Глава 4Он в одиночестве развалился на диване в вагоне-ресторане. Не зная, чем заняться в ожидании ужина, ментор лениво рассматривал салон. Обстановка капитолийского экспресса была выполнена в стиле победителей - в огненно-черных с золотом тонах. Он ни черта не смыслил в тонкостях дизайна интерьеров и прочей высокохудожественной ереси, но заметил, что и гостиная, и столовая выглядели гораздо роскошнее, нежели в обычном трибутском поезде: привычно-белоснежные ковры на полу дополняли стенные проемы, затянутые мерцающим шелком неописуемого цвета, обитые белой, черной и красной кожей диваны и кресла, угольно-черные бархатные шторы, обеденный стол и стулья из черного дерева, огромные золотые люстры с подвесками из хрусталя, подсвечники цвета темного золота, золоченый барный столик и золоченые же ручки дверей... Хеймитч поморщился - он был твердо убежден, что все эти излишества были еще одним уколом Капитолия и еще одним способом унизить тех, кому придется провести ближайшие недели в этом окружении. Он осторожно коснулся пальцем изящных подвесок стоящего рядом светильника и брезгливо отдернул руку. Интересно, неужели и он когда-то купался в такой роскоши? С момента его Тура победителей прошла чертова уйма лет, и потому он не мог вспомнить, как выглядел его собственный экспресс.
Особенно если учесть, что на тот момент он не помнил даже самого себя.
Раскинув руки на спинке дивана, он потянулся и шумно выдохнул. Правду сказать, последние пару часов порядком утомили его. Вся эта беготня и суета, показательные фотосеты и фальшивые поцелуи, торжественные проводы и напутственные речи, загрузка по вагонам поезда немыслимого количества людей и багажа, сопровождаемая визгливым командирским покрикиванием Эффи Бряк, потребовали всей его недюжинной выдержки и силы воли. Всего раз ментор имел неосторожность ляпнуть что-то насчет ее чрезмерного педантизма, за что тотчас был пригвожден коротким гневным взглядом к невидимому позорному столбу. Его совершенно не радовало попасть под раздачу, посему он сделал лучшее, что только мог сделать - молча самоустранился: взвалив все хлопоты на ее хрупкие капитолийские плечи, одним из первых пробрался в поезд, нашел вагон-ресторан и, пропустив пару стаканчиков любимого виски, развалился на шикарном кожаном диване. По-хорошему, его должна была мучить совесть за наплевательское отношение к такому серьезному и ответственному делу, как Тур победителей, но ментор дал себе торжественное слово в самое ближайшее время упоить свою совесть до бессознательного состояния.
Чтобы эта дамочка поменьше высовывалась в самый неподходящий момент.
Хеймитч безучастно провожал глазами мелькающие за окном вагона темные силуэты деревьев. Они выехали из Двенадцатого больше часа назад, а картинка все еще оставалась прежней – сплошной нескончаемый лес, окружавший дистрикт на десятки и сотни миль. Постукивая пальцами по черному подлокотнику дивана, ментор тупо смотрел на пейзаж. Мысли то и дело возвращались к проклятому лимузину и упомянутому старухой Риппер планелету. Аэродром? А что, это было вполне вероятно: в таком непроходимом лесу не то что авиабазу – целый Капитолий можно спрятать!
Прерывая его мысли, двери салона неслышно разъехались, и пара безгласых, юноша и девушка в кипенно-белой униформе, вкатили сервировочный столик, на котором ментор разглядел с десяток всевозможных закусок. Он жалобно закатил глаза -
начинается... Нищий и голодный, Двенадцатый дистрикт не баловал деликатесами своих жителей, даже таких именитых и обеспеченных, как старый спившийся ментор, и потому каждый год, попадая в Капитолий, он вынужден был снова и снова приучать свой неизбалованный шедеврами кулинарии желудок к тамошним изысканным блюдам. Обычно пытка эта ограничивалась парой недель, из которых большую часть времени он пил, а не ел, но на этот раз все оказалось гораздо хуже: его трибуты вышли победителями, и теперь ему предстояло травиться этой невообразимо вкусной дрянью еще целый месяц.
Наблюдая за манипуляциями безгласых по сервировке стола, Хеймитч задумчиво уставился на девушку, невольно вспомнив другую - рыжеволосую немую капитолийку с теплыми синими глазами. По правде говоря, ментор был удивлен, что ее не оказалось среди прислуги. Неужели она больше не будет шпионить для своего высокопоставленного родственника? Он не питал иллюзий насчет того, чтобы Плутарх Хавенсби со своими бредовыми революционными идеями вот так запросто оставил в покое Огненную Китнисс. Возможно ли, чтобы старый лис упустил такую отличную возможность выяснить настроения в команде Двенадцатых? Хеймитч скривился – зная Плутарха, в это верилось с трудом.
