Ирония судьбыОстин, штат Техас, 1970 год
Джон считал себя счастливым человеком. Отказавшись от Гарварда, он ни разу не пожалел о принятом решении. Конечно, иногда, удостоившись очередной похвалы или грамоты, а то и денежного гранта, Джон потом долго лежал без сна и думал о том, что всё это могло случиться в Гарварде. Тогда его судьба была бы решена окончательно, его бы обязательно заметили, оценили. Но выбор был сделан, и, если бы ему дали шанс повернуть время вспять, он снова поступил бы так же. Отец для него был гораздо важнее Гарварда. Важнее всего на свете.
Не было никакого сомнения, что Джон был самым выдающимся студентом Техасского университета за последние несколько лет. После первого курса у него уже насчитывалось несколько публикаций в различных научных журналах, одна из них была написана в соавторстве с престарелым профессором Майклсоном, который во всеуслышание объявлял, что теперь, когда у него появился Джон Стэнли, он может со спокойно душой уходить на покой. Американская экономика была в надёжных руках.
Но Джон давно знал, что его интересы выходят далеко за область экономики. Вернее, самым важным ему казалось получение прибыли, остальное имело значение только для того, чтобы выяснить, как эту самую прибыль получить. Ко второму курсу Джон уже понял, чем займётся. Биржа манила его, чуть ли не снилась по ночам, там он чувствовал себя в своей родной стихии. Но торговать каким-нибудь зерном он не хотел. Его интересовали ценные бумаги. Поэтому после первого курса он поступил ещё и на факультет права. Университет пошёл навстречу талантливому студенту, и ему позволили совмещать обучение, пропуская то тут, то там по несколько лекций. Джон справлялся.
Не стоит и упоминать, что свободного времени у него не было. Джон всего себя посвятил учёбе, собираясь взять от университета как можно больше за первые три года, а потом подыскать себе работу, чтобы набираться опыта. Каждый его день был до ужаса похож на все остальные. Джон вставал в шесть утра, уходил на получасовую пробежку в ближайший парк, делал несколько гимнастических упражнений, они помогали ему проснуться. Потом завтракал вместе с отцом, и они вместе выходили из дома, доходили до конца улицы и расходились каждый в свою сторону. Джон забегал в свою любимую кофейню, покупал себе крепкий чёрный кофе и шёл к университету. Затем с девяти до шести были лекции, в семь они с отцом встречались в недорогом, но очень приятном ресторане, хозяин которого уже давно относился к ним как к друзьям. Отец неплохо готовил, но Джон, получавший повышенную стипендию, которую ему всё равно не на что было тратить, кроме книг, настоял на ресторане. Дома они занимались каждый своими делами, и в десять часов ложились спать.
Джон боготворил своего отца. Эдварду в прошлом году уже исполнилось шестьдесят пять, но он не потерял ни осанки, ни волос, и вообще замечательно выглядел для своих лет. Джон ужасно хотел бы походить на отца. Но, к сожалению, они были совершенно не похожи, и это только лишний раз напоминало Джону, что он отцу никто. Эдвард никогда ни словом, ни жестом, ни взглядом не давал усомниться в его отцовских чувствах по отношению к Джону, но детская травма была так сильна, что Джон уже перестал надеяться когда-нибудь избавиться от её последствий. Насколько бы ему было легче, если бы они с Эдвардом были хотя бы немного похожи! Но всё, что их объединяло – это рост и спортивное телосложение. В остальном же светловолосый и сероглазый Эдвард, каждая черта которого выдавала породу, был настолько же отличен от Джона, как собака от канарейки. Джон не знал имени своего биологического отца и знать не хотел, но именно от него, по всей видимости, он унаследовал эти резкие черты лица, карие глаза, чёрные волосы и плавность движений. На мать он был совершенно не похож. Или ему хотелось так думать.
Если со стороны их маленькая семья казалась безоблачно счастливой, то, к сожалению, это было не так. Правды не знал даже Джон. Эдварда постоянно, каждую секунду грызла непроходящая тревога за сына. Где-то он ошибся, что-то не додал мальчику в детстве, чего-то не объяснил, в чём-то не придал уверенности. Иначе откуда бы в нём появилась такая отрешённость от всего остального мира? Почему бы ещё он чувствовал себя обязанным каждую свободную секунду торчать с отцом? Почему не завёл ни одного друга? Ни разу не привёл домой девушку? Эдвард проклинал себя за беспечность, за глупую уверенность, что он сможет воспитать этого мальчика так, что никто и никогда не заподозрит о том, что он приёмный. Но случилось самое худшее – об этом ежесекундно помнил сам Джон.
