Wild thing

Глава 4

Название: Wild thing
Автор: rose_rose
Категория: джен.
Рейтинг: PG-13
Размер: миди
Персонажи: Тонкс, Муди, разнообразные авроры и Орден Феникса
Саммари: "Тонкс... была близким другом Грозного Глаза, его любимицей, его протеже в Министерстве магии" ("Дары смерти")
Дисклеймер: все не мое, я только взяла поиграть
Комментарии: POV Муди и Тонкс поочередно; главы связаны между собой единой идеей, но каждая представляет собой самостоятельную зарисовку.


В больнице Святого Мунго

* * *
- Энервэйт! Тонкс! Тонкс! Ах, чтоб тебя… - голос шефа доносится до меня будто сквозь вату. Я с трудом открываю глаза и вижу его лицо очень близко от моего. По нему течет кровь, на месте магического глаза – жуткого вида дыра. Я пытаюсь спросить, что с ним, но у меня, по-моему, не получается. Почему так больно шевелиться? Что случилось? Тут меня осеняет: это просто кошмарный сон, а когда я в следующий раз открою глаза, все будет хорошо.
Меня накрывает темнота.

* * *
- Нимфадора! Нимфадора, вы меня слышите?
Я снова открываю глаза. Надо мной со страшной скоростью несется белый потолок. Откуда-то сбоку возникает незнакомое лицо.
- Нимфадора, вы можете ответить?
- Тонкс…
Я пытаюсь сказать, что меня зовут Тонкс, но у меня, кажется, опять не получается. Где я?
- Сознание спутанное. Осторожно, можем ее потерять! Энервейт!
Меня снова накрывает темнота.

* * *
- Дора! Дора!
Надо мной наклоняется черная тень. Внезапно я вспоминаю.
…Черная тень мечется внизу, уворачиваясь от моих заклятий. «Сектумсемпра!» - кричит она, и вспышка проносится прямо над моим плечом, слегка задев ткань футболки. Я целюсь в нее Ступефаем, но она выкрикивает свое заклятие практически одновременно с моим. Я не успеваю услышать, что именно она кричит, только вижу ее лицо, освещенное вспышкой, - и это последнее, что я вижу…
А теперь она пришла, чтобы меня добить.
- Ты меня слышишь?
Слышу, тварь. Слышу. Я пытаюсь нашарить палочку, но руку пронзает острая боль.
Снова становится темно.

* * *
- Мама… - я просыпаюсь от звука собственного голоса и удивляюсь тому, как глухо он звучит. Зато голова теперь совершенно ясная. Открываю глаза – у меня такое ощущение, что я только этим и занимаюсь последний год.
Белый потолок, белая ширма, белый халат медсестры. Ага, значит, Мунго.
- Дайте сюда, я сам.
И шеф, значит, тут как тут.
Чья-то рука осторожно приподнимает мою голову, и у меня под носом оказывается стакан с каким-то варевом мерзкого вида. На вкус оно, впрочем, еще хуже. Зато с первым же глотком по телу будто прокатывается волна тепла, и становится ясно, что все руки и ноги у меня вроде бы на месте. Я морщусь.
- Отставить кривить морду, стажер. Пей давай, без разговоров.
Как будто я разговариваю… Я послушно допиваю и чувствую себя гораздо бодрее.
- Устроился подрабатывать в Мунго, Грозный Глаз?
Надо же мне как-то отомстить ему за эту касторку. Шеф усмехается.
- Хамишь старшему по званию – значит, пошла на поправку. Ну, ты нам и устроила. Колдомедики сперва вообще только языком цокали.
- Давно я здесь?
- С позавчерашнего вечера. Больше суток без сознания провалялась.
- Что там… было?
- Что-что… - шеф мрачно оглядывается по сторонам, потом машет рукой. – А, собственно, теперь уже все равно… Провал операции был, вот что. Спасибо, Дамблдор появился вовремя, а то б каюк нам пришел. Артефакт вдребезги. Волдеморт и Лестрандж сбежали. Остальных препроводили в Азкабан… хоть что-то, в Мерлина душу мать…
Я понимаю и то, что он не договаривает: надолго ли? Но главное – мое внимание цепляет фамилия Лестрандж.
- Она была здесь.
- Кто?
- Она… Беллатрикс. Моя… тетка. Наверное, хотела меня добить.
- Не говори ерунды, Тонкс.
Может, я бредила? Но все остальные обрывки воспоминаний – явно не бред. Мчащийся белый потолок – коридор Святого Мунго. Залитое кровью лицо шефа – вон, у него голова до сих пор забинтована.
- Я видела…
Шеф мрачнеет еще больше.
- Ты свою маму видела. Они мне рассказали… Открыла глаза, увидела миссис Тонкс в черном платье, прошептала что-то вроде «Ступефай» и снова – брык в обморок. Кстати, твои родители скоро придут. Больше суток возле твоей кровати просидели, я насилу их выгнал на часок, чтоб хоть поели нормально. Сказал, сам с тобой посижу, раз уж Сплин меня выписывать не хочет.
Складно. Только моя мама не носит черное. Никогда. То есть вообще никогда.
- Моя мама не носит черное…
Шеф отводит глаза. О, черт. Что, Мерлин побери, произошло за эти сутки?
- Сириус.
Что – «Сириус»? При чем тут Сириус? Я непонимающе смотрю на шефа, он смотрит на меня.
Пока до меня наконец не доходит.
И тогда он продолжает:
- Упал в Арку. В него попала заклятьем Лестрандж.
- А Ремус? – я успеваю сказать это раньше, чем соображаю, что говорю. Шеф накрывает мою руку своей.
- В порядке. Все остальные в порядке – и наши, и дети. Люпин, кстати, передавал тебе наилучшие пожелания.
Наверное, мне надо что-то сказать. Или заплакать. Или… Я не знаю. Я просто смотрю прямо перед собой и не чувствую ничего, кроме тупого недоумения. Сижу и смотрю, пока не распахивается дверь и не входят мои родители. Мама в черном платье.
Пока она суетится и причитает вокруг меня, шеф успевает исчезнуть.