Либо у сенатора Хавенсби нашлись другие надежные осведомители, либо он придумал более простой способ получать свежие новости, внезапно подумал ментор.
Стол уже был накрыт к ужину, Двенадцатый остался далеко позади, когда в столовой, наконец, начали появляться его спутники. Первыми, к немалой его радости, пришли Цинна и Порция. Хеймитч мысленно поблагодарил небеса, что это не оказалась Эффи Бряк – иначе его неминуемо ожидало бы продолжение начатой еще на перроне показательной словесной порки.
- Признайся, Циний Лукреций, ты приложил руку ко всему этому? – вместо приветствия громко поинтересовался ментор, обведя глазами убранство салона, на что Цинна выразительно усмехнулся.
- Заметь, Порция, - он подмигнул сопровождавшей его капитолийке, галантно отодвигая для нее стул, - всякий раз, когда наш друг пытается скрыть свой восторг, он начинает язвить.
Пряча озорную улыбку, Порция заняла свое место за столом и обернулась к сидящему на диване за ее спиной Двенадцатому.
- Я смогла остановить его на предварительных эскизах, макете и конфекции материалов, - в ее темных глазах Хеймитч разглядел пляшущие искры смеха. – Хотя, будь его воля, он лично драпировал бы шелка на стенах в каждом из купе!
- Конфек… что? – удивленно хохотнул ментор, на что Мастер деланно сердито фыркнул и уселся за стол напротив Порции.
- А ты, что же, объявил голодовку? – он сделал широкий приглашающий жест. – Присоединяйся!
- А я хочу дождаться нашу молодежь – надеюсь, они уже очухались от репортеров и телекамер, – усаживаясь по правую руку от Порции, иронично усмехнулся ментор Цинне. Они обошлись без хвалебных приветствий – просто обменялись теплыми радушными улыбками. – Какой оглушительный успех, не находите? Хотя, по правде сказать, лично я ожидал от них грандиозного провала…
Он запнулся и заметил, как его друзья мгновенно изменились в лице.
- По-моему, все прошло отлично, - удивленно кашлянув, Порция нахмурилась и неопределенно повела плечами. – Они держались очень естественно, и я не увидела никакой напряженности.
- Да брось ты, Порция! – со злым весельем отмахнулся Хеймитч. – Тебе не нужно притворяться, здесь все свои!
У него язык чесался поведать этим двоим истинное положение дел, но в последнюю секунду в голове мелькнула мысль о микрофонах –
наверняка, по милости Плутарха их было понатыкано здесь предостаточно! Он перехватил напряженный взгляд Мастера, прижал к губам указательный палец и выразительно обвел глазами салон. Потом ткнул пальцем в его сторону, в сторону Порции и демонстративно растянул губы в резиновой улыбке.
- Конечно, все прошло просто прекрасно, - отчетливо проговаривая каждое слово, продолжил он. – Просто дети так волновались перед выходом, что я подумал, не утворят ли они какой глупости.
Цинна полез во внутренний карман пиджака, достал изящную перьевую ручку и, перегнувшись через стол, положил ее на салфетку возле ментора. Хеймитч понимающе хмыкнул – мальчишка понял его с полуслова!
«Я понятия не имею, что там нашло на них обоих и с какой дури они бросились так рьяно целоваться на глазах у всей страны, но еще вчера эти двое даже не здоровались друг с другом!» - нацарапал он на салфетке и протянул ее сидящей рядом Порции. Та мельком пробежала глазами, и ее брови изумленно поползли вверх. Она молча удивленно взглянула на Цинну и так же молча передала ему записку.
- Однако они держались на высоте, - прочитав его каракули, так же отчетливо отозвался Цинна, так же удивленно подняв брови. Ментор выразительно скривился и закатил глаза.
- Разумеется – сказывается капитолийское воспитание Эффи Бряк! – успел ответить он, прежде чем за его спиной раздался ее высокий язвительный голос:
- Кто здесь упоминал о воспитании Эффи Бряк? Неужели мой очаровательный напарник?
- Я говорил Цинне, что ты отлично поработала с детьми, женщина, - даже не повернув головы, буркнул Хеймитч, доставая из-за пазухи привычную фляжку. – И что в кои-то веки им пригодились твои дурацкие манеры!
