Глава 4Довольно много новой информации. Немного сумбурно, но как есть.
____________________________________________________
Лорелей металась во тьме, не находя себе места от жара и боли. Она чувствовала, что все ее тело вспотело; как перья уцелевшего крыла липнут к влажной коже. Рядом что-то шипело, иногда срываясь на пронзительный визг. Девушке чудилось потрескивание огня и хлопанье крыльев, кожаных, не покрытых перьями. Она мучительно пыталась очнуться, всплывая со дна сознания на поверхность, но натыкалась лишь на толстый слой непрозрачного черного льда.
А потом боль отхлынула. Постепенно, все еще накатывая волнами, но она шла на убыль. Лихорадка ослабела, Лорелей уже не колотило так сильно. Она облегченно вздохнула, когда изнуряющий, чуждый ей жар пошел на спад.
Что-то разбилось, раздался вскрик. Лорелей вздрогнула, вновь попытавшись очнуться, но ничего не вышло. У нее не получалось даже думать связно. Только слух выхватывал отдельные фразы, лишь некоторые из которых доходили до сознания.
— Идиот, не трогай камни в зеркале! — шипела незнакомая девушка.
— Все равно после нас тут ничего не осталось, — отвечал ей другой, мужской. — Рубином больше, рубином меньше — какая к прадраконам разница?!
— Грубиян! — зло шипел первый голос.
А потом были тишина и темнота. Время смазывалось, его ощущение пропало. Иногда Лорелей казалось, что прошло уже несколько веков, но тут же приходило осознание того, что это были лишь томительных несколько секунд.
Вспышка света ударила по глазам внезапно. Лорелей снова вздрогнула, а потом рванулась куда-то, но ее удержали. Перед ее взором возник безукоризненно белый потолок. Запястье обвивало что-то живое, холодное, чешуйчатое.
Первым делом она вспомнила свое имя и тут же успокоилась. А потом опустила взгляд на запястье и едва не завизжала от неожиданности.
На кровати, возле ее бедра, сидел маленький дракон. Он был не больше обычной кошки размером. Правое крыло были по-птичьи сложено и прижато к поджарому боку, а левое свободно свисало с кровати, доставая кончиком до пола. Узкий и длинный, словно хлыст, хвост дракона прочно обвился вокруг хрупкого запястья Лорелей. Точеная головка лежала на передних когтистых лапах, и, если присмотреться, то можно было отчетливо заметить пять пальчиков, соединенных между собой перепонкой. Дракон был пегим, черно-рыжим. Почувствовав движение Лорелей, он вскинул голову, уставившись на нее немигающим осмысленным взглядом серых глаз.
Лорелей смотрела на это маленькое чудо и не находила слов. Она повернула голову влево — на тумбочке, совсем недалеко от ее головы, сидел еще один маленький дракончик. Салатового оттенка, он вольготно разлегся на плоской поверхности и был крайне занят тем, что вылизывал собственное крыло.
— Никогда бы и не подумала, что драконы вылизываются, — сказала Лорелей.
Салатовый дракон вздрогнул и взвился в воздух.
— Ты напугала ее, — произнес черно-рыжий.
Лорелей удивленно воззрилась на произнесшего эти слова.
— Многие удивляются, — дракончик улыбнулся, обнажив острые белые зубы с хорошо заметными клыками. — В простонародье нас называют мелкими болтунчиками. Существует много легенд и преданий о нас, но никто не знает правды. Стражи считают, что мы — чья-то выдумка. Но при этом продолжают суеверно верить в то, что мы являемся вестниками войны, что с нами ни в коем случае нельзя заговаривать. Они верят, что если заговоришь с болтунчиком — он заболтает тебя до смерти.
Лорелей молчала. Она внезапно подумала, что не на пустом месте это суеверие возникло.
— Они нас отстреливали. Из-за того суеверия о том, что мы вестники войн и смерти. Но потом мы начали искусно прятаться. Стражи позабыли о нас. А мы еще помнили те времена, когда драконы и они жили бок о бок, в мире и согласии. Это было очень давно, — продолжал рассказывать черно-рыжий. Лорелей подумала, что болтунчики вполне оправдывают свое звание. — Мы были символом царства Огня. Символизировали всесожжение. Силу пламени — яростную, неукротимую. Но после Первой Стихийной войны всесожжение было связано с тем, что творилось на территории царства Земли, а вместе с этим — и мы. Тогда-то и стали считать, что наше появление — дурной знак…
— Сегодня меня заметили, — произнес салатовый дракон, вернее — дракониха. — На вашем празднике. Какая-то девушка. Пограничница Земли. Она очень испугалась. Стала звать Замбу. Громко кричала. Мы улетели.
— Нас в суматохе еще кто-то заметил, какой-то парень. Потом тебя позвал, но ты в окно вылетела неудачно. Сломала крыло и вывихнула лопатку, — черно-рыжий опустил голову на лапу и продолжил говорить уже так. — Это наша вина была. Если бы не мы — все бы в порядке было. Пришлось искупать ее.
