Глава 4Тетрадь снов красная. Сон №144.
Ближе к рассвету заскочил на обрушенную стену, вцепившись в осыпающуюся рыжую штукатурку побелевшими от напряжения пальцами. Оседлав стену и вскинув голову к последним звёздам, сощурил глаза на мгновение, и тут же соскользнул вниз, туда, что раньше было домом.
Пригибаясь к холодной траве, наискось пересёк площадку, перескакивая через замшелые балки рухнувшего потолка, стараясь не угодить ногой в одну из дыр провалившегося пола. У окна остановился, дотронувшись двумя пальцами до ржавой петли, торчавшей из разбухшей от сырости рамы. Сделав шаг, второй назад, зажмурившись, нырнул вперёд, в оконный проём, и упал грудью на искрошенное стекло.
Вновь вскочив на ноги, стряхнув с окровавленных ладоней стеклянную крошку, скрылся в молодой кленовой поросли и вылетел из неё уже на брусчатку.
Перед ним был дом ещё живой - за ним был дом уже мёртвый.
Край неба розовеет, но в окнах живого дома по-прежнему темно. Старик сторож, дрожащий на мраморных ступенях, распахивает беззубый рот в зевке, да так и остаётся стоять с раскрытой пастью - навстречу ему из рощицы выскочил истинный чёрт, изодранный, взъерошенный и жуткий.
С паучьих пальцев чёрта на освежённую ночным дождём брусчатку капает чёрная кровь, блестящие глаза с алыми белками вращаются в орбитах. Бледное лицо с рыжей щетиной на впалых щеках перекошено.
Чёрт делает шаг к вросшему в ступени сторожу, протягивая длинные руки. Из глотки чёрта вырывается хрип, затем что-то начинает булькать, клокотать, и чёрная же кровь толчками хлещет из его рта на порванную белую рубаху, изрезанную грудь.
Два потрескавшихся атланта слева и справа от сторожа, скрестив на груди руки с разбухшими венами, по-бычьи глядят вперёд. На их курчавых головах, верно, держится весь дом, но удержать сторожа они не в состоянии. Ухватившись рукой за одного из атлантов, старый сторож медленно опускается на ступени. Чёрт нависает над ним, обдав старика тяжёлым травяным духом набальзамированного мертвеца. Две горячие капли - раз! два! - падают на мраморную ступеньку, и сторож, закатив глаза, теряет сознание.
* * *
- Раз на раз не приходится, - заметил Дикарь, разворачивая коричневую бумагу и вытаскивая из неё блестящий от жира кусок копчёной колбасы. - Бывает, впрыгнешь в вагон, а там уже едут бродяги с такими жуткими лицами, что невольно вспоминаешь - вагончик-то для перевозки скота...
- Вот-вот, - согласилась Дьюн, кивая. Из своего синего матерчатого рюкзака она достала небольшой алюминиевый контейнер с плотно привинченной крышкой - в нём она хранила съестные припасы. - Однажды я влезла в теплушку, и тут же обратно выскочила. Чуть ноги не переломала, но... Но это уж было лучше, чем встреча с ребятами, которых я увидела...Увидела там.
Открыв контейнер, Дьюн вынула из него мелкую варёную картофелину и сразу отправила в рот.
- А я как-то запрыгнул - вроде под Юльме, или чуть восточнее... В общем, запрыгнул, и гляжу, вагон пустой совершенно, ни ящиков, ни мешков, только из угла на меня три пары глаз таращатся. Забился кто-то и сидит, не дышит, только моргает.
Дьюн подцепила пальцами ещё одну картофелину, скользкую, да ещё и сваренную без соли. Выбирать не приходилось, поэтому Дьюн принялась за неё без промедления.
Дикарь, уже прикончивший колбасу, ждал, пока Дьюн спросит, что это за глаза глядели на него из тёмного угла порожней теплушки, но она задавать этого вопроса, похоже, не торопилась. Тогда он помог ей, даже подтолкнув легонько локтем в бок.