- Видишь, Эффи, не все так плохо, - услышал он из-за спины ироничный голос Пита. – Говорю тебе, он умеет быть вежливым… когда захочет.
Под угрюмым взглядом ментора Эффи гордо задрала голову и процокала мимо него на сторону Цинны. Идущий следом Пит отодвинул для нее стул и тепло улыбнулся сидящей напротив Порции.
- А где же наша огненная малышка? – отхлебнув из фляжки, вопросительно пробурчал Хеймитч, и от улыбки на лице Пита не осталось и следа.
- Думаю, она сейчас выйдет – я несколько раз напомнила ей время ужина, - прощебетала Эффи, не замечая неловко повисшей тишины.
Китнисс появилась в салоне буквально через несколько минут. В отличие от Мелларка она не стала любезничать – просто коротко поздоровалась, молча села за стол и уткнулась носом в тарелку. Ментор исподлобья оглядел ее: еще розовые от мороза и макияжа щеки выглядели неестественно яркими на фоне смертельной бледности обычно смуглого лица. Она вскинула глаза, заметила его взгляд и неловко прикусила губу. Так-так, прищурился Хеймитч – неужели, ей было что сказать своему наставнику?
Он почти не слушал разговоры за столом – отметил только, что и Цинна, и Порция держались естественно и непринужденно: они оба ни словом не обмолвились о его записке и вели себя так, словно были уверены в продолжавшемся бурном романе его подопечных. Пит, как всегда, был безукоризненно вежлив и привычно обаятелен – ментор и не подозревал, что этот парень мог так открыто улыбаться с таким ножом в сердце. Даже глупышка Эффи перестала блистать глупостью и если и вставляла пару реплик, то все они были исключительно со смыслом и по теме разговора.
И в какой-то момент, перехватив непроизвольную улыбку еще несколько минут назад хмурой и бледной Китнисс, ментор вдруг почувствовал, что впервые за долгие годы ужинал в кругу семьи. Это неожиданное открытие настолько поразило его, что неважное с утра настроение стало вообще хуже некуда. Вместе с настроением напрочь пропал и аппетит – он порывисто поднялся из-за стола прямо посередине очередной байки Мастера; промычав под нос что-то нечленораздельное, подхватил с барного столика бутылку и покинул салон под удивленными взглядами всех оставшихся. Что на него нашло? За каким чертом он выдумывает себе каких-то близких? Все эти люди там, в роскошной столовой - просто его временные спутники в вынужденной поездке и не более. Цинна и Порция – звезды шоу-бизнеса, истинные, хоть и лучшие, представители такого ненавистного ему Капитолия, Китнисс и Пит – чьи-то совершенно чужие дети, Эффи… ну, это просто его головная боль…
Он почти допил прихваченную бутылку, когда в дверь его купе осторожно постучали. Ему не хотелось видеть никого из тех, кого он так опрометчиво подпустил слишком близко, но невидимый гость за дверью не собирался уходить – стук становился все более и более настойчивым.
Вот черти, даже умереть спокойно не дадут… Он накинул на плечи теплый пушистый халат и нехотя подошел к двери. Распахнул – и в недоумении нахмурился.
- Чего надо? – выдохнув на замершую перед ним Китнисс, сердито заворчал он.
- Есть разговор, - почти жалобно прошептала она. Хеймитч скривился: еще месяц назад он и представить себе не мог разговоров по душам с вечно замкнутой и скрытной Огненной Китнисс.
- Прямо сейчас? – пробурчал он, и девушка порывисто кивнула в ответ. – Нашла время…
Она неопределенно пожала плечами, неловко переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в такой же, как на нем, длинный теплый халат.
- Ну? – не сдержавшись, рявкнул он.
Словно услышав его рык, поезд вдруг дернулся и начал тормозить. Он только успел заметить, как Китнисс внезапно побледнела, когда электронный голос прощебетал что-то о дозаправке.
- Не продохнуть в этом поезде, - облегченно выдохнув, небрежно уронила она.
Надо же, она, что – боится?
Ментор выразительно глянул на подопечную и понимающе прищурился. Пока поезд стоит, они могли бы выйти прогуляться, дыхнуть свежего воздуха… и заодно поговорить.
- Я знаю, что тебе нужно, - нехотя пробурчал он и, отодвинув девушку в сторону, пошатываясь, побрел по длинному коридору к выходу. Дернул за ручку выходной двери, еще раз… и еще. С третьего раза замок поддался, и, распахнув тяжелую дверь вагона и не разглядев под носом ступеньку, ментор в размаху вывалился в метущие пушистым снегом сумерки.