— Мы ядовиты. Смертельно, — перехватила инициативу салатовая. — Капля нашего яда — смерть всему двору вашей Королевы. Тысячи стражей. Многие считают. Что яд наш восстанавливается веками. Это ложь.
— У тебя были очень серьезные раны, и мы потратили все свои запасы. Яд обладает сильными целебными свойствами. Любые раны затягиваются за считаные часы. Болезни отступают, какими бы сильными они не были. Наш яд — панацея.
— И наше истинное имя. Не мелкие болтунчики. Мы панацены. Мы дети Панакеи. Так мы верим.
— Если есть хоть крошечный шанс — наш яд вытащит. Украдет жизнь из лап самой Смерти, — черно-рыжий тихо засмеялся. — Но нас оправданно зовут болтунчиками. Все-то мы тебе уже выболтали. Только с сородичами скучно говорить, а другие животные не умеют.
— Как имя твое?
Лорелей чудилось: это все сон и бред.
— Лорелей, — тихо ответила она.
— Меня зовут Грация. А это брат мой. Дымок.
Девушка медленно выдохнула. Ей отчего-то стало очень сложно дышать.
— Когда ты рухнула на землю, тот парень умчался. Спешил за помощью, но в этот момент здесь не было никого, и мы знали это. А ты бы умерла от потери крови. Или инфекция бы попала — у тебя уже началась лихорадка, когда мы принесли тебя в свою комнату.
— Но… вы такие маленькие, — тихо прошептала Лорелей. — Слово котята…
— Глазам не верь, — резко произнесла Грация. — Мы сильны. Как прадраконы. В нас сила их. Любую тяжесть поднять можем.
— Мы вытащили тебя, спасли твою жизнь своим ядом. Теперь мы связаны с тобой. Куда ты — туда и мы. Теперь мы — твоя панацея.
Лорелей не сдержала нервный смешок. Снова она с кем-то связана? Сначала Анкахтарр, теперь вот два панацена… Жизнь не стоит на месте, а готовит все новые сюрпризы.
— Все это довольно странно слышать… Тем более, от драконов.
Сейчас она видела костяные пластины вдоль позвоночника, которые выглядели очень острыми. Морда так же была сплошь в наростах и пластинах, а там, где, как ей казалось, должны быть уши, были два небольших рожка, тоже острых. Когти, несмотря на маленькие размеры, были смертоносными, загнутыми, кривоватыми. Такие вонзятся в плоть и не опустят, просто не смогут. Только если вырвав кусок мяса.
Драконы были малы, но сильны. Лорелей увидела, как сухой мощью бугрятся мускулы под чешуйчатой кожей. Большие глаза выдавали отличное зрение. На хвосте зазубрина.
Дымок прищурился. Его хвост зашевелился, скользя чешуей по коже Лорелей, и отпустил ее запястье.
— Я слышал, скоро вы отправитесь во дворец вашей королевы? — спросил он. — Не удивляйся, откуда мне это известно. У драконов слишком хороший слух.
— Да. Зачем спрашивать, если тебе известно об этом?
Вместо ответа панацен свернул оба крыла и описал зазубриной на хвосте кривоватую дугу в воздухе. Его серые глаза были очень серьезными.
— Осторожнее будьте, — ответила его сестра. — Дурное грядет. Я чувствую это.
***
Той ночью Кэлистар спал очень плохо. Он лег для огненного стража довольно рано — в десять вечера, но это отчего-то не помогло. За окном было слишком шумно, в коридоре продолжалась возня. Несколько раз парня посещала мысль о том, что было бы неплохо запереться в собственной ванной — вдруг там окажется намного тише?
Наконец, ему удалось провалиться в сон. Кэлистару снился откровенный бред. Письма, очень много писем, которые окружали его со всех сторон, летали рядом, дразнили, но никак не давали себя поймать. Он гонялся за ними, в надежде схватить хоть одно, и вскоре ему это удалось. Но как только Кэлистара пальцы коснулись конверта, он тут же увеличился в размерах, набух, почернел и упал у ног парня. Это оказалась черная тетрадь, на обложке которой была изображена девушка.
У нее были длинные рыжие волосы почти до поясницы, пронзительные желтые глаза и безжизненные губы, которые не улыбались. За ее спиной нарисованы два совсем маленьких, не больше локтя стража, сероватых крыла. Возле протянутой руки тоскливо вился длиннохвостый феникс. Кэлистар удивился тому, что рисунок на этой тетради не живой — обычно ученики часто забавлялись тем, что оживляли картинки.
Кэлистар открыл тетрадь. Она оказалась довольно пухлой, но самой обыкновенной, в клетку. Страницы были исписаны темными, давно высохшими чернилами, которые уже начали выцветать. Парень заметил среди множества слов свое имя и попытался вчитаться в строки, но тетрадь внезапно вспыхнула, прогорев в одно мгновение, и осыпалась пеплом. Подул ветер, и пепел разметало, смешав с землей и пылью.
Кэлистар услышал голос Флэйма, оглянулся, чтобы понять, откуда его зовут и проснулся.
Голос Флэйма не становился тише, не исчезал. Более того — это явно уже не было сном. Кэлистар поднялся с кровати и вышел в коридор. Флэйм был там, а напротив него стояли трое — девушка и двое парней. В полусумраке Кэлистар не сразу узнал их, но потом память услужливо подкинула в голову имена.
