Тихие американцы
Шрамы напоминают нам, что прошлое реально.
(«Красный Дракон», Харрис Т.)
Уилл Питтс имеет полное право гордиться собой. Выручка сдана, в торговом зале чисто, пакеты, банки и пачки расставлены по своим местам, все очень аккуратно, можно закрывать магазин и уходить домой. Под надежный щит из мелких повседневных забот никакие неприятности проникнуть не в силах.
Около года назад Уилл Питтс заново родился, чудом пережив взрыв бытового газа. Теперь его жизнь – это магазинчик «КвикМарт» в захолустном городке в Западной Вирджинии и дом старого холостяка Дуэйна Уэзерби, давшего ему приют.
Хорошо все же, что нашелся старый друг родителей, погибших при взрыве. Если бы не мистер Уэзерби, который забрал Уилла и перевез к себе, тот вышел бы из больницы и хрен знает сколько времени болтался бы без дела, не зная, куда податься, живя на пособие по безработице. Дуэйн и документы помог восстановить, и к делу пристроил. За прошедший год Уилл ни разу не изъявлял желания съездить туда, где жил с самого рождения, потому что от дома и его прежней жизни остался выгоревший пустырь, который, может быть, какой-нибудь простофиля купит под застройку.
В «КвикМарте» Уилл, будто в свою стихию попал – прижился сходу, с самого первого дня, второй продавец и хозяин ни разу недовольства не выразили, ценят.
***
Взрыв газа унес с собой некоторую часть организма Уилла – ухо и два пальца на левой руке, а также некоторую часть его прежней жизни вместе с памятью о ней. Его здорово приложило головой, правда, врачи уверили, что все будет в порядке. Кто знает, может, так оно и есть. Уилл Питтс вряд ли сказал бы, что все в порядке, помни он себя прежнего; но он не помнит, а потому ничуть не протестует против того, что, похоже, ему придется остаться таким, каким он вышел из больницы после лошадиной дозы лекарств – спокойным, управляемым и всем довольным. Первое время Уилл чувствовал себя не слишком уверенно, как человек, еле оправившийся после долгой болезни и теперь заново учащийся ходить, а потом привык. В крохотном городке штата Западная Вирджиния жизнь тихая – ни тебе потрясений, ни страстей и одержимостей, все как по заказу.
Уэзерби по сей день упорно пичкает его таблетками, порой вызывает прямо на дом каких-то профессоров, один круче другого, непонятно только, на чем они приезжают – Уилл ни разу не видел ни одной дорогущей машины, ни хотя бы такси. После очередной встречи с каким-нибудь «светилом науки» он на несколько дней впадает в полнейшую апатию, ходит и говорит, как автомат. Толку-то от этих докторишек. Странные они – все разные, ни разу один и тот же не приходил, а пахнет от них почему-то всегда одинаково. Ни у кого из местных нет одеколона с таким запахом – дорогой, наверное.
Уэзерби не старик еще, пятьдесят для мужика не возраст, живет он, правда, замкнуто, гостей почти никаких, кроме разных там медицинских светил. Да и ну их к черту, гостей.
Дом у Дуэйна Уэзерби здоровенный, как ангар, может, скучно ему или что, при всей нелюдимости. Живи, говорит, Уилл, у меня, сколько хочешь, пока на ноги не встанешь, а то и оставайся.
Уилл тогда подумал и согласился, с тех пор ни разу не пожалев об этом.
***
За целый рабочий день он устает от людей, и тогда очень здорово вернуться домой. Ну да, в громадный пустой дом Дуэйна Уэзерби. Иногда Уиллу смутно вспоминается его первый дом – тесноватый, но уютный, в нем всегда полно народу.
Интересно, как это так, ведь он же был единственным сыном?
Хотя, может, родители просто любили гостей.
В его памяти всплывает порой и еще кое-что, неуловимое, тут же утекает сквозь пальцы, если сам Уилл пытается притянуть его поближе и рассмотреть. Краски перемешаны, как в калейдоскопе, вот его еще раз встряхивают – и картинка совсем другая, первая уже распалась и обратно не сложится.
Человек в промокшей от пота рубашке склонился над открытым капотом старой бирюзовой машины. Маленький Уилл едва достает человеку до пояса, изо всех сил задирает голову, но лица разглядеть не может, взбирается на стул (наверное, специально для него поставили) и тоже заглядывает под капот – ничего не понятно, но так интересно!
– Пора ужинать, – слышится откуда-то сверху, а потом высокой человек (его отец?) сажает Уилла к себе на плечи. Лица снова не видно, только редеющие рыжие волосы на макушке. Отец идет к дому, еле различимому в сумерках. Слышно, как что-то с треском взрывается, потом – хохот в два голоса и возмущенный женский крик. Отец ссаживает Уилла на землю, и тот бежит за ним, трава щекочет босые ноги. Добежав почти до крыльца, мальчик хлопает себя по лбу и возвращается за ботинками. Какие дураки взрослые – мол, в жару есть совсем не хочется, а он вот хочет. И будет!
Картинка расплывается, и ее заменяет собой другая.
Уилл стоит за прилавком, звякает дверной колокольчик. Покупатели – трое ребят лет по двенадцать, в каких-то странных старомодных пальто, болтают о чем-то вполголоса, некоторые слова удается разобрать.