- Я только на минутку, воздухом подышу, - беззлобно усмехнулся он бросившейся на помощь проводнице в капитолийской униформе и, придерживаясь рукой за вагон, пошел вдоль поезда. Косо глянул через плечо – пробормотав что-то вроде извинений, Кит поспешно топала следом за ним.
У самого последнего вагона он остановился и обернулся.
- Что там у тебя? – на холоде его сиплый голос прозвучал особенно резко.
Под недовольным менторским взглядом Китнисс дрогнула – и тут ее прорвало.
- Утром… у меня был сам президент…
Сбиваясь и путаясь в словах, она принялась пересказывать ментору события, не дававшие ему покоя – и про неожиданный, ни свет, ни заря, визит первого лица государства, и про его рассказ о волнениях в дистриктах, и про абсолютно недвусмысленные угрозы президента в адрес ее «кузена» и прочих близких ей людей… на какое-то мгновение он удивился, услышав в этом списке себя и Пита… и про то, что ждет их всех, если она не справится с заданием Сноу – убедить всю страну в собственной глупости. И собственной безрассудной влюбленности.
А он-то, наивный, понадеялся, что обманывать придется только Капитолий... Китнисс все говорила и говорила, и в ее прозрачных глазах мелькало что-то такое, что старый ментор понял – она боится, на самом деле боится! Он вспомнил ледяной взгляд Пита сразу по возвращении с Игр, а потом этот их невероятный, теплый и настоящий поцелуй всего каких-то пару часов назад. Мелларк пытался убедить его в притворстве, но ментор отчетливо видел, понимал – парень не притворялся. Он покорно терпел иглу внутри себя и счастливо улыбался… и по-прежнему был по уши влюблен в эту кошмарную девицу!
А теперь со слов Китнисс выходило, что по ее вине и по вине этих проклятых темно-синих ягод мальчишке предстояло вот так же терпеть всю свою жизнь.
От этих мыслей ментор внезапно почувствовал себя ужасно старым и разбитым. Никто лучше него не знал, каково это – всю жизнь изображать из себя то, чего нет. Быть тем, кем не хочешь быть... и быть с тем, кто тебе безразличен. Или, что еще хуже – с тем, перед кем чувствуешь неоплатный долг и вину. На примере собственной никчемной жизни и жизней тех, кто был когда-то очень давно близок ему, он знал, что такая ложь не приводит ни к чему хорошему.
- Но если у меня не получится? – испуганно шептала тем временем девушка.
- Должно получиться, - отрезал ментор.
- Поможешь мне продержаться до конца путешествия? – жалобно пробормотала Китнисс.
Легко - и до Капитолия, и после него, всплыли в памяти деланно безразличные слова Пита. Черт подери, откуда этот парень мог знать тогда, что его ожидает такая безрадостная участь? Или, может, для него это было бы высшее счастье?
- Нет, Китнисс, поездка – это еще не конец, - устало произнес Хеймитч, потирая опухшее лицо. Она вскинула брови и непонимающе уставилась на него.
- Как это?
Ему не хотелось говорить ей этого, - по крайней мере, не теперь, - но потом он решил, что лучше сразу дать понять, что ее ожидает.
- Даже если сейчас ваш обман выгорит, через несколько месяцев капитолийцы снова вернутся и заберут вас… - он на мгновение запнулся и поправился, - заберут
нас на новые Игры. Теперь каждый год вы с Питом будете менторами Двенадцатого. Каждый год эти сплетники и любители чужого грязного белья станут с превеликим удовольствием копаться в вашей личной жизни, разглашая на всю страну подробности вашего любовного романа. Ты надеялась, что все закончится после Тура победителей? Как бы не так! Не хочу огорчать тебя, девочка, но, боюсь, тебе не остается ничего другого, как жить с этим парнем долго и счастливо, до скончания дней…
Он умолк и шумно выдохнул, заметив, как, минуту назад мертвенно-бледное, лицо Кит пошло красными пятнами. Она уставилась на белоснежный горизонт где-то вдали и, казалось, не слышала ни слова из того, что он только что сказал.
- Ты поняла? – чуть повысив голос, переспросил он, и девушка обреченно кивнула.
Он проводил ее до купе – боялся, что она или сбежит в морозную ночь, или же рухнет в обморок где-нибудь прямо по дороге – и уже перед дверью похлопал по плечу и ободрительно пробурчал:
- Знаешь,
солнышко, могло быть гораздо хуже, - на что Китнисс дернулась, словно он ударил ее, и поспешно скрылась в своем купе.
Он долго смотрел ей вслед, а потом решил, что самое время выпить еще, пока его пятую точку не потянуло на очередные подвиги.