Прямо напротив Флэйма, почти одного с ним роста, стояла Анкахтарр. Она скрестила руки на груди и напряженно смотрела в лицо парня. За левым ее плечом стоял Гархал, тот самый страж из группы Ильгана, которого Лорелей едва не придушила. По правую сторону девушки стоял высокий поджарый силуэт. Кэлистар пытался вспомнить его дольше всего, а потом понял, кто это. Брат Лавоса по кличке Раур. Разговор между ними был явно напряженным.
— Из-за вас у меня связь с этой девчонкой, будь она проклята, — тихо говорила Анкахтарр.
— И что? — голос Флэйма, в отличие от Анкахтарр, был расслабленным, даже, пожалуй, чуть вызывающим. — В этом виноват конкретно я? Я каким-то волшебным образом спровоцировал инициацию Лорелей? Или, может, это именно я махал для вас флагом, призывая напасть именно в этот момент?
— Не огрызайся, — пробасил Гархал. Как было видно, особым умом он не отличался.
Кэлистара все еще никто не замечал.
Флэйм откинулся лопатками на стену, опираясь на нее. Ладони были небрежно сунуты в карманы. Вся его поза выражала полную расслабленность и безразличие ко всему происходящему.
— Гархал, — коротко оглянулась девушка, призывая его хранить молчание, а потом вновь обернулась к Флэйму. — Нет, я веду наш разговор не к тому, что во всем виноват ты, хотя это вполне возможно. Я хочу знать другое.
— Почему небо голубое? Почему Хафир ходит с ирокезом, а я — с чалмой? — с насмешкой и как-то певуче произнес Флэйм. — Почему предметы на землю падают, а птички летают?
— Нет, — Анкахтарр на несколько мгновений подняла вверх левую ладонь, вновь призывая Гархала к молчанию. Как было видно, она хорошо знала его привычки. — Мы не одну тысячу лет бок о бок с вами. Но за это время я так и не смогла понять, кто ваш лидер.
Флэйм усмехнулся, чуть повернув голову в сторону, разрывая зрительный контакт с девушкой. Именно в этот момент он и заметил Кэлистара. Миг помедлив, кивнул ему, и вновь обратил свое внимание к троице Ильгана. Все это произошло так быстро, что больше никто и не думал смотреть в ту же сторону, что и Флэйм, но теперь о присутствии Кэлистара знал его одногруппник.
— Ты прекрасно знаешь правила, Анкахтарр, — все с той же насмешкой продолжил парень. — Лидером становится тот, в ком сил больше. В вашей группе, что естественно, это ты. Потому что ты единственная девушка…
— Не учи меня, — резко произнесла она. — Я в курсе об этом. Количество стихии в теле наглядно демонстрирует размер крыльев. И я бы решила, что лидером являешься ты. И предъявила бы свои претензии именно тебе, потому что в этом случае ты был бы виноват в том, что я повязана с вашей рыжей. Ты знал о том, что она может испытать стресс, который спровоцирует инициацию… Но большей частью своих сил ты обязан Мартине.
— Что ж, тогда я предлагаю пойти к Мартине и пожаловаться ей. Я думаю, она посочувствует твоей связи с Лорелей.
— Лучше молчи, Флэйм, — тихо и зло прорычала Анкахтарр. — Мы прекрасно знаем, как ты некрасиво обошелся с Мартиной.
— Она сама на это пошла, — равнодушно произнес Флэйм.
— Это мы обсудим как-нибудь потом, — оборвал его молчащий все это время Раур. — Сейчас речь не об этом.
Раур, как видимо, был умнее Гархала.
— Ты получил часть своих сил от нее… поэтому ты не можешь быть лидером… — напряженно продолжила девушка. — Но раз уж мы этой чудной ночью встретили именно тебя, то именно у тебя мы и решили спросить, кто же ваш лидер, Флэйм?..
Раур поднял правую руку на уровень пояса, разминая ее. Гархал последовал его примеру. Флэйм выглядел так же расслабленно, но Кэлистар знал его долгое время и мог сказать, что сейчас тот напрягся. Тогда-то Кэлистар и решил вмешаться.
— У нас нет лидера, — громко произнес он, привлекая к себе внимание и подходя к стражам. — Возможно, потому, что у нас долгое время не было самого сильного. Им бы мог стать Флэйм, но частью своей стихии он обязан Мартине. Лидером так же могла бы стать Мартина, но Флэйм лишил ее такого права.
Анкахтарр выжидающе приподняла бровь, смотря на Кэлистара. И он продолжал:
— На роль лидера могла бы подойти Тасита, но она немногим слабее нашего Хафира. Однако и Хафир не стал им. Потому что он не был самым сильным. Анкахтарр, я думаю, ты уже знаешь, что я хочу сказать?
— Лидер — ты? Или Айдан?
— Нет, — он мягко улыбнулся. Его позабавила жажда Анкахтарр, которая уже знала ответ, обмануть себя, во что бы то ни стало. — У тебя на шее очень красивый медальон. Его может носить только лидер. Эта медяшка очень умна и очень своенравна, никто другой просто не сможет одеть ее на себя, как не смог это сделать и Хафир однажды.
