистый, стал как будто затхлым — и пахло здесь теперь так, как пахло в оставленной далеко позади хижине Гонтов — тоже была виновата Комната? А в том, что никто не шел навстречу, что Лорд Волдеморт, похоже, совершенно один был в коридоре, тоже — Комната? Но он не мог быть один. Слишком многие умерли, чтоб некому было сейчас идти навстречу, чтоб выслушать приказ и подчиниться. И семилучевая звезда еще не дочерчена. А потому он шел, почти бежал вперед по коридору, подталкиваемый ветром.

И наконец он увидел того, кто шел навстречу. И на мгновение испугался. Он едва доставал Лорду до колен, но самым страшным было даже не это: ребенок с трудом держался на ногах, он шел, задыхаясь от напряжения, то и дело останавливаясь, цепляясь на стену, иногда он опускался на пол и пытался отдышаться, отдохнуть, но легче ему не становилось. Лицо ребенка было совершенно бледным и усталым, в глазах его иногда вспыхивал странный красный огонь, но в остальное время они оставались тусклыми, словно потухшими.

— Ты знаешь, что мне нужно? — требовательно спросил Лорд Волдеморт. Ребенок кивнул. — Тогда иди.

На подгибающихся от слабости ногах он побрел, почти пополз назад. Лорд долго смотрел ему вслед, а потом чернота коридора сменилась рассеянным светом Комнаты — и Лорд открыл глаза.

Дверцы серванта почему-то закрылись, и диадема сейчас едва виднелась сквозь полупрозрачное стекло. «Нужно отметить это место», — подумал Волдеморт. Он направил палочку на дверцы. Зеленоватый огонь словно плеснул на сервант, и узорчатая поверхность стекла покрылась пузырями, словно плавясь в сильном огне. Теперь очертания орла были едва различимы. Волдеморт бросил последний взгляд на тайник, где теперь хранилась диадема Ровены, и пошел к выходу из Комнаты.