***
Могло быть гораздо хуже…
Уже окончательно стемнело, а ментор все сидел в еле освещенной гостиной и, слушая перестук колес, задумчиво вертел в руке полупустой стакан с виски. Стыдно сказать, но он соврал малышке – хуже, чем личный визит президента, быть уже просто не могло. Бунтующие дистрикты, штормящий Панем, вынужденный брак… Хеймитч сделал глоток и скривился. Если бы Капитолий захотел просто попугать Китнисс Эвердин, совсем не обязательно было рисовать девочке такую катастрофу, достаточно было использовать привычные, действенные, годами отработанные методы устрашения. Но поскольку на этот раз в дело вмешался лично Сноу, это могло означать только одно – Капитолий и сам не подозревал истинных масштабов опасности, которую представляла для него тощая и упрямая пигалица из далекой провинциальной глуши. Неужели слова Плутарха о революции не были пустым трепом? И Огненная Китнисс своей выходкой с морником так насолила президенту, что тот пустил в ход самую тяжелую свою артиллерию – приватный разговор?
Он допил содержимое своего стакана и уже собрался налить следующий, когда в дверях салона появился Цинна. Потирая сонные усталые глаза, молодой человек удивленно уставился на сидящего в полумраке Двенадцатого.
- Не спится, - уронил ментор в ответ на его вопросительный кивок.
- Мне тоже, - Мастер прошел внутрь и потянулся к светильнику, чтобы добавить света.
- Не нужно, - остановил его Хеймитч. – Не темно и ладно.
- Я и не знал, что ты боишься темноты, - Цинна присел в кресло напротив. Ментор усмехнулся и покачал головой.
- Ну, если мне насрать на сильных мира сего, должен же я хоть чего-то бояться?
Молодой человек задумчиво посмотрел на своего полуночного собеседника.
- Почему всякий раз, когда тебе плохо, ты начинаешь грубить?
- Не только грубить – еще валять дурака, язвить, огрызаться и лезть с головой в неприятности, - Хеймитч потянулся к барному столику за вторым стаканом. – Хотя, если ты не заметил, я всегда себя так веду.
- Из чего я делаю вывод, что тебе всегда плохо, - отозвался Цинна, на что ментор неопределенно повел плечами.
- Не всегда. Иногда бывает еще хуже.
Мастер откинулся на спинку кресла. Вид у него был измотанный, но довольный.
- Набивал шкафы моих победителей новыми тряпками? - заметив темные круги под зелеными глазами своего капитолийского друга, Хеймитч протянул ему наполненный янтарной жидкостью стакан. Цинна колебался ровно минуту, а потом устало кивнул, принимая выпивку.
- Ты же знаешь, что я отвечу, - усмехнулся он, покручивая резной хрусталь в тонких длинных пальцах. - Если ты пытаешься быть любезным, расспрашивая меня о нарядах для Китнисс, то оставь это - я знаю, что тебе нет до них никакого дела.
- Тогда расскажи мне новости из Капитолия, - предложил ментор, сдерживая ленивую зевоту. Цинна коротко усмехнулся.
- Думаю, это тебя интересует еще меньше, - на что Хеймитч безразлично повел плечами. - Что ж, будь по-твоему. Поскольку Игры на этот раз закончились довольно неожиданным образом, капитолийцы по-прежнему делают ставки на дальнейшее развитие событий, а столичный бомонд потирает руки в предвкушении Банкета Победителей - насколько мне известно, пригласительные билеты были распроданы еще месяца три назад. Эффи приложила массу усилий, чтобы организовать и банкет, и весь Тур на должном уровне... - Двенадцатый предупредительно сдвинул брови, и Мастер тотчас сменил тему, - и Капитолий уже выбрал наместника Сенеки.
- Дай угадаю, кто у нас нынче
владыка Голодных Игр, - Хеймитч выразительно хмыкнул. - Что-то мне подсказывает, что это сам почетный сенатор Хавенсби.
- Именно так. По распоряжению президента он занял пост Главного Распорядителя и теперь командует всеми организационными вопросами.
Ментор скрипнул зубами и иронично скривился. И почему это не удивляло его? Испытав на собственной шкуре способности Плутарха ко всяческим интригам, он ни минуты не сомневался, что сенатор сделает все возможное и невозможное, чтобы возглавить организаторов любимого детища Капитолия. Его развеселило только одно: знал ли Кориолан Сноу, что во главе Голодных Игр оказался не только самый уважаемый капитолиец, но и самый отъявленный мятежник Панема?