* * *
Утром, когда просыпаешься, в первые мгновения еще не помнишь того, что было накануне. Несколько мгновений кайфа – мягкая постель, солнечный свет, щебетанье воробьев за окном.
Потом все вспоминается, и хочется сдохнуть.
Сначала я ловлю себя на том, что не верю.
Ну, то есть, я хочу сказать, никто же не видел Сириуса мертвым? Арка – ну да, Арка, мы все про нее слышали, но никто же ведь не знает, что это такое на самом деле. Может, там есть какой-то секрет? Может, Сириуса можно вытащить? Неужели Дамблдор ничего не придумает? Ну не может же быть такого, чтобы… Не может. Не может.
Потом я начинаю злиться. Я злюсь совершенно иррационально и нелогично. Я злюсь на Сириуса за то, что он погиб, - хорошие бойцы не гибнут. Я злюсь на Ремуса за то, что он даже не подумал каково мне, - и даже не пришел меня навестить. Да и вообще он обо мне не думает, и за это я на него тоже злюсь. Злюсь на Дамблдора, который не расправился с Сами-знаете-кем прямо там, в министерстве. Злюсь на колдомедиков, которые говорят, что мне придется лечиться еще дней десять. Злюсь на родителей, которые пытаются со мной сюсюкать. Злюсь на шефа, потому что меня задолбали его перебранки с профессором Сплином:
- Я не могу больше здесь прохлаждаться! Меня работа ждет!
- Вам темным заклятьем в голову попали. У вас она что, лишняя? Хотите, чтобы вас в следующий раз отвезли прямо в морг?
- Подумайте лучше, куда вы отвезете тех, кто попытается меня задержать!
- Подумайте лучше о том, сколько у нас есть способов зафиксировать пациента на кровати!
Я сосредоточенно злюсь все время – пока ем, пока осторожно совершаю первые прогулки по коридору, опираясь на мамину руку, пока слушаю назначения врачей и пью микстуры. Так проходит дня два. Родители тревожно переглядываются, и я злюсь на них еще сильнее. В конце концов они сдаются и решают, что мне лучше побыть одной.
Поздно вечером я тихонько пробираюсь в курилку. Сигареты мне принес парнишка-санитар, нагло зажилив сдачу в качестве платы за услуги.
Свет я не зажигаю, просто сажусь на подоконник и жадно затягиваюсь. Я по-прежнему охренительно на все зла.
Не успеваю я докурить сигарету до половины, как в курилку уже кого-то несет. Не иначе как кто-то из персонала меня засек. Я всерьез предвкушаю, как сейчас наложу на вошедшего Конфундус, а то и что похуже.
- Что, не спится? – спрашивает меня шеф. Не дожидаясь ответа, выуживает из моей пачки сигарету и тоже закуривает. Разрешения, что характерно, не спрашивает. Потом накладывает на дверь запирающее заклятье и достает откуда-то из карманов своего халата фляжку и два стаканчика.
- За Сириуса.
Мне кажется, я от этих чертовых микстур уже совершенно забыла вкус огневиски.
Шеф немедленно наливает еще по одной.
- Злишься?
- А? – по-идиотски спрашиваю я.
- Брось. Что я, не знаю, что ли… Ты сейчас злишься. На себя, на меня, на Сириуса, на Люпина, на Дамблдора и Волдеморта…
- Ничего подобного.
- Врешь.
Вру, значит? Ну да, вру. И мне это, блин, надоело.
- Да, злюсь, - шиплю я. Почему? Почему мы должны сражаться в этой войне? Почему они не добили Волдеморта в прошлый раз? Шеф, Ремус, Сириус, Дамблдор? Почему они допустили, чтобы он вернулся?
Я не помню, что я говорю, - по-моему, что-то совершенно чудовищное, - шеф молча смотрит на меня, и вдруг я уже ничего не могу сказать, меня скручивает от рыданий, и я плачу, плачу так, как никогда не плакала, - плачу о себе, о Сириусе, о Ремусе, о маме с папой, о своей жизни, которая уже никогда не будет прежней, той, в которой война была веселой игрой…
Шеф обнимает меня, я сползаю с подоконника и утыкаюсь в его плечо, и постепенно рыдания затихают. Он гладит меня по голове, и я чувствую себя маленькой девочкой – нет, маленьким зверьком, которого подобрали на улице и пригрели. Он осторожно стирает с моей щеки слезу, берет меня за подбородок и, кажется, хочет что-то сказать, но я бездумно тянусь к нему и почему-то касаюсь губами его губ. Я успеваю подумать, что этого просто не может быть, но остановиться не успеваю – да и не хочу останавливаться. На несколько секунд он крепко-крепко обнимает меня за талию и отвечает на мой поцелуй – и у меня из головы разом улетучиваются остатки мыслей.
Потом он внезапно отстраняет меня с такой силой, что я впечатываюсь спиной в стену.
- Я не Люпин.
Я глупо таращусь на него. Ну конечно, он не Ремус. При чем тут это?
Он берет меня за плечи и осторожно, но крепко встряхивает.
- Тонкс. Ты влюблена в Люпина. Он еще какое-то время поломается, а потом женится на тебе, ты уйдешь из аврората, вы родите троих детей, посадите крокусы на лужайке и будете жить долго и счастливо. А сейчас тебе больно, ты чувствуешь себя одинокой и потерянной и просто хочешь немного тепла. Но этого недостаточно. Совсем, совсем недостаточно. А я слишком стар для таких игр. Спокойной ночи, стажер.
Он отпускает мои плечи, разворачивается и уходит, громыхая по пустынному коридору деревянной ногой.
А я остаюсь хватать ртом воздух, задыхаясь от стыда и обиды.