Больше, чем на себя, он злился только на бывшую жену. Семь лет назад от неё пришло письмо с требованием дать ей развод, на что Эдвард с радостью согласился. Он ещё никогда не проявлял таких чудес изобретательности, как в то время. Джон не должен был ни о чём догадаться, он не должен был даже заподозрить, что Эдварду пришлось два раза встретиться с Элен. Она постарела, но всё ещё вела себя как молодая девушка, и это теперь вызывало отвращение. Она привела с собой своего жениха, ради свадьбы с которым ей и понадобился развод. Эдварду хватило одного взгляда на этого высокого человека с копной чёрных, теперь седых на висках, волос, чтобы понять, кто перед ним. Это был отец Джона.
У них было ещё трое детей. Их связь длилась многие годы, и, по всей видимости, они и правда любили друг друга. И за это Эдвард простил Элен. Но простить её за то, что она сделала с Джоном, он не мог. Она попыталась было заикнуться, что ей хотелось бы увидеться с сыном, но быстро смешалась и побледнела под холодным взглядом Эдварда. Нет, он не собирался ограничивать Джона в общении с матерью, он готов был позволить ему встретиться со своим биологическим отцом, но только в том случае, если бы Джон сам захотел этого. А Джон, Эдвард ещё ни в чём на свете не был так уверен, не захочет.
Джон ни о чём не знал, но Эдвард был прав насчёт него. Он вырос не слишком эмоциональным человеком, был даже склонен к лёгкой флегматичности, но если что-то и вызывало у него сильные отрицательные чувства, это были только две вещи: женщины и театр. А Элен олицетворяла в себе обе сразу.
Памятная сцена между родителями, обернувшаяся для него трагедией, навсегда внушила Джону, что женщинам доверять нельзя. Эдвард, которого он с детства привык считать идеальным человеком, должен был видеть от жены исключительно любовь и уважение, которых он заслуживал. И что он получил взамен? Если уж женщина не смогла оценить по достоинству лучшего человека на земле, чего вообще стоило от неё ожидать? К тому же Джон не сомневался, что Элен сломала Эдварду жизнь. Ему были непонятны частые приступы меланхолии, нападавшие на отца время от времени, и каждый раз Джону казалось, что Эдвард думает о жене. В такие моменты Джон страшно пугался. И ненавидел мать всё сильнее с каждым разом.
Если бы он только решился спросить у отца, что его тревожит, то наверняка был бы здорово обескуражен услышанным. Эдвард никогда не вспоминал о жене, только в те моменты, когда ругал её за причинённые сыну страдания. Его мучило совершенно другое, нечто куда более страшное, чем измена нелюбимой женщины, и этим другим была пройденная война. Эдвард так и не оправился после пережитого. Арденнская операция постоянно маячила у него за спиной. Там, в Бельгии, осталась могила Джереми, его друга, почти брата, с которым они были неразлучны с пелёнок. Эдвард всегда хотел разыскать её, но никак не мог найти в себе достаточно сил и смелости, чтобы вернуться в это страшное место. И, наверное, никогда уже не найдёт. Этой своей болью он не мог поделиться ни с кем, даже с сыном. Он мог довериться только бумаге, своему давнему спутнику и другу, единственному после смерти Джереми. Это не было дневником в полном смысле этого слова, скорее записями, воспоминаниями, мемуарами. Данью памяти Джереми.
Но Джон всего этого не знал и продолжал винить мать, а вместе с ней – всех женщин на свете. Нет, он не ненавидел их, не был груб с однокурсницами, но всегда держал дистанцию, никогда не флиртовал, как делали это остальные парни. Ему не за что было мстить этим незнакомым девушкам, просто он не хотел с ними связываться. Сам того не подозревая, Джон был самой большой загадкой университета. И самым большим желанием почти каждой девушки. Едва ли он задумывался о таких вещах, ему было некогда, ему нужно было учиться.