– …новинка… только подложить ей под кровать, и…
–…протащили… в школу… козел… конфисковал все…
Шум, гам, за спиной и на полках – все яркое, блестящее, крутящееся, извергающее искры, жужжащее, пищащее и подпрыгивающее на месте, наверное, когда-то он работал в магазине игрушек, и как только умом не тронулся?
***
Заново родившимся быть не так уж и здорово – но это если есть, с чем сравнивать.
Новое прошлое Уилла началось в тот день, когда он пришел в себя в больнице. Болела рука, это он хорошо помнит, и голова, особенно в том месте, где раньше было ухо.
Рука перебинтована, он пытается ощупать голову – вроде бы цела, только волос почти не осталось – сгорели, объясняют ему.
Трещина в белом потолке, тонкая, извилистая – первое, что он видит, впервые очнувшись. Потом каждый раз, выходя из глубокого сна, приносимого разноцветными таблетками, которые уносят боль, он видит ее и мысленно приветствует, как добрую знакомую. Фигуры в белом, исполняющие замысловатый танец у его постели, сыплющие незапоминающимися словами, специальные у них слова такие, что ли, чем длиннее и страшнее, тем труднее запомнить. Хотя это, может, и правильно. Дуэйн Уэзерби, шагнувший в палату, ставящий на стул сумку с вещами, забирающий у фигуры в белом бумажки со списком лекарств («будете давать ему это и еще это»), и кто-то за спиной мистера Уэзерби, наверное, еще один врач, почему-то в темном. Молодой, практикант какой-нибудь, наверное.
***
Сегодня у Дуэйна гость, они вдвоем сидят в кабинете. Вернувшись, Уилл не заходит к ним, сразу идет в гараж. Сегодня он попробует реанимировать старый «форд» Уэзерби. Интересно, сколько лет этот красавец простоял в гараже без дела?
Краска вся облупилась, а салон полон паутины. Где-то под продавленными сиденьями, похоже, устроено крысиное гнездо.
Уилл вытаскивает ящик с инструментами, выкатывает машину на лужайку за домом и берется за дело. Он никогда не видел мистера Уэзерби за рулем, что ж, этим займется сам.
Уилл был прав – руки вспоминают все сами, наверное, когда-то он прошел неплохую школу у отца.
***
– Ну и как он? – спрашивает представительный седой мужчина с большим животом и белой окладистой бородой, прямо Санта-Клаус в деловом костюме.
– Посмотри сам. Он там, на заднем дворе, с машиной возится. По-моему, ему нравится, – почти мирно отвечает Питер Петтигрю. – Не тяжело таскать такой вес, профессор Поттер?
Нельзя сказать, что они в хороших отношениях, но враждовать сейчас тоже не с чего. Самая обычная, доступная даже магглам магия общего дела.
– Тяжеловато, так ведь ненадолго же. Вдруг когда и впрямь растолстею, но только не на этой работе. Ну ладно, времени мало. Как у него с памятью?
– Пока ничего не изменилось. Он почти не интересуется своим прошлым, у меня не допытывается, ведь я должен что-то знать. Встает по утрам, делает что надо, не задает вопросов.
– Знать бы, долго ли это продлится. Потом позовешь его – надо подновить заклятие. Зелья я принес – будешь подмешивать в питье, как всегда.
– Я ведь не говорил тебе, но в после того дня, когда ты объявился, я специально заказал несколько газет. Его пальцам и уху устроили торжественные похороны, и орден вдове вручили. Как когда-то моей матери. Оказывается, нужно умереть, чтобы на тебя всерьез обратили внимание.
– Он не для того…
– Дай договорить. Еще в школе, на первом курсе, когда никто не мог подслушать, он сам себе жаловался, что всем вечно не до него. Я, наверное, был единственным, кто дослушал до конца историю про то, как вы выиграли в заколдованные шахматы Макгонагалл. Домашние не в счет, правда.
– Все не так, Питер, – довольно резко отвечает Гарри. Правда, враждебность в его голосе быстро сходит на нет. – Сейчас о нем есть, кому помнить. Конечно, потом кое-что все же вылезло на свет, но доказать ничего не смогли, да и своей якобы смертью от рук торговцев дурью он…В общем, сделал так, чтобы о нем вспоминали в основном хорошее. Слава Мерлину, руководство решило замять эту историю и запретило Монтегю копать дальше, просто тихо прикрыли дело, и все.
– Ирония в том, что ни мне, ни ему теперь не нужно, чтобы кто-то вспоминал. Когда эта самая рука, – Питер поправляет перчатку нарочито небрежным жестом, – меня чуть не задушила, я понял – вот он, шанс. Сложнее всего было дождаться, когда вы уберетесь из подвала. И, разумеется, повезло, что в той суматохе никто не явился посмотреть на мой труп.
Может, это и впрямь ирония, горькая, правда. Гарри еле сдерживает ухмылку. Нервы стали ни к черту.
– И главная составляющая успеха – это чтобы факт твоей смерти подтвердил сам Гарри Поттер. Я мог бы неплохо заработать. Ну ладно, уже пора. Зови его сюда.
Гарри вздыхает. Дело предстоит крайне неприятное, но отступать некуда – свой выбор он сделал год тому назад.
