Гермиона Уизли и сто двадцать восемь Дамблдоров

Глава 4. Коронация авантюристки

Глава 4. Коронация авантюристки

– Отменный виски, Драко.
Гермиона покачала в руке тяжёлый хрустальный стакан и едва заметно вздохнула. Ей в очередной раз пришлось солгать Рону, однако это было неизмеримо проще, чем объяснять вечерние визиты в поместье бывшего Пожирателя Смерти, где их всех двадцать лет назад чуть было не поубивали. Вряд ли Рон поверил бы в то, что её отношения с упомянутым Пожирателем были сугубо деловыми. Она и сама не всегда в это верила.

Гермиона давно смирилась с тем, что ей нравились вечера, когда Астории не было дома. Нравилось пить виски перед гудящим камином в человеческий рост, нравилось подобострастно прогибающееся кресло, нравился Малфой-мэнор с его гулкими сквозняками, вышколенными эльфами и вездесущим запахом не то плесени, не то сырой венецианской штукатурки. После падения Вольдеморта Малфои пережили ещё худшие времена, чем когда он хозяйничал в их доме: чтобы вызволить мужа и сына из Азкабана, Нарциссе пришлось распродать значительную часть имущества, после чего усадьба, с её точки зрения, безвозвратно утратила своё очарование. Старшие Малфои навсегда покинули Англию, бросив разорённое родовое гнездо на попечение наследника. Каждый глоток и каждое слово в этом доме оставляли во рту пронзительное послевкусие ностальгии.

– Гре-ейнджер, а Грейнджер...
Гермиона пригубила виски и с тёплой полуулыбкой взглянула поверх стакана. Сегодняшний Малфой – серьёзный, не ёрничающий и немного нервный – ей тоже нравился. Приходилось признать, что в демократичной и терпимой к магглорождённым Магической Британии, к становлению которой она приложила столько усилий, зачастую не находилось места осколкам старинных семей. То, что нынешнему хозяину мэнора приходилось подрабатывать экспертом по тёмным артефактам, а иногда и промышлять нелегальной продажей оных, являлось следствием прогрессивных тенденций в обществе, и всё же во всей ситуации была вполне различимая горчинка. И этот дом, и сам Драко, с его томным голосом и пристрастием к старомодным шёлковым рубашкам со струящимися воротниками, неизменно бередили в прагматичной Гермионе какую-то странную романтическую тоску.

– Вот что, пока не забыл: на Рождественский бал в Хогвартсе в этом году приглашены третьекурсники, и мой сын хочет позвать твою дочь – как ты думаешь, у него есть шансы?
Гермиона пожала плечами. Роза не имела обыкновения делиться с родителями сердечными тайнами; возможно, эта замкнутость была каким-то образом связана с реакцией Рона на её распределение. Да, пожалуй, категорический отказ адресовать письма на Слизерин был в некоторой степени перегибом... Как бы то ни было, представление о шансах Скорпиуса Малфоя на благосклонность Розы Гермиона имела весьма смутное. Вроде бы та упоминала, что они были напарниками на Зельеварении... или это было в прошлом году?
– Почему бы ему не спросить у неё самой? В наше время юноши обходились в этих делах без родительской поддержки, по крайней мере, на Гриффиндоре... Удивлена, кстати, что ты поощряешь общение сына с... – в этом доме слово “полукровка” давалось ей почти с таким же трудом, как когда-то слово “Вольдеморт” – с Уизли.
– Много ты понимаешь... Фамилии женщин, если хочешь знать, имеют куда меньшее значение, чем наследственность... Вот знаешь, Грейнджер, будь в тебе хоть капля волшебной крови, я бы на тебе женился сразу после седьмого курса!
– Неостроумно, – сказала Гермиона, не расслышав в его голосе привычной насмешки и поэтому на всякий случай не поднимая глаз. – Я, между прочим, по делу пришла.

– Изволь, дело так дело. Ты так и не предоставила убедительных гарантий того, что не воспользуешься моим уязвимым положением.
– Твоя неблагонадёжность – вот мои гарантии, – усмехнулась Гермиона. – На мэноре столько следящих чар, что авроры налетят, едва я только помыслю о том, чтоб применить к твоим драгоценным мозгам что-нибудь хоть отдалённо запрещённое. Плюс, с моей стороны было бы верхом глупости думать, что ты сам не позаботился о безопасности в собственном доме.

Она сделала ещё один глоток. Огневиски был единственным в своём роде – светло-янтарный, с лёгкой миндальной ноткой, которую менее искушённые ценители могли бы принять за отпечаток фамильного погреба, и в которой Гермиона безошибочно определяла присутствие зелья, располагающего к правдивости. Поколения малфоевских домовиков добавляли это снадобье прямо в бочки.