- Надеюсь, Плутарха не постигнет участь его предшественника, - цинично съязвил он, и Мастер закашлялся от его мрачного юмора.
- Поскольку новости из Капитолия вызывают у тебя только злобные шутки, предлагаю лучше посмотреть, как выглядели наши ребята в сегодняшнем эфире, - предложил молодой человек, чтобы как-то разрядить обстановку. Он потянулся за пультом и включил плоский экран, висевший на стене напротив.
- Думаешь, они станут повторять всю эту сопливую романтику? В такое-то время суток? - не то спросил, не то возразил ему ментор.
- Станут, причем не один раз, - переключая каналы, отозвался Цинна. - И кстати, в столице еще нет и полуночи.
Он оказался прав - на очередной вспыхнувшей на стене картинке Хеймитч узнал знакомые ему очертания Деревни Победителей в Двенадцатом дистрикте. Под наложенную звукорежиссером лирическую мелодию и брызги спецэффектов его подопечные падали в сугроб из первого снега и целовались при этом так самозабвенно, словно не было вокруг ни десятка капитолийских камер, ни многотысячного Панема у экранов телевизоров. Какое-то время Цинна внимательно наблюдал за ними, а потом добавил звука и недоверчиво обернулся к собеседнику.
- Хочешь сказать...
это всего лишь игра? - почти беззвучно вопросительно проговорил он. Если в гостиной и были понатыканы жучки, то различить тихий шепот Мастера за орущим на весь салон музыкальным сопровождением съемки было довольно сложно - Хеймитчу приходилось буквально читать по его губам.
- С начала и до конца - они не только не
сладкая парочка, но даже не
просто друзья, - так же тихо отозвался ментор, отчетливо проговаривая губами каждое слово. - Да, друг мой, я вынужден грубить и язвить, потому что это далеко не всё и на самом деле дела наши хуже некуда.
Цинна перевел глаза на экран. Румяная и довольная Китнисс приветственно махала рукой и что-то взволнованно щебетала в камеру, вцепившись в локоть светившегося от счастья Пита. Просто идиллия! Ментор заметил, как Мастер в недоумении нахмурился. Действительно, картинка была настолько хороша, что ее не портил даже нервный девичий смех и искрящиеся паникой стальные глаза. Хеймитч потянулся к барному столику за салфетками и пощелкал пальцами перед носом у Цинны, кивая на его внутренний карман. Мастер молча достал ручку.
"За четыре месяца они не сказали друг другу и десяти слов".
Цинна изумленно открыл рот, на что ментор коротко кивнул на экран и протянул следующую салфетку:
"Все эти поцелуи и нежности - чистый фарс и маскарад".
Молодой человек неопределенно повел плечами и получил следующую порцию откровений:
"И еще у нее сегодня был Сноу. В Двенадцатом. Один"
Тонкие брови Мастера взметнулись так высоко, что, казалось, еще немного - и они окажутся у него на затылке. Он открыл было рот, но Хеймитч сделал короткий упреждающий жест и понимающе хмыкнул - не он ли сам точно так же изумлялся всего каких-то шестнадцать часов назад? Похоже, Цинне нужно было время, чтобы переварить увиденное и услышанное: он задумчиво скомкал все три салфетки, сунул их в карман вместе с ручкой и уставился в телевизор, напряженно разглядывая свою подопечную, ослепительно красивую в белоснежной горностаевой шубке, перевязанной широким ярко-красным шарфом с приколотой к нему золотой сойкой - Китнисс рассеянно кивала в камеру, не выпуская руки Пита и заботливо стряхивая с его светлых волос пушистые хлопья снега, а тот, в свою очередь, что-то рассказывал репортерам, сверкая обворожительной улыбкой. "Посмотрите, какая прекрасная пара!" - шутил из студии бессменный Цезарь Фликерман, и капитолийские зрители в зале визжали от исступления и восторга.
Эх, знали бы они...
В абсолютном молчании мужчины досмотрели трансляцию. Только когда картинка махавших из открытых дверей отъезжающего экспресса Двенадцатых сменилась какой-то дурацкой рекламной заставкой, Мастер выключил телевизор и в повисшей в салоне тишине повернулся к собеседнику. Хеймитч уже приготовился было к любым выпадам в адрес его ребят, но Цинна внезапно удивил его.
- Давно хотел расспросить тебя о броши Китнисс - ты как-то обещал рассказать мне, откуда она взялась, - неожиданно и совершенно некстати уронил он, заставив ментора удивленно крякнуть. Что это с ним? А как же капитолийская прослушка? Да и какая, к чертям, брошь, когда у них есть сейчас заботы поважнее - один президент чего стоит!
