Глава 4ГЛАВА IV
Темно, как в склепе. Душно, словно в джунглях. Капает. Звук капель ужасно давит на мозги. Темная комната. Темная квартира. За окном темно. Мелькают люди, ездят машины. Свет бьет по глазам, хоть они и закрыты. Хочется отвернуться в другую сторону, но совершенно нет сил двигаться. Просто прислониться к стене. Холодной и сырой стене. Как хорошо, что в темноте не различить какого она цвета – желтого.
Здесь бывали тысячи людей до него, и столько же побывает после того, как он уйдет. А пока он просто сидит на полу с закрытыми глазами и считает капли, которые падают из крана за стеной. Кап. Кап.
Кто знает этого человека в лицо? Здесь – никто. Те, кто знали – остались далеко. Возможно, уже в прошлом. Его судьба разрушена. Он сам сделал это. Теперь, как обугленные страницы дневника, он собирал по кусочкам то, что грело сердце – любовь. Но любить можно было только прошлое, только то, что осталось в нем.
«Как зовут тебя? Ты помнишь? Хотя бы это ты еще не забыл?» - внутренний голос всегда на страже. Он вовремя подсовывает вопросы, отвечая на которые, ты возвращаешься к реальности.
- Конечно помню, - отвечает он вслух, - меня зовут Гарри. Гарри Поттер.
Гарри Поттер. Как много это имя сотворило дел в жизни Магического Мира! Но вот теперь все иначе. Ведь прошло без малого десять лет.
Что дает нам время? Вопрос, на самом деле, не такой уж и простой. Для кого-то время – это лекарство, это возможность осмыслить и изменить что-то. А для кого-то время – это тяжкое бремя, которое чем дальше, тем тяжелее нести. И вместе с этим начинаются процессы в человеке, которых раньше не было по отношению к чему-либо. Так, например, возникает глубокое чувство вины. Совесть – она вообще не вовремя приходит, как правило. И вот психолог вам много еще чего перечислит, подведя итог – у вас депрессия. Но это было бы еще пол беды, если она длиться два года. А если десяток лет? А если не видно просвета? Черная полоса становится все шире…
Гарри сидел у стены в полуподвальном помещении, именуемым гостиничным номером класса «эконом» и рассуждал на тему того, что делать дальше. Он пытался найти смысл. Смысл жизни. К его сильнейшему огорчению, он его не находил. Уже за коном давно стемнело, потом взошло солнце – пришел новый день, и теперь вновь стемнело – а он все так и сидел. И не было бы ничего проще так и просидеть до скончания своих дней, но такое существование противилось его натуре.
«Встань» - сказал себе юноша и открыл глаза. Он смотрел сквозь пустоту, и, казалось, видел нечто иное, чем старый диван перед собой и давно нечищеный камин, в котором давно уже гостили пауки. «Ненавижу пауков. Отлично, хоть какая-то мысль» - Гарри сжимал волшебную палочку. Остролист и перо Феникса, одиннадцать дюймов. Да, она не раз спасала ему жизнь.
Становилось холодно – вечером температура в Дракенсберге (Драконовых Горах) на побережье Индийского океана иногда опускалась до плюс десяти градусов. Гарри подумывал о том, чтобы затопить камин, но ему не хотелось никакого света. Зачем ему нужен был свет, если в жизни его больше нет? Гарри часто думал о том, что все прошло как-то не запланировано и быстро, слишком интенсивно он пытался прожить жизнь и в итоге остался ни с чем. Нет семьи, нет любви, нет времени и нет друзей.
Друзья. Как много значит это слово. А как много значат в жизни те, кто называется им, этим словом. Он потерял их. Вернее, он отстранился и ушел от них. Гермиона всегда пыталась его понять, хоть и не часто одобряла поступки. Рон всегда его поддерживал, хотя и не всегда понимал.
Гарри достал из-за пазухи несколько смятых листков пергамента. Два листка были исписаны кривым и крупным почерком, и представляли собой, скорее, коротенькие записки. Другой листок был исписан красивым убористым почерком, лист был длинным, и содержал в себе повествование. На одно из этих писем Гарри ответил – на письмо Рона. В предпоследнем письме Рон сообщал другу, что уезжает из Англии, бросает работу в Министерстве, и поживет пока у Чарли. Внизу пыл нацарапан обратный адрес. В последнем своем письме Рон написал всего две строчки: «Я переезжаю к Джорджу в Африку. Адреса не пишу – тебе не до меня, я это вижу. Если будет что-то важное, найдешь меня. Рон.». Гарри много раз перечитывал эти строки и пытался понять, когда же он допустил ошибку, когда оттолкнул друга и позволил всем и самому себе считать себя отшельником. Письма Гермионы всегда несли ему свет и дружескую любовь. Часть писем он сжег сам, а часть сгорела в номере гостиницы в Нормандии, когда там случился пожар по вине одного из постояльцев отеля. В последнем сохранившемся письме восьмилетней давности Гермиона писала ему о своих успехах в продвижении по карьерной лестнице в Министерстве Магии, о том, что у нее хоть и сложная работа, она ей нравится. Еще она писала, что иногда пишет Рону, хоть и не надеется особо на ответ. Она так же упоминала вскользь о том, что было бы здорово, если бы он вернулся, и все стало как раньше.