— Анкахтарр, — тихо позвал Раур. — Анкахтарр, прекрати строить иллюзии. Можно было давно уже догадаться, когда он сказал, что среди них давно не было самого сильного. Значит, он уже появился.
— И совсем недавно появился у нас только один страж, который имеет в себе просто колоссальную силу стихии, — издевательски произнес Флэйм, отслоняясь от стены. — Знаешь, Анкахтарр, ты живешь в соседней комнате, и наши окна очень близко друг к другу. Мое было распахнуто, твое — тоже. Не буду извиняться за то, что с удовольствием подслушал твой с королевой разговор. Кажется, она назвала Лорелей феноменом? Только подумать, сколько в ней сил… и никто не может понять, откуда. Хотя некоторые, я в этом уверен, знают, почему так вышло.
Девушка отшатнулась от него. Она выглядела так, словно ее внезапно ударили по лицу.
— Ты все знала с самого начала, — добавил Кэлистар. — А теперь, после инициации Лорелей, я думаю, что скоро и в нашей группе на чьей-то шее будет висеть столь же прелестное украшение, как и на твоей. Ты связана с нашим лидером.
Кэлистар тихо засмеялся. Гархал сделал шаг по направлению к нему, и Кэлистар, мгновенно оборвав смех, сделал шаг назад, готовясь защищаться, но между ними внезапно шагнул Флэйм. Миг — и он уже распахнулся, а его крылья плотно перекрыли коридор, не давая никому пройти.
— Назад, — низким голосом произнес Флэйм.
Гархал остановился, рвано выдыхая носом. Флэйм был ниже его почти на голову, но он гораздо сильнее. К тому же он уже Страж, который прошел Распределение, а Гархал — нет. И сейчас, когда Страж распахнулся — Гархал не имеет права его ослушаться.
— Гархал, прекрати, — раздраженно позвал Раур. — Против него у тебя теперь фактически нет шансов. К тому же, мы узнали все, что хотели. Пойдем спать.
Гархал послушался его. Сделал шаг назад и, развернувшись, пошел по коридору. Раур последовал за ним. Последней уходила Анкахтарр, разбитая и униженная.
— Я не просил меня защищать, — Кэлистар выглядел спокойным.
— Не думай, что я сделал это из-за тебя, — Флэйм скривил губы, дематериализовав крылья и оборачиваясь к парню. — Мы друг другу никто.
Медальон на груди слабо осветился зеленым. Кэлистар коротко кивнул и развернулся, намереваясь уйти, когда Флэйм внезапно окликнул его.
— Я сидел с Хафиром, когда эти трое позвали меня, — неторопливо произнес Флэйм, когда убедился, что Кэлистар его слушает. — Возможно, ты захочешь присоединиться к нашей беседе?
— О чем же беседа?
— О прекрасном, — уголки губ чуть дрогнули. — Мы подло сплетничали про Айдан, но это увлекательнейшее занятие прервали.
Кэлистар, казалось, колебался, но имя Айдан заставило его резко принять решение.
— О, ну если ты так настаиваешь…
Комната Флэйма оказалась почти сплошь темно-бордовой. На окнах висели тяжелые шторы, которые сейчас были плотно задернуты. Из под плотной ткани, чуть струясь по полу, едва пробивался слабый свет.
Сам Хафир возлежал на кровати. Да-да, он именно возлежал. На лице было высокомерное выражение, к которому Кэлистар успел привыкнуть за долгих пять тысячелетий. За это время Хафир почти не изменился, разве что стал выше, раздался в плечах и на его голове появился ирокез. Когда парень только начал с ним ходить, возмущению учителей не было предела. Но потом они привыкли, как привыкали постепенно ко всему. Теперь Хафир без торчащих волос казался уже чем-то не таким, неправильным, как и Флэйм без чалмы.
Но Флэйма всегда знали таким. О его прошлой жизни, до попадания в Старшую школу Огня, было мало что известно. Что знали наверняка — у него есть мать и отец, которые не ладят между собой, старшие и младшие братья и сестры. Флэйм был скорее один из младших, чем средним, или тем более старшим.
О Хафире знали куда как больше. Он был из знатного и довольно богатого рода. Единственный ребенок в семье, избалованный и капризный, не знающий отказа. Все в жизни ему давалось легко и просто, стоило только этого захотеть. Хафир мог рассказывать о себе целыми сутками, но именно по этой причине его никто и не слушал.
Кэлистар зевнул в кулак. Он отчего-то совершенно не выспался. Часы на стене показывали половину шестого утра, в это время за окном начинает светлеть, многие стражи скоро проснутся и без будильников, чувствуя восход солнца.
— Довольно странно, что, сплетничая о девушках, вы не позвали Лавоса, — рассеянно произнес Кэлистар, тоже устраиваясь на кровати. Он тут же понял, в чем его промашка, когда Хафир и Флэйм переглянулись.
— Зачем? Чтобы он снова раскритиковал каждую в пух и прах? — спросил Хафир.
