Липовые звезды. Ч. 1.Прошу прощения за долгое отсутствие продолжения!
За это время мне поставили "троечку" :))
- П-персефона, с тобой все в порядке? Я так испугался, а эти дети – только отвернешься, как уже… – Уизли был бледен как полотно и опять называл ее полным именем.
К счастью, на Дитрихе не было ни царапины. Все досталось ей: кроме щеки, струйка крови с которой уже добежала до отложного воротничка, осколки зацепили обе руки (правую – сильнее) и, кажется, немного покромсали волосы.
Панси чувствовала, как рукава рубашки становятся липкими. Хорошо, что она черная…
- Тебе помочь? – Рон наконец-то обрел способность внятно соображать – не настолько внятно, чтобы понять, что «Хвосторога» разнесла почти весь отдел пиротехники, но достаточно, чтобы предложить гостье помощь. Но Паркинсон – или все-таки Линдештерн?...
…или уже Панси?
помощь не приняла:
- Нет, спасибо, я сама. Мне не привыкать… - и замолчала, хотя Рон успел сделать целых два вывода из этой реплики: Панси не понаслышке знакома с колдомедициной – и, несомненно, знает слово «спасибо».
- …Наверное, надо здесь прибраться, - начал Рон, чтобы хоть что-то сказать: пауза слишком затянулась.
- Да уж, не помешало бы, - Панси улыбнулась в ответ и постаралась незаметно поправить рукав, чувствуя, что запястье уже стало влажным. – Дитрих, пойдем?
Мальчик с серьезным видом кивнул. Он совсем не выглядел испуганным, хотя только что пережил не самые приятные мгновения: Рон ручался, что даже несколько секунд в эпицентре «Хвостороги» с честью перенесет не каждый взрослый.
- Мистер Уизли, прошу прощения за причиненный ущерб и доставленные неудобства, - темные – материнские – глаза смотрели внимательно и не моргая.
- Не стоит извинений. Демонстрация товара в действии – первейшее условие честной торговли! – Рон машинально ответил не так давно заученной фразой, не подозревая, какую реакцию она вызовет у Панси: та засмеялась – захлебываясь, исступленно, хрипло, узкие плечи вздрагивали в такт, а на глазах показались слезы. Вместе со смехом ушло напряжение, и когда женщина наконец-то снова посмотрела на Рона, ее взгляд был почти совсем нормальным – только опять напоминал о кофе. Наверное, ноткой горечи.
- Спасибо. Спасибо, Уизли! Увидимся, - она взяла сына за руку и сделала шаг к выходу, как вдруг Рон остановил ее:
- Подожди. Куда ты пойдешь в таком виде? – и попытался стереть тыльной стороной ладони кровь с ее лица. Прикосновение получилось настолько неожиданно – и неоправданно – нежным, что Рон, будто обжегшись, отдернул руку.
***
- …Не ешь всухомятку, обязательно хотя бы обедай в «Дырявом котле», а еще лучше – навещай родителей, Молли давно обижается, что мы редко у них бываем. Не забудь гладить перед работой рубашки, заклинание тебе я записала. …Постарайся вечерами быть у камина, а на выходные достань разрешение на портал до Франции, - Гермиона давала последние наставления перед отъездом, а Рон стоял перед ней и покорно кивал головой. Про себя он был уверен, что вряд ли сможет отлучиться из магазина даже на выходные, да и на вечерние сеансы связи особенно не рассчитывал, понимая, что возвращаться будет к полуночи. Но жене об этом лучше пока не говорить.
Рон вынес чемоданы к порогу и помог загрузить их в подошедшее такси. В этот раз Гермиона решила ехать полностью по-маггловски: на такси до аэропорта, потом – самолет в Орли, а дальше отец должен был ее встретить. Поэтому-то чемоданы не были уменьшены и их приходилось тащить, а не левитировать…
Рон усадил детей на заднее сиденье, взъерошил рыжие кудряшки Хьюго, серьезно попрощался с дочерью, затем выпрямился и улыбнулся Гермионе, которая в последний раз проверяла документы и билеты. В ответ она поправила ему воротничок и, легко коснувшись губами щеки, прошептала:
- Я люблю тебя. Будь умницей!