Гарри перечитывал эти осколки прошлого, и они больно ранили его каждый раз, как он касался этих острых краев – воспоминаний. Боль притупилась со временем, но глубоко внутри все также продолжала терзать его, как и прежде. Из более позднего письма Гермионы Гарри узнал, что Джинни вышла замуж и уехала жить в Австралию. Вот тогда он особенно четко осознал, что причинил боль людям, которых не только любил он, но и тем, которые любили его. Он знал, что Джинни ждала его возвращения. Она знала, что нужно время. Но она устала ждать, она хотела жизни, как и все, но она его любила. «И правильно сделала. Что я мог ей дать?» - этим утешал себя Гарри, думая, что это не его вина, а обстоятельств – так уж сложилась жизнь. Но даже Гермиона, написав ему, словно укорила за то, что он оставил ее ждать, не собираясь возвращаться. На то письмо он ответил несколькими строчками, они и сейчас как впечатались в его памяти, словно были вырезаны у него на сердце: «Передай привет всей семье Уизли. Очень рад за Джинни, она это заслужила. Пусть будет счастлива и забудет меня. Она станет прекрасной женой тому, кто ее достоин. Гермиона, и ты будь счастлива. Гарри». Он писал этот ответ как в бреду, одновременно осознавая каждую деталь, каждую мелочь.
И вот прошло столько лет. Что позади тебя? Пустота? Тогда все еще печальнее, чем кажется. И сейчас Гарри Поттер сидел на холодном полу, выложенным дешевым потрескавшимся кафелем, и думал о том, что даже если возврата к былому уже нет, то можно хотя бы попытаться взглянуть на настоящее, в котором мог быть ты.
Он встал и потянулся. Все тело ломило от усталости – долгого сидения в одной позе. Недолго думая, Гарри зажег палочкой камин, и комнату все-таки озарил свет, хоть и неяркий, идущий от огня. В этом свете его взору предстали очертания той мебели, которая стояла в этой комнате, казалось, еще в прошлом веке. Все было таким ветхим, что страшно было к этому прикасаться. Гарри подошел к камину и протянул руки, чтобы согреть замерзшие ладони. Он подумывал о том, чтобы сесть за перо и пергамент, как в дверь тихо постучали.
Драко Малфой очнулся от холода, который настойчиво проникал к его телу через тонкую ткань материи. Он открыл глаза. Так и есть – Азкабан. Его пребывание в больнице было недолгим. Зато здесь он чувствовал себя даже уютнее: каждый угол этой камеры был им изучен. Любой изгиб камня в стене был ему знаком. Драко не мог сказать, сколько сейчас было времени, поэтому пытался уловить какие-либо звуки извне.
Он сел и облокотился на стену. Поначалу этот холод камня вселял в него ужас и отчаяние, но постепенно он стал ему опорой, едва ли не единственной.
Послышались приглушенные шаги. Они становились все ближе, и теперь можно было различить, что это стук каблуков. Из коридора долетел едва уловимый, уже знакомый заключенному, запах миндаля. Малфой напрягся, сохраняя безупречную маску равнодушия. Когда девушка подошла к двери его камеры, она могла увидеть узника, сидящим на полу, а вид у него был скучающим, точно он давно дожидается обещанной прогулки. Он действительно ждал чего-то, но уже слишком давно…
Гермиона шла по коридорам Азкабана, сжимая в руке серо-зеленую папку и волшебную палочку. За последним поворотом уже была видна ЕГО камера. Она предполагала, что Драко Малфой уже очнулся и, скорее всего, сидит в обычной своей позе. Ее ожидания полностью подтвердились.
Провожатый (сопровождающий девушку до камеры узника) шел чуть впереди, задавая темп ходьбы. И хотя Гермиона могла ходить на каблуках достаточно быстро, ей приходилось чуть ли не бежать, чтобы успевать за мужчиной. Когда они пришли, провожатый вернулся в коридор, из которого они повернули.
Гермиона вышла на максимально освещенную часть коридора и встала перед решеткой камеры. Малфой повернул голову в ее сторону и не смог сдержать удивления: девушка с каждым днем казалась ему все более знакомой, и он даже боялся допустить мысль о том, что он правильно догадывается, кто она такая. Гермиона смотрела на него некоторое время, а затем произнесла:
- Драко Люциус Малфой, - ее голос, хотя и негромкий, эхом отдавался по коридору, - как вы себя чувствуете? – она хотела сказать совсем не это, но внезапно всплывшие воспоминания из больницы сорвали с ее языка совершенно другие слова.