- Знаешь, кто это был? Кто там ехал?..
Дьюн чуть не подавилась своей картофелиной и бросила на случайного попутчика сердитый взгляд, который Дикарь воспринял по-своему.
- Мальчишки, сбежавшие из приюта, - сообщил он так, словно выдавал государственную тайну, и Дьюн покачала головой, завинчивая крышку своего контейнера.
- Удивительно, - пробурчала она. Дикарь развёл руками.
- Что поделать, я и сам с пятнадцати лет в бегах. Я, конечно, не сирота, но тоже не от хорошей жизни странствую.
- А сколько тебе сейчас, болтливый странник?..
Дикарь поглядел на свои блестящие от колбасы пальцы, словно прикидывал возраст.
- Двадцать три, - сказал он наконец. Дьюн присвистнула.
- Старик, - сказала она и рассмеялась.
Дикарь криво улыбнулся в ответ, вытащил из заднего кармана джинсов клетчатый носовой платок и вытер им ладони.
- Куда ты едешь? - спросил он, вглядываясь в лицо Дьюн, обгоревшее на солнце.
- В Истгрев, - ответила Дьюн.
Дикарь нахмурился, силясь вспомнить, что ему известно об этом городке, от которого их сейчас, по его прикидкам, отделяло две провинции.
- Там вроде как... Вроде как старинный университет, да?
Дьюн кивнула.
- Да, вроде как университет. Вроде как старинный. В йольгрине* в нём начнёт читать лекции одна... Один... В общем, женщина с учёной степенью. Сана Линдстре, знаешь такую?
Дикарь помотал головой.
- Ну да, откуда… Она пишет статьи в журнал "Имперская наука", и ещё в "Наука современности", - пояснила Дьюн и кивнула на свой рюкзак. – Я взяла с собой три номера. Два «Имперской» и один «Современной». Может, дам тебе почитать.
- И о чём пишет? - поинтересовался Дикарь, бросая взгляд на синий рюкзак Дьюн, лежавший в стороне.
- Астрономия, - коротко ответила Дьюн и подняла глаза к вагонному потолку.
Дикарь подтянул колени к груди и обхватил их руками.
- Йольгрин, йольгрин, - протянул он задумчиво, - это ведь через месяц... А до Истгрева ехать, кажется, две недели. Ну, от того места, где я сел, точно.
- А где ты сел? - живо спросила Дьюн. Дикарь пошевелил губами, прикидывая.
- По-моему, на станции "Вдовий брод". В двадцати минутах ходьбы от неё, если точнее. Да, там. Посидел на камушке, пообедал, и вот теперь еду.
Дьюн потянулась за рюкзаком и вытащила из внешнего кармана несколько сложенных вчетверо карт - карт железных дорог имперских округов и провинций.
- Мы же в Теваруне? - уточнила она, раскладывая четвёртки на коленях, и Дикарь утвердительно кивнул. Выбрав нужную карту, Дьюн развернула её и нашла названную Дикарём станцию почти сразу же.
- Отлично, - произнесла она, - мы между этим твоим Бродом и Старым Альгрувом. До него никуда не свернём точно - путь только один.
- Ага.
- А если от Старого Альгрува поезд начнёт сильно сдавать вправо, это плохой знак.
- Ага.
- И я слезу.
- Ага. Я тоже слезу.
Дьюн поглядела на Дикаря, укладывавшего карты аккуратной стопкой на участке пола, специально расчищенного от соломы.
- Ты сам, собственно, куда едешь?.. Я помню, что на запад, но куда именно?
Дикарь пожал плечами, взяв стопку карт в руки и неуклюже тасуя их, как если бы они были игральными.
- Я не еду. Я уже восемь лет бегу.
Вытянув карту железных дорог Анклава, своей родной провинции, он вздохнул и добавил:
- Восемь лет бегу в никуда.
______________________________________________
* Йольгрин - месяц начала осени в имперском календаре, попросту сентябрь.