Он был извечным защитником девушек. Как бы сильно он на них порой не злился, как бы громко не кричал, но не смел тронуть или сказать чего-то плохого в адрес прекрасного пола. Он был для этого слишком воспитан, но многие считали, что его воспитание слишком уж однобокое.
— Девочки не по его части, — произнес Флэйм, как вдруг в коридоре что-то разбилось и послышался громкий визг. — Что еще такое? — раздраженно рявкнул он, поднимаясь и быстро выходя их комнаты.
Дверь захлопнулась с громким звуком.
Хафир и Кэлистар остались вдвоем.
— Удивительный он, — Кэлистар обернулся к другу. — Я не могу его понять. Ему никто не нужен, он ни к чему не привязывается, никого не любит… Обычно страж ищет какую-то замену. Привязывается к деньгам, делая богатство самоцелью, но Флэйма деньги не интересуют. Его ничто не интересует.
— Ты считаешь его непонятным? — устало выдохнул Хафир. Он откинулся назад, обхватывая руками голову. — Черт, раскалывается… всю ночь не спал, разговаривал с ним… Кэлистар, это тебя понять невозможно. У Флэйма есть какие-то отличительные черты. У него есть эмоции. У него есть поступки.
— И куда же это ты клонишь?
— Все туда же… Это я тебя не понимаю, а не ты его. Ты… ты слишком идеальный и правильный. Никаких изъянов, ни одной лишней эмоции, ни одной странной привычки — вообще ничего! Ты как чистый, пустой лист! До чего уж скрытен Флэйм, мы о нем ничего не знаем, но тебя-то я сколько уже знаю? Четыре тысячи лет? Больше? Пять?
— Четыре тысячи семьсот двадцать три года, — неохотно ответил Кэлистар.
— Какая у тебя цепкая память на числа, — в голосе Хафира прозвучала издевка, и Кэлистар легко поморщился.
— Ну, хорошо, у него есть поступки, которые явно не вяжутся с тем, как он себя преподносит для нас. Например, сейчас он встал между мной и Гархалом, не давая возникнуть очередной безобразной драке… — плавно перевел Кэлистар тему, ожидая, что Хафир поведется.
И он повелся. Отпустил свою голову, в очередной раз поморщившись от боли, и сел на кровати, кинув взгляд на дверь. Некоторое время в комнате царило молчание — оба прислушивались к тому, что творится в коридоре. Слышен был лишь язвительный голос Флэйма, отчитывающий кого-то, но слов было не разобрать. Хафир почесал затылок и посмотрел на Кэлистара.
— Он сегодня сам попросил меня побыть с ним.
Слова, сорвавшиеся с губ, повисли в воздухе, словно не зная, на кого обрушиться в первую очередь: на Кэлистара, который ожидал этого меньше всего, или же на Хафира, который и сам был удивлен тем, что произнес их.
Просить было явно не в духе Флэйма. Он никогда не просил. Он только делал сам, констатировал факты, приказывал, но не просил. Для этого его душонка была слишком черствой и сухой, как считалось, но его любили и таким, давным-давно начав считать своим другом. И только сам Флэйм никого не любил, постоянно как бы вскользь подчеркивая, что они все никто друг другу. Он даже не старался отделиться от остального общества, он был просто автономен относительно него.
Флэйм с легкостью переносил молчание и одиночество. В такие минуты его мозг деятельно работал, создавая в воображении тысячи жизненных хитросплетений, которые бы могли привести его к своим целям, которые, он ярко это показывал, были исключительно корыстными. Флэйм не давал окружающим надежды на то, что в нем есть что-то хорошее, он сразу расставлял все точки над «ё», равнодушно говоря каждому, зачем и почему он, Флэйм, все еще продолжает общение. Или же поддерживает его подобие.
— Прости, я не ослышался?
— Когда его та троица святая позвала, я у него в столе пошарился, — без тени смущения сказал Хафир. — Там было письмо. Оно пришло сегодня вечером.
— И ты его прочитал? Нельзя же читать чужие письма, там может быть личное…
— Именно поэтому я и прочитал его! — не выдержал парень. — Я хотел убедиться в том, что у него есть хоть что-то личное, хоть какие-то чувства! Вы с ним в одном очень похожи — о ваших чувствах никто не знает. Но ты их скрываешь, а у Флэйма, как это традиционно считается, чувств попросту нет.
Кэлистар уставился в пол.
— Если о тебе я могу знать что-то только потому, что знаю тебя безумно давно, то в случае с Флэймом мне приходится читать его же письма, — Хафир раздраженно поджал губы.
— Ты, кажется, все никак не можешь сказать, что же именно там было такого.
Хафир протяжно вздохнул и закрыл лицо ладонью. Он просидел так почти минуту, прежде чем отнять ладонь от лица и ответить.
— У него отец умер. Убили.
Снова тяжелое молчание. За дверью было слышно, как интонации Флэйма становятся откровенно издевательскими. Иногда ему возражал женский неуверенный голос, но тут же замолкал.
Кэлистар смотрел на дверь, не отрывая от нее взгляда. Рассматривал каждую щербинку и царапинку так, словно от этого зависела чья-то жизнь.