На дружбу времени тоже не было. Более того, он не чувствовал в ней необходимости. У него был отец, который всегда понимал его лучше всех на свете, которому можно было рассказать о своих надеждах и мечтах, который всегда и во всём готов был поддержать его, даже против всего остального мира. Конечно, бывали секунды, когда у Джона мелькала мысль, не упускает ли он чего-то важного? Так уж полноценна его жизнь, как ему кажется? И тогда, глядя в окно на залитую солнцем улицу, по которой со смехом проходили люди, с громкими криками проезжали мальчишки на велосипедах, проходили счастливые парочки, Джон чувствовал странную тоску. Которая, правда, быстро исчезала, стоило ему напомнить себе о ждущих его успехах на бирже. Но для этого нужно было заниматься.
Все попытки Эдварда отправить сына на студенческую вечеринку или пригласить однокурсников в их дом под предлогом того, что он бы очень хотел познакомить с друзьями сына, отметались Джоном одна за другой. Джон улыбался, смотрел на отца открытым взглядом и отвечал, что в его окружении нет ни одного человека, на которого бы Эдварду стоило тратить своё время. И Эдвард отступал, пытаясь заглушить страх. Джон не был горд, он не считал себя выше других людей, он считал таким Эдварда. Поэтому время, проведённое с отцом, он ценил выше всего остального, и Эдвард не имел ни малейшего представления, как это изменить.
Он понимал, что он не вечен, знал, что через какое-то время Джон останется совсем один на свете. И тогда мелькала мысль рассказать ему о его настоящей семье. С течением времени Эдвард всё больше и больше склонялся к мысли, что его действия не просто неправильны, они преступны. Он отнял у мальчика всё, даже мечту учиться в Гарварде. Эдвард готов был убить себя за то, что тогда не настоял и не отослал Джона в Гарвард насильно. После того, как Джон написал отказ в университет своей мечты, Эдвард никогда больше не видел его таким взволнованным, даже к мечте стать выдающимся финансистом Джон относился спокойно. Вечерами, когда Джон уже спал, Эдвард долго ворочался в своей постели и задавал себе один-единственный вопрос: а не ошибся ли он, когда отнял Джона у матери?
Конечно, Элен не выказала ни малейшего желания забрать сына с собой. Конечно, Эдвард был уверен, что он может дать мальчику больше. Но потом, когда он увидел Элен, когда узнал, что у неё трое детей, про которых она говорила с искренним, глубоким чувством, когда он понял, что тот человек, Гарри Грегсон, был её настоящей любовью, Эдвард испытал холодное и неприятное чувство страха. Не был ли его благородный поступок всего лишь попыткой спастись от одиночества? Не украл ли он у Джона его жизнь? Эти терзания с годами становились всё ужаснее, поэтому не стоит удивляться, что Эдвард испытал сногсшибательное облегчение и всепоглощающую радость, когда однажды вечером Джон, заикаясь и с трудом подбирая слова, чего за ним раньше не наблюдалась, извинился перед ним и сказал, что в пятницу не сможет с ним поужинать. Он пригласил на свидание девушку.
Если бы в начале четвертого курса кто-нибудь сказал Джону, что через месяц у него будет свидание, он бы рассмеялся до слёз. До сих пор ни одна девушка не вызывала у него желания пообщаться с ней поближе. Конечно, он не был слепым и замечал красивых девушек. Попадались среди них даже умные и довольно интересные. Но Джон не видел никакого смысла начинать общение, если в глубине души он не ожидал от них ничего другого, кроме подлости и предательства. С таким настроением он и устроился на работу в крупную дилерскую компанию на мелкую должность, которая, однако, могла помочь изучить дилерскую деятельность изнутри. И там Джон встретил её.
Кэтрин Йорк была миниатюрной блондинкой с гривой густых белокурых волос, огромными голубыми глазами и бледной кожей. Она была похожа на изящную фарфоровую статуэтку. Но не это произвело на Джона неизгладимое впечатление, он и раньше встречал очаровательных девушек, и они ничего не задевали в его душе. Кэтрин работала секретаршей в том самом отделе, сотрудником которого предстояло стать Джону, и она была первой, кто встретил его в его первый рабочий день.
- Мистер Стэнли, я полагаю? – уточнила она и, дождавшись вежливого кивка Джона, вдруг улыбнулась. – Меня зовут Кэтрин Йорк. Идёмте, я всё вам покажу.