Драко перевёл взгляд с лица гостьи на её стакан. Его явно заботило сохранение баланса между употреблёнными ею зельем и алкоголем.
– Тебе точно можно пить перед этим?
– После того, как попрактикуешься на собственных... в общем, не беспокойся, у меня выйдет не хуже, чем у министерских обливиэйторов, – успокоила Гермиона. – Тут даже наведённых воспоминаний не нужно, просто забудешь о сегодняшней сделке, и всё.
– Объясни, по крайней мере, почему так важно, чтобы я о ней забыл? Это даже не тёмный артефакт, к тому же, полностью лишённый магии...
– Зачем тебе? – пожала плечами Гермиона. – Ты же всё равно не будешь помнить моих объяснений.
– Можно подумать, тебе самой не хочется рассказать. Но можешь списать всё на моё фирменное любопытство. Мне так же трудно с ним бороться, как тебе – с желанием ответить на все вопросы.
Гермиона не выдержала и рассмеялась. Проницательности Драко было не занимать.
– Просто всем будет спокойнее, если ты забудешь, что продал этот лишённый магии артефакт при моём посредничестве. Для многих он, как ты понимаешь, имеет сентиментальную ценность.
– Значит, это правда!
– Не понимаю, о чём ты.
– О том, что диадема Ровены Рэйвенкло принадлежала Тёмному Лорду, о чём же ещё? Иначе зачем бы вы с Поттером вытащили её из Выручай-комнаты? И твой покупатель это знает!
– Если бы мы вытащили её из Выручай-комнаты не случайно, неужели ты думаешь, что мы бросили бы её на полу в коридоре? – ровным голосом сказала Гермиона. – А коллекционерам достаточно того, что диадема Ровены Рэйвенкло принадлежала Ровене Рэйвенкло.
– Хотел бы я поглядеть на этого коллекционера. Десять тысяч галлеонов за сентиментальную ценность без магии...
– У богатых свои причуды, нам не понять, – отрезала Гермиона, вставая. В своём умении накладывать чары забвения она, конечно, не сомневалась, но признавать, что таинственным покупателем была она сама, почему-то категорически не хотелось. – Так мы идём? Что-то мне подсказывает, что тебе не меньше хочется мне её показать, чем мне – её увидеть.

*
Диадема была великолепна. Знаменитые чары удались наследнику Блэков на славу, и изящная вязь серебряных цветочков казалась безупречной. Когда-то легкомысленный веночек из незабудок украшал голову мудрейшей ведьмы Магической Британии, а почти на тысячу лет позже вмещал осколок души волшебника, который, возможно, превзошёл умом его первую хозяйку...

– Хочешь примерить? – прозвучал над самым ухом хриплый шёпот Малфоя. Похоже, на него диадема производила не меньшее впечатление. Гермиона облизнула вдруг слипшиеся губы и молча кивнула. Этого не следовало делать, но в подземельи мэнора сырой запах декаданса кружил голову не хуже шампанского, и всё подчинялось каким-то совершенно особенным законам. Диадема Ровены плавно поднялась в воздух. Обшарпанная стена подёрнулась рябью и превратилась в зеркало, в котором Гермиона увидела себя – растрепавшаяся причёска, тёмные впадины глаз на бледном лице, тяжёлое бархатное платье сливается с полумраком. Драко, стоявший за её спиной, поймал серебряный венок и осторожно опустил его ей на голову. Гермиона поднесла руку, чтобы поправить выбившуюся прядь; её пальцы коснулись колючих холодных листочков, дрогнули и вдруг переплелись с чужими тёплыми пальцами.
– Потрясающе на тебе смотрится, – прошептал Драко ей в висок. – А как же иначе, ты ведь самая умная ведьма столетия, правда?
Гермиона застыла, не в силах оторвать глаз от диадемы Ровены, верней, от собственного отражения, которое диадема дополняла до совершенства. Огневиски ароматным теплом разливался в груди. Это было прекрасное мгновение, из тех, что становятся неотделимыми от самой сущности того, кому посчастливится их испытать, и оно длилось и длилось, несмотря на то, что Драко, взяв Гермиону за плечи, уже повернул её спиной к зеркалу и лицом к себе.
– Послушай, Грейнджер, она должна принадлежать тебе!
– Я не могу, я...
– У тебя ведь день рожде-енья недавно был...
– ... уже обо всём договорилась...
– К дементорам! Я тебе её дарю, слышишь? Просто скажи покупателю, что она оказалась подделкой.
“Так просто”, – подумала Гермиона. Одного слова было достаточно, чтобы сохранить её сбережения, быть коронованной, как умнейшая из ведьм, и навеки стать должницей Малфоя. Отражение серебряного венка плясало в серьёзных серых глазах, цепляя и притягивая каждым лепестком.
– Нет, – пролепетала она, непослушными пальцами теребя шнурок, стягивающий ворот малфоевской рубашки, – пожалуйста, Драко, не надо...
Это относилось и к предложенному подарку, и к общему безрассудству ситуации, и к наглым чужим губам, не позволившим ей сказать ничего больше.