* * *
- Ну, Нимфадора, я вижу, дела у нас совсем неплохи. Еще неделька – и мы сможем поехать домой.
Профессор Сплин невероятно оптимистичен, а у меня такое чувство, что в этой чертовой больнице меня из нынешней палаты переведут прямо в палату для душевнобольных. Каждое утро начинается с осознания того, как невыносимо ублюдочна моя жизнь. И обязательная встреча со светилом медицины – кругленьким, лысеньким, обладающим неистощимым запасом энергии и называющим меня исключительно «Нимфадора» и «мы», - ничуть не улучшает моего настроения.
- Выше нос, красавица, улыбаемся. Улыбка – лучшее лекарство, - запас трюизмов у профессора тоже неистощим. – А мы навестим вашего упрямого начальника…
- Эээ… сэр, - неожиданно вмешивается медсестра. В воздухе начинает отчетливо пахнуть жареным. – А… мистер Муди сегодня утром…
На мгновение меня пронзает ужас. Шеф?!
- …выписался. То есть…
- ЧТО-О-О?! – гремит Сплин не хуже отсутствующего шефа.
- …ушел. Он сказал, что…
- А вы куда смотрели??!
- Мы пытались его задержать, но он сказал, чтобы мы… То есть… он сказал, что не может больше здесь находиться, в то время как Сами-знаете-кто…
Разгорается безобразный скандал, который вместе с разъяренным Сплином выкатывается в коридор.
- Совершенно невозможно работать! – слышу я уже из-за двери. – Не пациенты, а Мерлин знает что! Отвратительная безответственность! Сами-знаете-кто для них важнее собственного здоровья!
Хорошо, что этого не слышит Сами-знаете-кто. У него тоже полно иллюзий по поводу собственной значимости.