Но Джон уже ничего не слышал. Её улыбка стала для него громом среди ясного неба. Она настолько преобразила её хорошенькое личико, настолько осветила ярким, ласковым светом её глаза, что Джон впервые в жизни почувствовал, что хочет провести с этой девушкой побольше времени. Ему хотелось, чтобы она улыбнулась ещё. Но Кэтрин уже снова стала серьёзной. Она вела его по длинному коридору и по дороге поясняла, чей это кабинет и где тут можно пообедать. Джон пропускал всю эту информацию мимо ушей. Он совершенно не умел ухаживать за девушками, он считал, что этот навык ему в жизни не пригодится, и теперь даже не представлял себе, как себя вести, чтобы не выглядеть в её глазах полным ослом.
- Эй, Кэтти! – раздался вдруг громкий голос у него за спиной, и Джон успел заметить раздражённую гримаску на её лице. – Когда ты уже пойдёшь со мной на танцы?
Джон медленно обернулся и увидел приближающегося к ним по коридору высокого, чуть пониже его самого, молодого человека с каштановыми волосами, зачёсанными назад. Мерзкий тип.
- Извини, Стефан, я сейчас немного занята, - голос Кэтрин прозвучал вежливо, но Джону послышалась в нём некоторая напряжённость. – Это Джон Стэнли, наш новый сотрудник. Стефан Грегсон.
- Приятно познакомиться, - Стефан протянул ему ладонь, и Джон нехотя её пожал. Парень ему страшно не нравился, было в его манерах что-то развязное. На вид он был даже младше Джона, но вёл себя как пуп вселенной.
- Ну, так что, Кэтти? – Стефан уже забыл о существовании Джона. – Сколько можно меня динамить?
- Я сказала, что занята, - Кэтрин повернулась к Джону, явно намереваясь не обращать на докучливого поклонника никакого внимания. – Сейчас вам нужно пройти в кабинет мистера Крейга и подписать все необходимые документы, а потом…
И тут Стефан нагло схватил её за локоть и повернул лицом к себе. Кэтрин тихонько вскрикнула от неожиданности, и Джон впервые в жизни почувствовал такую ярость по отношению к кому-то.
- Убери руки, Стефан! – приказала Кэтрин, безуспешно пытаясь вырваться. – Я уже сказала, что не хочу иметь с тобой ничего общего.
- Брось, Кэтти…
- Она сказала, убери руки.
Джон не сразу понял, что услышал свой собственный голос. Кэтрин и Стефан синхронно повернулись к нему почти с одинаковым удивлением на лицах.
- Слушай, не вмешивайся, - Стефан нахмурился. – Ты здесь без году неделя. Ты ничего тут не знаешь.
- Я знаю, что девушка сказала тебе убрать руки, - сердце бешено колотилось в груди, Джон уже много лет не чувствовал себя таким взволнованным. – Ты не понял. Я решил тебе немного помочь.
Это был перебор, и Джон это осознал в ту же секунду, как последнее слово сорвалось с его губ. Стефан отпустил Кэтрин и повернулся к нему, в его лице проступила жесткость.
- Мне кажется, тебе стоит проявить ко мне чуть больше уважения, - вкрадчиво предложил он, но Джон уже знал, что не сдастся.
- Я не уважаю людей, которые ведут себя с женщинами в такой манере, как ты, - бросил он, не осознавая, насколько старомодно это звучит. Так мог бы ответить Эдвард. Зрачки Кэтрин чуть расширились.
- Значит, мне придётся научить тебя уважению, - Стефан покраснел от злости, тогда как Джон ничем не выказал обуревавшее его возбуждение. – Либо ты можешь извиниться.
Джон рассмеялся холодным оскорбительным смехом. К его удивлению, Стефан вдруг на секунду замер, глядя на него со странным выражением, а потом вдруг переспросил:
- Как, говоришь, тебя зовут?
- Джон Эдвард Стэнли, - гордо представился Джон. Он нервничал. Назревала драка, а он ни разу в жизни не дрался. Иногда они с отцом немного боксировали дома, но это были пустяки.
Стефан молчал. Он как будто немножко подрастерял свой пыл.
- Журналист Эдвард Стэнли – твой отец? – внезапно задал он новый вопрос, и Джон насторожился.
- Да, - осторожно ответил он, ещё не понимая, куда клонит этот наглец.
- Он был на войне? – Стефан, казалось, его отца каким-то образом знал. Но откуда? Эдвард никогда не свёл бы знакомства с таким оболтусом.
- К чему все эти вопросы? – воинственно поинтересовался Джон, но Стефан поднял обе руки вверх.