— Кто убил? — наконец спросил он.
— Без понятия. Подписи не было. Но это сделал тот, кто прислал письмо.
— О, отлично, осталось только узнать, кто автор сей прелестной новости, — мрачно произнес Кэлистар.
Дверь в комнату раскрылась. Там стоял Флэйм, хмурясь и напряженно смотря на одногруппников. Кэлистар улыбнулся какой-то замороженной улыбкой, словно бы резиновой, обреченно думая, что этот разговор отпечатался на его с Хафиром лицах. Флэйм наверняка обо всем догадается.
— У меня есть две новости. Одна вас позабавит, вторая озадачит. С какой из них мне начать? — он прошел в комнате, закрывая за собой дверь. На этот раз очень аккуратно. — Впрочем, неважно. — Начну со второй, — продолжал Флэйм, подходя к окну, и резким движением раздвигая тяжелые шторы. За окном уже поднималось багряное солнце. — Какая-то особенно одаренная умом девушка, — насмешливый поклон в сторону Хафира, — заявляет, что у нее в комнате разбито зеркало, а из его рамы пропали все розовые топазы.
— А, это Сульпиция.
— Меня не волнует ее имя, — отрезал Флэйм. — Так вот, это была та новость, которая должна вас озадачить. Кому могло понадобиться разбивать зеркала и красть розовые топазы?.. И вторая новость: она говорит, будто видела панаценов.
В комнате повисло вежливое удивление.
— Кого-кого она видела?
— Панаценов, — устало ответил Кэлистар. Он отчего-то все еще хотел спать, как будто и не было раннего отхода ко сну. — Ты прогуливаешь половину уроков истории и философии, Хафир, а там немало интересного говорится о мифах и легендах. Панацены — маленькие драконы, смертельно ядовитые, жестокие и падкие на все драгоценное существа. Считается, что они вестники войны.
— Ааа, мелкие болтунчики что ли? Так бы сразу говорили. А то все панацены, да панацены… — проворчал Хафир.
Солнечные лучи проникали в комнату, освещая ее. Порывом сильного ветра распахнуло окно, и шторки чуть подрагивали на ветру. По плотной ткани пробегали волны. Темно-бордовые тона спальни словно осветились изнутри. Если бы стены комнаты внезапно начали сокращаться, могло бы показаться, что трое парней находятся в чьем-то сердце, живом и сильном.
Из коридора вновь донесся звук бьющегося стекла, и тут же — дикий визг, полный ужаса. Визгу вторил другой, кто-то громко завопил, поднялся грохот. Кто-то бежал по коридору, топая, и за этим кем-то знался кто-то другой, гораздо тяжелее, но споткнулся как раз под дверью и, судя по звуку, упал.
Флэйм раздраженно метнулся к двери, распахивая ее. Возле порога валялась рыжая девушка, прижимающая какой-то мешок к груди. В мешке что-то возилось и шипело, пытаясь вырваться наружу.
Лорелей попыталась подняться с колен, но не успела. До нее уже добежало несколько стражей, и резко подняли на ноги. Это оказалось важной стратегической ошибкой: девушка вырвалась из хватки и помчалась дальше по коридору. За нею шаг в шаг кинулась вторая девушка — с короткими розовыми волосами, худая и угловатая, в просторных штанах, явно пижамных. Флэйм ловко подставил подножку, и розоволосая рухнула на пол, вскрикнув. За Лорелей кинулись остальные, перепрыгнув через розоволосую и отпихнув в сторону Флэйма, продолжая кричать что-то угрожающее.
Когда толпа пронеслась, Флэйм выбежал в коридор, а следом за ним Кэлистар и Хафир. Было уже поздно — Лорелей зажали в угол, постепенно сжимая кольцо. Девушка сидела на полу, прижимая шевелящийся мешок к груди, обхватив его руками. Она подтянула ноги ближе к себе, готовясь как можно дольше не отдавать ценную ношу.
— Что за произвол тут творится? — крикнул Кэлистар.
Мешок яро взбунтовался, зашипел, зарычал, забился. Послышался характерный свист воздуха…
— Не надо! — запоздало воскликнула Лорелей.
Мешок вспыхнул, моментально прогорев в ничто. Из хватки девушки выкатились два шипящих и рычащих шара, один черно-рыжий, другой — салатовый. Маленькие драконы ощерились на толпу, костяные наросты на морде раздвинулись, зрительно увеличивая ее.
Изумрудные глаза Грации сверкали ненавистью, а в пасти был зажат ровный округлый камень.
Кэлистар узнал в камне розовый топаз.
Лорелей дернулась вперед, словно желая схватить драконов и не пускать их. Грация предостерегающе вскинула крылья — вокруг нее рассыпались топазы, до того прижатые крыльями к бокам. Лорелей потянулась дальше, схватив панацена за гребни на спине, и ей это удалось: удержав Грацию, девушка резко притянула ее к себе, не выпуская.
