Глава четвертая, где наши герои обретают каждый свое, и все заканчиваетсяМардил, не теряя темпа, доучился в университете и собрался было остаться при кафедре и развивать потихоньку свою тему, как вдруг ему пришло письмо из Итилиэна, с синей квадратной печатью. Тамошний институт предлагал ему место, приглашал прочитать курс лекций и обещал обеспечить все условия для достойной научной работы. Директор института поставил внизу замысловатую подпись – чернила немного расплылись, и ясно было, что подписался он сам, а не приложил к листу стандартный штамп-оттиск. Мардил вспомнил лучший в своей жизни учебный год и, не колеблясь ни мгновения, написал ответ.
В Итилиэне все осталось по-прежнему, только вместо комнаты в общежитии ему досталась квартирка из преподавательского фонда, а на лекциях он созерцал теперь не затылки товарищей, а студенческие лица. Но бумаги, расчеты, бессонные ночи, посиделки с коллегами, которые неизменно заканчивались спорами о высоком, конференции (на которых, правда, приходилось не только таскать столы и, разинув от удивления рот, слушать маститых докладчиков, но и искать для этих докладчиков жилье, заказывать обед, а еще составлять программу и даже отбирать тезисы) – все это ничуть не изменилось. Он мог бы сказать, что счастлив, если бы не теоретические метания.
Брегор, взяв себя в руки, доучился в институте, отвлекаясь на музыку, стихи, которые почему-то начали писаться, и иногда девушек. На ближайшие семь лет судьба его была определена – гостиничная корпорация взяла его помощником управляющего в один из курортных отелей. Брегор надеялся дослужиться со временем до просто управляющего, а потом, может быть, и открыть свою гостиницу, потому что в гостиничном деле, как и в ресторанном, главное – практика на месте. Знания, полученные в институте, применять удавалось, но мелкие нюансы, которых никто ему не объяснял, познавались на ходу.
Отель, в котором должен был служить Брегор, оказался, по счастливому совпадению, в Гаванях.
Когда Брегор узнал об этом, он впервые задумался о случае и судьбе.
Все-таки жизнь его была легка и беззаботна, а неожиданные повороты всегда оборачивались в конце концов хорошим. А из неприятных ситуаций выпутываться ему помогали, и он даже догадывался, кто.
***
Так братья снова уехали из города практически одновременно. Мама долго обнимала их и напутствовала обзавестись, наконец, семьей, а отец жал руки и велел «не терять себя».
***
Добившийся мировой славы среди пары десятков человек, разбирающихся в его теме, молодой ученый и любимый студентами лектор, очень узкий специалист, Мардил уже несколько месяцев пытался нащупать выход в другие области знания. Пламя опять помигало ему из глубин бытия, махнуло искристым языком и пропало. Глубокой ночью, исписав три десятка листов формулами, Мардил склонился над присланным вчера толстым журналом, перелистал его, но строчки расплывались, и ничего понять было не возможно. Он откинулся на спинку стула и протер глаза. На краю стола, свесив вниз ноги и сдвинув аккуратно бумаги с расчетами и чернильный прибор, сидела Леди Эстэ, и юбки ее ниспадали струящимися складками.
– Леди? – спросил он, как бывало. – Вас давно не было.
– Все ищешь? – она положила прозрачную ладонь на журнал.
– Ничего нет, – сказал он. – Я, наверное, выбрал неправильный путь.
– Оглянись по сторонам, – сказала она. – Решение найдется.
Она подняла руку, провела пальцами ему по щеке, склонилась, поцеловала его в лоб, шепнула: «Не отчаивайся», спрыгнула со стола и пропала.
Очнувшись, Мардил обнаружил, что заснул прямо на развороте журнала, а в окно уже пробиваются солнечные лучи. Журнал был открыт на неизвестно как затесавшейся в биологическое издание статье профессора медицины. Профессор писал о своих опытах по регенерации тканей и ссылался на работы Мардила. Мардил взглянул на свои формулы, на выкладки профессора, снова на свои записи, снова на статью. Если здесь убрать пару ходов, а здесь добавить переменную… Комната перевернулась, солнечные лучи образовали ровный узор, и перед внутренним взором его предстало четкое, стройное и понятное решение.