* * *
В общем, конечно, все понятно. Этого и следовало ожидать. Ремусу я не нужна потому, что я страшное неуклюжее чудовище, шефу – потому, что я малолетняя безмозглая идиотка. Почему я такой уродилась? Почему я не могу быть похожей на собственную маму? Уж она-то не роняет вещи на каждом шагу, не выглядит, как лохудра, не вешается на шею мужчинам, которые ее не хотят. Почему..? А, какого боггарта…
…Когда через два дня шеф заходит меня проведать, я притворяюсь, что сплю. Я лежу, накрывшись с головой одеялом, и слышу, как он осторожно кладет что-то на тумбочку и направляется к двери. Когда я совсем уже было выдыхаю, раздается его голос:
- Тонкс, мороженое зачаровано, полчаса таять не будет. Как надоест притворяться спящей, поешь.
И характерный смешок. Я делаю глубокий вдох и выныриваю из-под одеяла, но дверь уже закрылась.
На тумбочке стоит бадейка с мороженым. Моим любимым, шоколадным с карамелью, от Фортескью.
Съев половину бадейки, я вдруг начинаю плакать. Слезы катятся по моим щекам и падают прямо в мороженое, смешиваясь с карамельным соусом. И драклы меня побери, если я сама понимаю, о чем они.

* * *
Остаток недели, слава Мерлину, проходит без особых происшествий. Шеф больше не приходит, чему я несказанно рада. Забегает посплетничать Гестия Джонс, заходит Кингсли с коробкой орхидей – очуметь можно, орхидеи, если б я не знала Кингсли, я бы решила, что он издевается. Свежие номера «Пророка» полны новостей о возвращении Того-кого-нельзя-называть, об отставке Фаджа, о выборах нового министра магии. Жизнь продолжается, банально и цинично. Сириус погиб, Ремус меня не любит, шеф меня презирает, Сами-знаете-кто вернулся, грядет большая жопа, а жизнь, паскуда, продолжается. И мне остается только сжать зубы и с головой окунуться в работу, тем более что ни на что другое я все равно не гожусь.
Я уговорила родителей не приходить за мной в день выписки. Ну, то есть для маггловских больниц это, наверное, нормально: я помню, как мы с папой ездили на такси забирать из больницы бабушку, - но для того, чтобы спуститься на первый этаж в лобби и оттуда аппарировать, сопровождение не нужно.
Ну что ж, как говорится, спасибо этому дому, пойдем к другому. Не могу сказать, что я буду скучать по этим стенам.
Я в последний раз окидываю взглядом палату на предмет забытых вещей (забытые и потерянные в разнообразных местах вещи – мое вечное проклятье), как вдруг за моей спиной раздается звук открывающейся двери.
Черт, ну я же их сто раз попросила не приходить… Однако вместо знакомых родительских голосов я слышу другой, не менее знакомый:
- Уже собралась?
В дверях стоит шеф во всем своем великолепии: магический глаз и надвинутый на лоб котелок, который он напяливает, когда собирается прогуляться по маггловскому Лондону. Он смотрит на меня с леденящей душу ухмылкой – то ли маггловский Санта-Клаус, то ли мантикора, притащившая добычу своим детенышам. Я собираюсь провалиться сквозь землю со стыда, но вместо этого невольно улыбаюсь во весь рот.
Шеф отступает в сторону, и за его спиной обнаруживается Ремус, который смущенно улыбается и вертит в руках букетик ландышей. До боли знакомый, слегка нескладный, тихий, безумно трогательный Ремус в протертом чуть ли не до дыр пиджаке, с букетиком дурацких ландышей. Я смотрю на него, и у меня перехватывает горло. Я готова вот так вот просто стоять и смотреть на него всю жизнь, пока не умру, честно.
- У меня тут возник план одной небольшой операции, - рычит шеф. – Сегодня в Хогвартсе начинаются каникулы, ученики возвращаются домой. По-моему, будет полезно провести превентивную воспитательную работу с опекунами молодого Поттера. Ты с нами?
- И погода чудесная, - совершенно невпопад говорит Ремус. – Самое время для прогулки.
И протягивает мне руку. Шеф внимательно разглядывает дверной косяк, но усмешка у него самая красноречивая.
- Ну что, идем?

Куда угодно, Господи. Куда угодно.