Малфой смерил ее недоуменным и одновременно презрительным взглядом, а затем ответил:
- Прекрасно. Вы за этим пришли сюда, чтобы осведомиться о моем здоровье?
Гермиона была готова к такому ответу. А это значило, что с Малфоем все в порядке. Она открыла папку едва ли не на первой странице, пробежала глазами несколько строк, а затем, оторвавшись от них, спросила:
- Вы знаете, почему вы здесь?
- Глупо задавать этот вопрос спустя столько времени. Даже если я и не знал – мне объяснили, - и он улыбнулся самой противной улыбкой из всех, какой только улыбаются Малфои.
- Хорошо. Тогда я буду лаконичной, - Гермиона совершенно спокойно продолжила читать строчки в деле, игнорируя его едкий сарказм. Ей оставалось только поражаться тому, как ему удается сохранить в такой ситуации хоть что-то свое, родное, настоящее. – Вы знаете, что обвиняетесь в двадцати двух убийствах, пяти покушениях?
- Да, - он продолжал все так же улыбаться, - и вы пришли сообщить мне, как и ваши предыдущие, последовательно сменявшие друг друга коллеги, что откопали очередное дельце, где я замешан? О, выслушаю с превеликим удовольствием! Только учтите, мне лишнего уже ничего не припишут. Я отвечу только за своё.
Гермиона смотрела на него и все больше убеждалась в правильности своего решения. Она собрала всю свою волю в кулак и произнесла на одном дыхании:
- Я здесь, чтобы помочь вам, мистер Малфой, - и выдохнула так тихо, что сама этого не заметила. Бровь Малфоя от удивления поползла вверх. Он смотрел на нее еще секунду, а затем разразился жутким хохотом, от которого кровь застыла в жилах.
- Зачем? – он давился смехом, граничившим с истерией.
- Затем, что я считаю, что вы невиновны, - Гермиона сказала это уже совершенно спокойно. Она сделала первый шаг. Теперь она ждала, что он сделает свой шаг в ответ. Глупо было бы надеяться, что он его сделает прямо сейчас, но все же…
Малфой перестал смеяться. Он сощурил глаза, как делает это обычно охотник на охоте, прицеливаясь выстрелить из ружья. Он поднялся и подошел ближе. Между ними стояла решетка, и оставалось два шага в пространстве со стороны обоих. Драко Малфой смотрел на Гермиону изучающее, точно присматривался. Потом он спросил:
- И почему вы уверены в моей невиновности, мисс.…Не имею чести знать вашего имени, - он ожидал, что она ответит ему, но после молчания, не дождавшись ответа, он продолжил, - у многих на этот счет другое мнение.
- Да, но мы не можем судить и наказывать за то, что было сделано не по вашей вине или воле, - Гермиона радовалась, что контакт все-таки удалось установить.
- Все деяния – моя вина, поверьте. А теперь уходи отсюда, ты, возомнившая себя великой спасительницей душ! – он сказал это так тихо, словно прошипел, но каждое слово было слышно отчетливо.
- Я знаю, как сделать так, чтобы вы заговорили, мистер Малфой, - и Гермиона достала из папки фотографию. На ней была изображена Нарцисса Малфой, и Драко сразу узнал свою мать еще издалека. Гермиона подошла чуть ближе и протянула фотографию Драко так, чтобы он мог разглядеть ее: женщина лежала на мощеной улице Косого Переулка, вокруг нее было много крови, и она была мертва. Эффект был достигнут, и, даже, более чем. Драко затрясся и отступил назад к стене:
- Это неправда, это ложь, я вам не верю.
- Нарцисса Малфой была вчера убита, зверски убита на площади возле банка Гринготс на Косом Переулке. Предположительно, убийц было трое… - Гермиона не закончила зачитывать протокол, потому что Драко взвыл. Он осел на пол, обхватил голову руками и кричал. Гермиона смотрела на него и жалела. Да, она испытывала сострадание к этому человеку и жалела его. Она закрыла папку и сказала:
- Если вы поможете нам, мистер Малфой, то мы найдем их.
Малфой поднял на нее глаза цвета разбавленной штукатурки – от гнева, боли и утраты – и прошептал:
- Когда я выйду отсюда, я убью их…
- Вы знаете, кто это сделал? – Гермиона от удивления даже воскликнула.
- Я убью их – повторил Драко и опустил голову на колени.
- Мистер Малфой, я соболезную вам, - сказала девушка, глядя на то, как Малфой буквально растворялся на фоне этой стены: у него отняли последнее, - я приду завтра, - Гермиона развернулась и пошла прочь по коридору, унося все дальше ту новость, которой она раздавила Малфоя. Она уносила и тот свет, которым так недолго освещала только что его камеру и его жизнь, хотя никто из них двоих не понимал этого. Но она обещала вернуться завтра. Значит, завтра будет новый день и новый свет.