И, забыв об утреннем семинаре у первокурсников, он принялся строчить длинное и обстоятельное письмо профессору, в котором предлагал сотрудничать и говорил, что готов работать над медицинским проектом, и что можно было бы попробовать метан, и заняться не регенерацией даже, и синтезом.
***
Гавани – модный северный курорт. Не такой жаркий, как Дол-Амрот, но курорт все же, славный свой историей, своими пляжами – и неколебимой атмосферой покоя. Приехав в Гавани, человек не волновался уже ни о деньгах, ни о будущем; отдыхалось здесь прекрасно, но и работалось не хуже. Рабочий день Брегора заканчивался летом за два часа до захода солнца, и свободного времени у него еще оставалось предостаточно. Зимой, когда туристов на пляже становилось меньше и место «охотников за солнцем» занимали «охотники за древностью», Брегору удавалось иногда даже музицировать в кафе при отеле: руководство это только радовало. А летними вечерами, возле пустынного пляжа, когда публика расходилась по прибрежным барам, где были свои музыканты, удивительно хорошо сочинялись стихи.
Вот и в этот раз он сидел вечером на берегу, жевал соломинку, глядел на закат, и в теплом соленом воздухе, представлялось, разлиты были чудеса. И казалось, что есть все-таки способ хоть одним глазком посмотреть на Валинор.
И тут ему явилось видение. Это наверняка была Валиэ из благословенного края – или хотя бы Майя. Она возникла прямо из воды и шла к нему, легкая до невесомости, до полупрозрачности стройная, и вся светилась мягким внутренним светом. Ему, человеку творческому и искушенному в поэзии, всегда претили банальные сравнения, но она была прекрасна, как рассвет. Как первый рассвет Анора.
Ее звали Аглариэль, и она приехала с родителями на море в отпуск: первый настоящий отпуск, не школьные и даже не университетские каникулы. Но все это Брегор узнал уже позже.
***
Над головой пели птицы, слышалась издалека тихая музыка, волшебный свет разливался в воздухе и неслышно падали к его ногам алые цветочные лепестки. Снизу доносился топот и детские возгласы. И, сидя в плетеном кресле на крыше небольшого семейного отельчика, Брегор взглянул на супругу, помощницу и совладелицу их общего дела, которая стояла рядом, облокотившись на изогнутую ограду, и подумал, что он все-таки нашел свой внутренний Валинор.
***
Принесли почту: несколько писем, новый номер журнала со статьей, которую он написал в соавторстве, и помятый немного толстый конверт. К таким конвертам, приходившим уже пару раз, он еще не привык. Его коллега профессор медицины писал, что гипотеза подтверждается, что «опыты» (так называл их Мардил, для профессора это были «операции») закончились успешно, что все живы и довольны, и прикладывал несколько писем от пациентов. И, глядя на полные благодарностей строчки, в которых неизвестный Мардилу человек рассказывал, как спасли ему жизнь новые почки или в отчаянной уже ситуации помогло ребенку новое сердце, Мардил подумал, что, наверное, нашел свой внутренний Неугасимый Огонь.
Той ночью, не дожидаясь, когда Владычица сядет на край постели, он сполз на пол, встал на колени и поцеловал подол ее платья.
– Не надо, пожалуйста, – сказала она и усадила рядом.
– Леди, – сказал он, не поднимая головы. – Я должен кое-что у вас спросить.
Она слушала.
– Вы являетесь всем или только мне? – спросил он.
– Нет, конечно, – сказала она. – Я не одна. Есть и другие.
– И Брегору? – спросил он.
– И Брегору.
– Кто же?..
– А как ты сам думаешь? – тихо ответила она и больше ничего в эту ночь не сказала.
Конец.