- Забудь, - он отступил на два шага назад. – Не будем ссориться. В конце концов, эта шлюшка того не стоит.
Джон успел увидеть только шок и обиду на лице Кэтрин, а потом он ощутил как его кулак врезается в щёку Стефана. Он заворожено смотрел, как тот отлетает к стене и бесформенной кучей сползает на пол.
- Все свидетели, я этого не хотел, - пробормотал тот, вытирая струйку крови из разбитой губы и поднимаясь на ноги.
- Извинись перед мисс Йорк! – потребовал бледный от гнева Джон. – Сейчас же!
- Я не буду ни перед кем… - возмутился было Стефан, но взглянул в лицо Джона и замолчал. Странное дело, Джон видел, что Стефан его не боится, ещё пять минут назад он сам нарывался на драку. Но сейчас тот выглядел готовым на всё, только бы эта самая драка не состоялась.
- Замнём, - Стефан одёрнул пиджак, болезненно поморщился, прикоснувшись к скуле, и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
- Извинись! – грозно повторил Джон, делая шаг за ним.
- Оставьте, мистер Стэнли, - Кэтрин прикоснулась к его локтю, и Джон чуть не дёрнулся от неожиданности. – Пусть уходит.
- Если ты собираешься здесь работать, лучше тебе извиниться, - Джон и сам не понимал, почему так упрямится. Это было делом чести. Эдвард бы не отступился.
- Я ухожу из этого места, - Стефан обернулся прежде, чем повернуть за угол. – Лучше нам вместе не работать.
Джон был обескуражен. Складывалось ощущение, что Стефан поутих после того, как узнал, кто его отец. И имя Эдварда произвело странное впечатление. Джон не мог с уверенностью сказать, какое именно.
- Кажется, он знаком с вашим отцом, мистер Стэнли, - негромко произнесла Кэтрин, смотревшая вслед Стефану с немалым удовольствием. – Спасибо вам.
- Пустяки.
Джон вдруг почувствовал себя донельзя смущённым. Занятый Стефаном он совершенно забыл о Кэтрин и о том, что ему придётся как-то объяснить ей своё поведение.
- Вовсе не пустяки, - девушка смотрела на него очень серьёзно, а потом вдруг снова улыбнулась, и Джон поймал себя на том, что восторженно пялится на неё. – В наше время так редко можно встретить рыцаря.
Джон совершенно не знал, что на это ответить. Он не привык к галантным разговорам с девушками, флиртовать он тоже не умел. Поэтому он не нашёл ничего лучше, чем буркнуть:
- Куда мне теперь идти?
Если Кэтрин и удивилась, она ничем этого не показала, и через полчаса Джон подписал контракт, оставив за собой право иногда посещать занятия. Зарплату ему предложили крохотную, но его это устраивало, была ведь ещё стипендия. Главное, что он получит необходимый опыт. Может быть, ему даже на бирже побывать удастся.
Всю последовавшую за неприятным инцидентом неделю Джон не решался заговорить с Кэтрин. Он здоровался с ней, прощался, один раз осмелился поругать погоду, в другой – кивнув на лежавшую на её столе книгу, похвалил работы Фенимора Купера. На самом деле, они ему не нравились, слишком уж идеализировали одних индейцев и принижали других, но это был хороший повод завязать разговор. Кэтрин что-то ответила, а потом, чуть потоптавшись, Джон ушёл.
Так прошло ещё три недели. Джон исподтишка наблюдал за Кэтрин. Он хотел бы, но не мог назвать её пустой, подлой, несерьёзной или глупой. Кэтрин была безупречна. Она много читала, иногда даже в столовой она сидела одна за столиком у окна, уткнувшись в очередной томик. Джон ни разу не осмелился подойти. Ему страшно хотелось спросить, читала ли она «Финансиста» Теодора Драйзера, потому что это была его любимая книга. Она всегда лежала у него на столе, потому что ему могло в любую секунду захотеться перечитать какой-нибудь момент. Если бы Кэтрин объявила себя поклонницей «Финансиста», он тут же признал бы её лучшей из женщин.
А ещё Кэтрин была невероятно красива. По крайней мере, на вкус Джона. Иногда он забывался и несколько секунд смотрел на её опущенную головку в ореоле светлых, чуть волнистых волос, на длинные ресницы, на маленький, аккуратный носик и пухлые губки. Иногда она встречала его взгляд, и Джон трусливо отворачивался, не замечая, как сразу мрачнело её лицо.
