Глава 4. ОбострениеТой осенью в палате Снейп иногда с трудом мог вспомнить, каким было на ощупь ее тело, когда она вся прижималась к нему, он забывал, как ее позвоночник изгибался под его руками, не помнил вкус ее рта (карри вечером и мята по утрам). Все дело было в мантии, решил он, такой белой и мешковатой.
– Я всегда думала, – сказала ему Гермиона одной ночью, швырнув мантию в изножье его кровати, – что белый – совершенно идиотский цвет для медиков.
Были и другие моменты, в тупике Прядильщика, когда Снейп забывал, что она не вечно будет интерном.
– Готовы к экзаменам? – спросила Кроули Гермиону однажды утром, когда они вместе вошли в палату. – Через два месяца вы уже будете целительницей!
Но она никогда не позволяла ему забыть о зелье, закупоренном и пылившемся на верхней полке в его лаборатории.
– Чего мы ждем? – спрашивала Гермиона – иногда за завтраком (она пила чай, слишком разбавленный молоком и сахаром), иногда за обедом (они вернулись во дворик, где она, следуя его примеру, бросала остатки еды голубям), иногда за ужином (он почувствовал вкус к авантюрам и теперь готовил карри дома).
– Когда Лонгботтом придет днем, мы его испробуем. До тех пор... – он пожал плечами.
– Но пройдут месяцы, пока Невил сможет вырваться из Хогвартса днем! А остальные, им бы оно тоже пригодилось, разве нет? Я имею в виду...
– Какая польза от осознания себя Эдди, или Роберте, или остальным? – сказал он Гермионе в их последнюю ночь вместе. Конечно, Снейп не знал, что это будет их последняя ночь, но он всегда знал, что когда-нибудь она наступит. – А Локхарт – ты думаешь, он хотел бы понимать - пусть даже это продлится только сутки - что он пациент в палате для потерявших рассудок? Это зелья для Лонгботтома, а не для пациентов.
– Для Невила? Но...
Он поцеловал Гермиону тогда, так, как у него никогда не получалось в начале, когда она касалась руками его лица, закусывала губами его нижнюю губу и ласкала ее, пока он не начинал стонать. Тогда он весь был, казалось, зубы, нос и локти, отчаянный, неуклюжий и до того боявшийся не продержаться долго, что практически каждый раз так и выходило. Но он всегда быстро учился (всем, чего он достиг, он был обязан этой своей способности), поэтому к их последней ночи он мог обхватить ее за талию и поцеловать с той уверенностью, которая почти заставляла его забыть, кто он такой на самом деле.
– Гм, карри, – прошептала Гермиона ему в губы, забывая по крайней мере до утра.
– Для Невила? – спросила она, надевая свою рабочую мантию утром.
– Постой, дай я, – сказал Снейп, подходя к ней сзади, чтобы застегнуть пуговицы.
– Вчера ночью, перед сном, ты сказал, что это зелье для Невила.
– Ты хочешь чай или нет? Мы опоздаем, если ты будешь тянуть.
– Чай? Да, пожалуй, я... это долг жизни, да?
Гермиона почувствовала, как его руки застыли у нее на шее.
– Ты это делаешь, чтобы отдать ему долг жизни; долг жизни, которым ты обязан нам, – сказала она, медленно поворачиваясь к Снейпу лицом. Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. – И это, – жестом она связала их друг с другом. – Так ты возвращаешь долг
мне?
Не сказав ни слова, он вышел из комнаты, и Гермиона подумала, не нужно ли ей собрать вещи, и примут ли Гарри и Джинни ее обратно, и – о Боже, у нее уже так давно не было приступов жара и тошноты...
Снейп вернулся в комнату с зельем в руках.
– Вот, – сказал он, хватая ее руку и сжимая ее пальцы вокруг флакона. – Передай ему это.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты отдала это Невилу, объяснила ему, какой будет эффект и какие у зелья возможности, и сказала, что это ты его сделала.
Гермиона покачала головой.
– Но мы его сделали вместе! На самом деле, в основном его сделал ты, я не могу...
– Можешь опубликовать результаты под своим именем, начать все заново, если хочешь. Тогда я больше ничего не буду тебе должен.
Наконец-то Гермиона сумела посмотреть на него, и он отвел глаза.
– Но ты никогда не был мне ничего должен! Ради Бога, Северус, разве мы не можем просто – ты всегда меняешь тему, когда доходит до чего-то важного, и я думаю...
– Так ты хочешь чай или нет? – спросил от двери, повернувшись к ней спиной.
И она поняла, что это был конец разговора, даже конец всех разговоров, поэтому она сказала: «Нет, спасибо», – прежде чем ее стошнило в ванной.
Потом она собрала все свои вещи. И зелье тоже.