- Ну, у этой цацки длинная история, - нехотя пробурчал в ответ Хеймитч, искренне сомневаясь, стоило ли вообще поднимать эту тему.
- Да, однажды ты уже упоминал об этом, но подробностей я так и не услышал, - молодой человек выжидающе смотрел на собеседника.
- Просто это не самые приятные подробности, - ментор устало потер лицо, и в висках отчаянно застучала кровь. - Моя болтовня - не самый лучший способ убить время... хотя, если ты настаиваешь...
Он откинулся в кресле и по старой привычке закинул ноги на маленький пуфик, стоящий рядом. Цинна спрятал улыбку и приготовился слушать.
- Как эта игрушка оказалась на Китнисс, ты уже знаешь - ее прицепила нашей девочке дочка Андерси после Жатвы перед самым отъездом в Капитолий...
- Просто так прицепила? - перебил ментора молодой человек. Хеймитч пожал плечами.
- Ну, насколько мне известно, не просто так, а в качестве талисмана и напоминания о доме.
- Интересные талисманы в вашем дистрикте - изящные украшения из золота высшей пробы, достойные авторства лучших ювелиров Капитолия, - сделав маленький глоток из своего стакана, неожиданно заметил Цинна. - Хотя, возможно, мэру позволительно иметь настолько дорогие вещи?
Хеймитч удивленно уставился на собеседника.
- А эта птичка никогда и не принадлежала Андерси, - он растерянно сдвинул брови. - Это брошка моей напарницы, Мэйсили Доннер, я ведь уже говорил тебе об этом. После гибели на Арене все ее вещи вернули семье. Так птичка и оказалась у Мэри-Энн - она получила ее в качестве приданого, когда выходила замуж за Шона.
- Должно быть, Доннеры были богатым и уважаемым семейством, раз их дочери могли носить старинные золотые броши?
- Да нет же, - отмахнулся ментор, - откуда? Отец Мэйсили и Мэри-Энн держал кондитерскую в городе. Да, дела у них шли неплохо, но не настолько, чтобы позволить себе подобные излишества. К тому же у нас в дистрикте и в помине не было ювелиров...
Он неожиданно умолк, подавившись собственными словами, потом перевел глаза на Цинну и поймал его задумчивый взгляд.
- Тогда скажи мне, дорогой друг, - в негромком голосе Мастера мелькнули странные нотки, - откуда у небогатой девушки из угольного дистрикта могла оказаться такая редкая и ценная вещь?
Хеймитч задумался. Он не слишком хорошо помнил Доннеров - Эбернети никогда не могли позволить себе вкусностей из их кондитерской, - но резонный вопрос Цинны застал его врасплох. Действительно, откуда?
- Понятия не имею, - не слишком уверенно пробубнил он в ответ.
- И ты утверждаешь, что в Двенадцатом никогда не было ювелиров? - ментор коротко утвердительно кивнул, и Мастер поставил свой стакан на подлокотник кресла и придвинулся ближе к собеседнику, опираясь локтями на колени. Его внимательные зеленые глаза мерцали в полумраке гостиной неподдельным интересом. - Тогда меня еще больше удивляет тот факт, что Капитолий не озадачился этим провокационным моментом и позволил вернуть такую уникальную вещицу семье погибшей девушки.
Хеймитч попытался вдохнуть и почувствовал, как противно сдавило внутри.
- Капитолий здесь ни при чем. Это я вынес ее с Арены, - уронил он, отводя глаза и уставившись в пустоту перед собой. Цинна затаил дыхание.
- Как это? - еле слышно спросил молодой человек.
Ментор молчал. Перед его остановившимся взглядом мелькали картинки из проклятого незабываемого прошлого: яркий наливной луг и ядовитые цветы с порхающими над ними пестрыми бабочками, высокая гора со снежной шапкой на вершине, безобидные розовые птички и их длинные острые клювы, пронзившие шею девушки с глазами цвета меда. Ее перепачканные в крови тонкие пальцы из последних сил судорожно пристегивают изящную брошку к остаткам его униформы, и срывающийся тающий голос шепчет: "Вынеси... верни ее... домой..."
Он дрогнул и поднял глаза - Мастер так же молчал и внимательно смотрел на него.
- Я вынес ее на себе, на куртке... я пообещал Мэйсили перед тем, как она умерла у меня на руках, - Хеймитч еле слышно чертыхнулся, потянулся к стакану на подлокотнике кресла напротив и залпом опрокинул остатки выпивки.
- И Капитолий видел ее на тебе? - Цинна тяжело вздохнул и сочувственно покачал головой. - Хотя зачем я спрашиваю - разумеется, видел...