- И я тебя. Возвращайтесь скорее!
Рон махал жене и детям рукой до тех пор, пока такси не скрылось за поворотом. Затем вернулся в дом, налил себе сока и наконец-то смог прочитать письмо, надписанное острым, мелким почерком, которое утром принесла угольно-черная породистая сова.
Неожиданно и очень остро захотелось закурить. Или пройтись колесом по просторному холлу…
Сам Рон давно уже не курил даже в тесной компании товарищей по команде – Гермионе это не нравилось, но сейчас им овладело абсолютно мальчишеское чувство собственной безопасности: жена далеко, она не узнает, – а впереди у него две недели свободы.
Свободы.
Впервые после свадьбы Рональд Уизли счел отсутствие жены и детей свободой…
***
Герцогиня Персефона Линдештерн все субботнее утро отвечала на скопившиеся за несколько дней письма. Среди них было только одно из Дании, запечатанное фамильным перстнем со звездой в липовом листке, надписанное еще не до конца установившимся полудетским почерком. Хильдегарде каллиграфия давалась плохо, даже Дитрих в свои шесть писал четче и аккуратнее.
Дочь была здорова и, как всегда, немногословна, к тому же написала по-датски. Наследница древнего рода, герцогиня… Нелюдимая и неразговорчивая, просиживающая дни напролет в библиотеке, зачастую не прерываясь на еду и прогулки, – вероятно, от этого такая бледная, высокая и тонкая для своих восьми лет. А еще невероятно, непостижимо красивая: с миндалевидными, льдисто-голубыми глазами, черными блестящими волосами, высокими скулами и тонким прямым носиком. Хильда была фантастически похожа на отца, только волосы ей достались материнские, а не отцовские, пшенично-русые. А Дитрих пошел больше в нее…
Панси боготворила детей. Боготворила, несмотря на ненависть ко всему роду Линдештерн, в том числе и к себе самой.
…Иногда Панси боялась этой ненависти и ее возможных последствий. Боялась зарезать мужа ножом из столового серебра во время редких совместных трапез. Боялась умышленно столкнуть с лестницы практически девяностолетнего свекра, а когда он полтора года назад умер – от сердечного приступа, связанного с неудачной сделкой, - Панси испугалась своей граничащей с торжеством радости без малейшего налета скорби.
Панси еще раз пробежала глазами письмо от дочери, потом быстро написала ответ, добавила к этому коротенькую записку Дитриха, в которой он рассказывал о магазине разных интересных вещей, где он с мамой бывает каждый день, запечатала все это печатью со звездой и листком липы. Филин Хильды, прилетевший из Копенгагена накануне вечером, доставит письма за несколько часов…
Следующим был ответ родителям на приглашение отужинать в субботу вечером в родовом поместье. Первое за те годы, что Панси была замужем.
Блудная дочь снова в милости… Ну что ж, папенька, вы не продешевили: герцогский титул дорогого стоит, а пятнадцать лет ссылки – достаточный срок, чтобы забыть любые неосторожные слова. Мистер Паркинсон, поздравляю вас с очередной удачной сделкой! Жаль только, что вы, в первую очередь, делец, а не аристократ, знакомый со всеми перипетиями закулисной жизни знати. Жаль, что вы никогда не узнаете, каково живется молодой герцогине в огромном замке холодной заболоченной страны, где даже звезды, и те – липовые…*
Панси глубоко вздохнула, взяла еще один лист пергамента и, совершенно не думая о приличествующих герцогине почерке и манерах, нацарапала на нем предложение встретиться в воскресенье и поужинать - в качестве возмещения нанесенного ущерба. И подписалась сначала П. Л. – а потом аккуратно исправила инициалы на П. П.
- Отнесешь это, милая? – прошептала она сове, которую за изысканный окрас назвала Perla negra**.
* Фамилия Панси образована от двух корней: Lind (дат.) – липа и Stern (нем.) – звезда.
** Черная жемчужина.