Дымок припал к земле. В серых глазах панацена плясали отблески пламени, губы расползлись в стороны, обнажая белые острые зубы и удлиненные клыки. Крылья он инстинктивно раскинул в сторону, стоило розоволосой девушке сделать маленький шажок по направлению к нему. Из под крыльев рассыпались алые рубины, которые когда-то красовались в раме зеркала Лорелей.
— Не двигаться! — рявкнул Дымок, хлеща себя длинным хвостом с зазубриной по бокам. Каждый раз, как тот ударял о чешую, раздавался странный звук, как будто кто-то бил палкой по листу железа. — Не трогать камни! НЕ ТРОГАТЬ, Я СКАЗАЛ! — оглушающе зарычал он, когда розоволосая снова робко двинулась. — Ни шагу дальше, если жизнь дорога!
— Сульпиция, — сдавленно произнес Хафир. — Иди назад. Медленно.
Грация зарычала, забившись в руках Лорелей. Гребни на ее спине оставляли на ключицах девушки глубокие царапины.
— Никому не двигаться, — выдохнула Лорелей. Кроме Сульпиции никто и не пытался сдвинуться с той секунды, как увидели, кто находился в мешке рыжей девушки. Однако, как выяснилось, обращение было не к стражам, а к панаценам. — Дымок, ты слышал! Замер! Не двигаться! — почти взвизгнула Лорелей.
Она была растрепана и напугана едва ли не сильнее, чем все остальные. Лиловые глаза лихорадочно шарили по толпе вокруг в поисках просвета, сквозь который можно было бы вырваться и убежать. Улететь, куда угодно далеко, только бы улететь от этих страшных мыслей в головах стражей и их полных ужаса взглядов!
Лорелей разговаривала с драконами большую часть ночи. Ей было понятно, чем Грация заслужила свое имя, но вот почему Дымка в свое время назвали именно Дымком, она поняла лишь сейчас. Черно-рыжий панацен раздул ноздри, дыша часто и глубоко. Не прошло и нескольких секунд, как из ноздрей вместе с искрами начал выноситься дым, густой и черный.
Стражи попятились. На местах остались лишь четверо: Флэйм, Хафир, Кэлистар и Сульпиция, которая от шока не могла двинуться. Она только смотрела на розовые топазы и мелко дрожала.
Дымок продолжал расходиться. Что-то в нем глухо треснуло, как в костре. Сульпиция вздрогнула, и панацен резко дохнул пламенем, взвиваясь в воздух. Струя пламени ударила бы по розоволосой, но Кэлистар среагировал почти мгновенно — заслонил ее собой, крепко обнимая. Сульпиция закричала и попыталась вырваться.
Футболку на Кэлистаре спалило почти дотла — остатки тряпья безвольно рухнули на пол. Кожа была безукоризненно чистой, на ней не было ни единого ожога. Сульпиция плакала и рвалась — предплечья, которые немного зацепило, покраснели и припухли. Ожог причинял ей сильную боль.
— Дымок, остановись! — задыхаясь от едкого дыма крикнула Лорелей. — Прекрати!
Снова раздался короткий характерный свист — Дымок вдыхал воздух перед новым залпом.
— Это приказ! — выпалила Лорелей, ни на что уже не надеясь. — Стоп!
Дымок внезапно замер. Грация перестала биться в руках девушки и как-то обмякла, выскальзывая из хватки Лорелей и сворачиваясь рядом в клубочек. Ее брат осторожно выдохнул в сторону тоненькую струйку голубоватого пламени.
— Мне больно, — плакала Сульпиция. — Мне больно! Почему так?
— Хафир, отведи ее в Больничное крыло… — сдавленно произнес Кэлистар.
Широкоплечий парень кивнул и, подхватив трясущуюся от боли и страха Сульпицию на руки, удалился.
— Что это было? — прошептала Лорелей и тут же сорвалась на крик: — Что это было, я вас спрашиваю?!
Дымок опустил голову и как-то сжался, став меньше размером. В его глазах отразилась беспомощность. Когтистыми лапками он начал подгребать к себе топазы и рубины. Хвост затих и лежал на полу без единого движения, словно безжизненный. Вспылив, Лорелей рукой наотмашь ударила по кучке камней. Они разлетелись, застучав по полу. Дымок тут же кинулся снова собирать их, подгребая к себе трясущимися лапками.
Он не понимал взгляда на Лорелей и дрожал всем телом. Рыжую девушку затопило внезапной, острой жалостью к этому существу. Жилистыми лапками Дымок накрывал камушки и подтягивал их к себе, пряча под живот, зажимая между телом и крыльями…
— Их называют сороками драконьего мира… — тихо ответил Кэлистар, сползая вдоль стены и оседая на пол. Он облизал обескровленные бледные губы. — Флэйм?..
Флэйм, собиравшийся уйти, замер.
— Я тебя прикончу, если кто-то из наставников узнает об этом, стукач, — тяжело выдохнул Кэлистар.
— И в мыслях не было, — с ухмылкой ответил Флэйм. — Я всего лишь хотел стащить из лаборатории кое-что интересное, чтобы сказать, что болтунчики — массовая галлюцинация.
— Молодец. Проваливай.