Наваждение закончилось так же неожиданно, как и началось. Шагая бок о бок с Малфоем, крепко державшим её за руку, Гермиона скользила рассеянным взглядом по россыпям то ли хлама, то ли сокровищ, которыми полнились подземелья мэнора: вот статуя нимфы, зябко кутающаяся в отороченную кистями попону, вот окованный железом сундук и на нём старая тетрадь с дырой в середине, вот ряды пыльных фиалов с полустёртыми надписями... Тепло от выпитого окончательно испарилось. Невероятная и мимолётная конфигурация планет, толкающая нормальных женщин на то, чтобы целоваться в подвалах с бывшими Пожирателями Смерти, расформировалась, не оставив и следа. Мысли постепенно возращались в привычное русло. Гермиона отметила кажущееся отсутствие системы в этой коллекции и задумалась о том, что беспорядочность - лучшая защита. Самый терпеливый вор скорей сойдёт с ума, чем разыщет желаемое в таком хаосе! Уже возле лестницы она обнаружила, что всё ещё комкает в свободной ладони шёлковый шнурок, и незаметно повесила нежеланный трофей на ветку засохшего деревца в позолоченной кадке.

Выбравшись из подземелья, Драко отпустил её руку и рухнул в кресло, даже не дождавшись, пока усядется гостья. Стараясь не смотреть в его сторону, Гермиона стянула с головы диадему и специальными чарами аккуратно укрепила её внутри своей сумочки, подготовив к безопасной транспортировке, затем достала заранее выписанный чек и произнесла одноразовый пароль. Чек тут же с электрическим хлопком исчез в белой вспышке. Это значило, что средства переведены со счёта на счёт, и что отследить источник будет невозможно.

Малфой, по-видимому, не переставал краем глаза наблюдать за ней, потому что, стоило ей закончить с чеком, как он выпрямился и заговорил:
– Ну что, давай, что ли... я готов... нет, стой. Чёрт, Грейнджер... Гермиона... Ты знаешь, я ведь давно... и надо же было именно сегодня! Послушай, я не хочу! Можешь ты сделать так, чтобы я не всё забыл?
Гермиона молча покачала головой.
– Можешь, просто не хочешь. А сама будешь помнить и посмеиваться. Можешь прямо сейчас начинать, я не возражаю. Действительно смешно! – и он запрокинул голову и неестественно громко расхохотался.
– Я тоже постараюсь забыть. Уже почти забыла.
– Вот спасибо! – Малфой так резко оборвал смех, что даже скрипнул зубами. – Бескорыстной гриффиндорке не нужно от меня даже воспоминания. Знаешь что? Иди ты к соплохвостам, Грейнджер, со своей правильностью! Просто считай, что ничего не было.
– Как скажешь, – быстро согласилась Гермиона. Ей было и лестно, и смешно, и совестно, и больше всего хотелось сбежать, прежде чем одно из этих противоречивых чувств прорвётся наружу или, чего доброго, уступит место какому-нибудь другому, ещё более неудобному чувству. Уж лучше было терпеть развязные шуточки, чем иметь дело с грустным, растерянным и серьёзным Малфоем, ни с того ни с сего признававшимся ей в любви! Или не лучше? Тряхнув головой, она отогнала праздные мысли, призвала с каминной полки початую бутылку огневиски и решительно налила полстакана.
– С ума сошла? – зашипел Малфой. – Ты мне спьяну мозги расплавишь, и никакие авроры не спасут!
– Это не для меня, – успокоила Гермиона, обходя кресло и располагаясь за его спиной. – Сиди как сидишь. Пей и смотри на огонь...
Лучше всего было бы заставить его считать вслух, но тогда сходство всей процедуры с запомнившейся по какому-то кинофильму ампутацией конечности в полевых условиях стало бы непереносимым. – Проснёшься через полчасика. Ты распорядился, чтоб меня проводили?
– Угу. Сквики ждёт за дверью.
Гермиона кивнула обращённому к ней затылку и молча активировала заклятие Табу, призванное стереть те записи, которые Малфой, вопреки их договору, наверняка сделал, чтобы напомнить себе о сегодняшней деловой операции.
– Давай же, что ты тянешь? Грейнджер? Грейнджер, не надо! В смысле, погоди, я ещё хотел...
– Obliviate.

*
Антиаппарационный барьер примерно повторял границы обширного, слабо освещенного парка, окружавшего Малфой-мэнор. От широких ступней семенящего рядом Сквики расходились, будто речная вода за пароходом, два шуршащих луча. Гермиона задумчиво хмурилась, не замечая, как опавшие листья ласкают щиколотки. Перед глазами по-прежнему стояли заваленные случайными предметами сумрачные подземелья. Волшебную палочку она так и не убрала, из-за чего домовик то и дело опасливо косился на её руки.
– Вот здесь. Сквики проводил мадам, мадам может аппарировать.
– Спасибо, – Гермиона поправила ремень сумки на плече и перехватила палочку поудобнее. – А что, Сквики, министерские следящие чары тоже здесь кончаются?
– Сквики не уверен, мадам. Может быть раньше, мадам, может быть, вон на тех кустиках, – увидев, что гостья готова откланяться, эльф воспрял духом и сделался положительно болтлив, – но здесь точно уже нет.
И тогда она направила палочку прямо в центр желтоватого морщинистого лба и тихо, но отчётливо выговорила:
– Imperio.