Что-то в его голосе заставило ментора встрепенуться.
- Что ты хочешь этим сказать? - настороженно прошептал он. Молодой человек поднял глаза, и его светящийся в темноте гостиной взгляд заставил старое менторское сердце сжаться в дурном предчувствии.
- Это уже неважно. Ты вынес ее с Арены - и дальше что? Каким чудом она снова оказалась в Двенадцатом дистрикте?
- Ты спрашиваешь так, будто это государственное преступление! - неожиданно для себя самого вспылил Хеймитч. - При чем здесь чудеса? Все вещи погибших трибутов, и их талисманы тоже, всегда возвращают родным!
- Всегда, но не в этом случае, - уронил Цинна и умолк, заметив его прищуренные глаза. – Только не кипятись, ты ведь и сам прекрасно понимаешь, что подобное украшение и ваш дистрикт - вещи несовместимые. Капитолий не мог допустить, чтобы эта брошка вернулась в Двенадцатый.
- И тем не менее, она вернулась, - все еще настороженно щурясь, упрямо возразил ментор. - Мой наставник забрал ее из Центрального госпиталя вместе с моими вещами - я слышал, что по приезде домой он лично отдал ее отцу Мэйсили вместе с соболезнованиями по поводу гибели его дочери.
- Твой наставник? - Мастер странно усмехнулся. - Мда, похоже, безрассудство - фирменная черта менторов Двенадцатого. Теперь понятно, кто научил тебя влипать в неприятности и создавать себе проблемы...
- Ничему он меня не учил, - с горечью перебил Хеймитч собеседника, и Цинна вопросительно поднял брови. - Просто не успел - он умер через несколько месяцев после моей победы... в Капитолии, как раз во время Тура победителей.
- Причина?
- Без понятия. Что-то с сердцем. Мне на том свете было как-то не до этого, - Хеймитч тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие шквалом эмоции, и сердито встрепенулся: - И вообще, мальчишка, за каким чертом ты вздумал ворошить мое прошлое? Оно прошло, ничего не изменишь - так зачем ты заставляешь меня снова и снова вспоминать то, чего мне не хочется вспоминать?!
- Просто я удивлен твоей беспечностью - не выяснить причин... - начал было Мастер, но ментор порывисто поднялся на ноги и со звоном стукнул пустым стаканом по столу.
- Какого черта, Цинна?! - он повернулся к молодому человеку, и голос его зазвенел отчаянным возмущением. - Мне было всего восемнадцать! По милости собственной глупости и какого-то проклятого топора я потерял семью, близких...
всех своих близких!... и я до сих пор не могу простить себе того, что выжил тогда в Центральном госпитале!... а ты теперь требуешь от меня откровений о каких-то цацках?! Да в тот момент мне не было дела до самого себя - а по-твоему выходит, что я должен был выяснять причины смерти совершенно чужого мне человека?!
- Он был твоим ментором, - возразил Цинна. - Возможно, он спас тебе жизнь на Арене.
- Лучше бы он предупредил меня, чем чревато непослушание.
- Как ты предупредил Китнисс?
Ментор умолк, настороженно поднял брови, и Цинна запоздало прикусил язык.
- Да, я предупредил Китнисс, - после минуты молчания отчетливо проговорил Хеймитч, окинув взглядом темную гостиную и сердито сверкнув глазами на молодого человека, - что менторство - не самое приятное занятие. И что на моем посту ее может ожидать все, что угодно!
Мастер виновато опустил голову.
- По этой же причине я был только рад, когда Мелларк заговорил со мной о своих будущих менторских обязанностях, - уже сдержаннее пробубнил Двенадцатый. - Чем больше они будут знать, тем лучше... мало ли, что со мной может случиться из-за моего беспробудного пьянства...
Он запнулся и шумно выдохнул. Не он ли за ужином дал себе слово держаться подальше от кого бы то ни было в этом поезде, а вместо этого изливал сейчас душу перед этим капитолийским мальчишкой, смотревшим на старого пропойцу с молчаливым сочувствием и странным блеском в усталых зеленых глазах? Когда же он, наконец, научится держать свои обещания?! С какой-то злой горечью ментор отмахнулся от виновато молчащего собеседника и, молча кляня себя на все лады, даже не попрощавшись, покинул салон, от души хлопнув напоследок дверью.
- Ну, самое худшее с тобой уже случилось, друг мой, - задумчиво глядя ему вслед, печально прошептал Цинна. - И отнюдь не из-за твоей глупости или какого-то там топора...