Флэйм прищурился. Подошел к Кэлистару и присел рядом с ним на корточки. Взял его за ладонь и едва сжал. Кэлистар едва заметно поморщился.
— Я одного не могу понять, — задумчиво начал Флэйм. — Ты испытываешь боль. Зачем ты это делаешь? На твоем месте я бы думал о своей шкуре. Либо о том, чтобы рассказать стражам правду.
— О чем ты? — спросила Лорелей, но Флэйм ее проигнорировал.
— Выбор за тобой, — он чуть сильнее сжал ладонь Кэлистара в своей.
Флэйм поднялся на ноги и шагом, постепенно переходящим в бег, отправился в лабораторию.
— О чем он говорил? — снова задала свой вопрос девушка, не отводя жалостливого взгляда от Дымка. Тот уже собрал все камни и теперь старательно избегал взгляда Лорелей.
— Да так, о своем, о девичьем, — впервые девушка видела такую горькую и обреченную усмешку на лице Кэлистара. — Панаценов называют сороками драконьего мира. Они тащат все, что блестит.
— Вранье… — тихо прошептал Дымок.
— Хорошо, они тащат все, что хоть немного драгоценно, — терпеливо исправился парень. — И не могут этому противостоять. Это сильнее их. Когда начался массовый отстрел панаценов — стражи именно такие ловушки и устраивали. Рассыплют в чистом поле в солнечный день горсть сапфиров или рубинов… и мелкие слетаются на них. И получают по стреле в пузо или камнем из пращи по голове.
— Правда это, — едва слышно прошипела Грация. Она смотрела в пол. — Это проклятье. Нашего рода. За заступничество. Четыреста тысяч лет назад. Может, больше. Может, меньше. Мы продажные стали.
Лорелей вздохнула и закрыла лицо руками. Ей чудилось: мир сходит с ума. Она так мало времени провела здесь, но узнает столько всего. Полеты, инициация, стихии… Как это все сложно для нее, сложно и непривычно. Лорелей так и не вспомнила ничего о прошлой жизни. Даже более того, она была уверена в том, что те воспоминания никогда не вернутся.
— Простите нас, — черно-рыжий панацен прижался к полу, неловко подползая к Лорелей. — Мы твои панацены, Лорелей. Остановить нас может только твой приказ. Мы обязаны его выполнять.
— Так вот почему ты тут же остановился, — девушка слабо улыбнулась и протянула к дракончику руку, коснувшись кончиками пальцев его морды. — Кэлистар, что с этой девушкой… Сульпицией?
— Она обожглась. Для стража Огня такое, как правило, невозможно. Огонь нам нипочем, раскаленные вещи — тоже. Даже холода мы практически не чувствуем — нас согревает наше пламя…
Кэлистар закрыл глаза. Его лицо и тело покрылось испариной, он был бледен, а ладонь, которую пожал Флэйм, немного дрожала. Лорелей внимательно смотрела на него, пока не понимая причины такого состояния, но и не решаясь задавать вопрос.
Она вновь почувствовала себя виноватой. Если бы она не разрешила панаценам «прогуляться по Школе», они бы не пробрались в комнату Сульпиции и не учинили там разгрома из-за нескольких топазов. И тогда не получилось бы всего этого…
Кэлистару, кажется, опять хорошо. И снова во всем виновата она, Лорелей! Девушке захотелось удавиться.
— Огонь панаценов для стражей Огня весьма чувствителен. Но только с одной оговоркой, — тут он снова усмехнулся. — Если бы огнем дыхнул не Дымок а, ммм…
— Мое имя Грация.
— А Грация, да, то нам всем пришлось бы прятаться за хрупкими плечами Сульпиции. Улавливаешь мою мысль?
Лорелей только кивнула вместо ответа. Она притянула к себе Дымка и обняла его. Ей было жаль всех — панаценов — сорок драконьего мира — и Кэлистара.
— Тебе больно? — внезапно спросила она. Кэлистар неопределенно улыбнулся, передернул плечами и начал вставать с пола, чуть пошатнувшись. Он все еще был бледен и дрожал. — Флэйм говорил, что тебе больно. И я вижу, что сейчас тебе плохо, хотя не должно такого быть, — настойчиво продолжала Лорелей. — И во время инициации тебе стало очень плохо, я помню. Опять из-за той болезни, да?
— Не исключено.
Лицо Кэлистара было непроницаемым. Лорелей остро ощутила, что подобралась близко к очень важной его тайне.
— Ты мне скажешь, что это за болезнь?
— Тебе как ответить — честно или правильно?
— А ответы разные? — усомнилась девушка.
— Да.
Лорелей замялась. Дымок на ее руках слабо заворочался, прижимаясь головой к груди напротив сердца и замирая, слушая его стук.
— Честно.
— Я не хочу говорить об этом с тобой, — ответил Кэлистар, смотря в ее лиловые глаза. — А теперь ты захочешь правильный ответ, верно? Ты помнишь, что было с тобой в момент инициации, но до сих пор у тебя нет ни единого воспоминания о жизни до того, как ты приняла наказание Совета Стихий. Все должно быть с точностью до наоборот. На твоем месте, Лорелей, это меня волновало больше, чем чужие изъяны…