Но позавчера ему повезло. В столовой совершенно не было свободных мест, и, когда он проходил мимо с подносом, Кэтрин вдруг окликнула его по имени:
- Мистер Стэнли, садитесь здесь!
Джон сдержано поблагодарил её, сел, и уставился в свою тарелку, прекрасно понимая, что это его шанс. Но, с другой стороны, ему придётся с ней разговаривать. Джону почти хотелось, чтобы она вдруг начала громко чавкать или даже вылизывать тарелку, чтобы он смог, наконец, избавиться от этого ненужного наваждения. Но нет, Кэтрин ела очень аккуратно и грациозно. Она всё так делала.
- Как вам нравится работать у нас? – Кэтрин чуть улыбнулась ему, и Джон едва не пронёс вилку мимо рта. – Привыкли немного?
- Да, вполне, - кратко и, наверное, не слишком вежливо ответил Джон и быстро добавил: - Спасибо.
- Это ваша первая работа? – помолчав немного, спросила Кэтрин.
- Да.
Джон чувствовал себя полным идиотом. Она, наверное, думает так же.
- Я заметил, что вы любите читать, - не подумав, брякнул он. – Какая ваша любимая книга?
- Тут я не очень оригинальна, - Кэтрин улыбнулась чуть смущённо. – «Унесённые ветром». Как, наверное, у каждой американской девушки.
- Я не читал, - Джон пожал плечами, и она тут же вытаращила на него глаза.
- Неужели? – её изумление казалось вполне натуральным. – Обязательно почитайте! Это потрясающая книга.
- Я вам верю, - Джона позабавило то, с какой страстью она говорила об этой книге. Глупый романчик. – Но я предпочитаю немного другую литературу.
- Что, например? – скептически прищурилась Кэтрин. – Как все здесь: заумные статьи про всякие котировки, акции, облигации, векселя?
Джон засмеялся. Девушка была очаровательна.
- И это тоже, - признал он. – Но я ещё люблю Драйзера.
Он затаил дыхание.
- Я читала у него только «Сестру Керри» и «Американскую трагедию», - кивнула Кэтрин. – Последняя мне понравилась больше. Мне кажется, он слишком серьёзный автор, чтобы писать обычные романы, пусть и глубокие. Хороший психолог.
- Его «Финансист» - моя любимая книга, - признался Джон. – Почитайте. Это шедевр.
- Непременно, - кивнула Кэтрин, глядя на него с любопытством, а потом вдруг задорно улыбнулась. – Если вы прочтете «Унесённых ветром».
Джон уже собрался отказаться от сделки, но вдруг обнаружил на своём лице широкую улыбку и произнёс:
- По рукам.
В этот же вечер, стараясь не потерять чувства собственного достоинства, он купил в книжном магазине довольно увесистый томик «Унесённых ветром» и приступил к чтению. К его удивлению, его почти сразу увлекла история Скарлетт, и очнулся Джон, когда часы показывали без пятнадцати два. Отложив книгу, он улёгся спать, и впервые в жизни ему снился осмысленный, яркий сон, в котором мелькали длинные пышные платья, светлые кудряшки, ржали лошади, и он сам на одной из них скакал на войну, а рядом бок о бок с ним скакал Эдвард.
А утром Кэтрин первым делом призналась ему, что не спала всю ночь, захваченная историей Фрэнка Каупервуда. И тогда всё получилось легко и просто. Джон даже не волновался, когда вдруг спросил:
- Мисс Йорк, как вы смотрите на то, чтобы обсудить наши впечатления от книг завтра за ужином? Я знаю один очень милый ресторан.
- С удовольствием, - улыбнулась Кэтрин, и у Джона в очередной раз ёкнуло сердце. – И называйте меня Кэтрин.
Отец был удивлён, но доволен. Он не стал задавать вопросы, только уточнил, не нужны ли Джону деньги. Джон никак не мог отделаться от мысли, что предаёт отца, оставляя того в одиночестве в вечер пятницы. Откуда ему было знать, что в своей комнате Эдвард молился, чтобы девушка оказалась той единственной, которую суждено было встретить Джону.
Кэтрин надела красивое тёмно-синее платье и уложила волосы в высокую замысловатую причёску так, что Джон потрясённо выдохнул, войдя этим утром в офис.
- Доброе утро, Кэтрин, - поздоровался он, не зная, стоит ли упоминать сегодняшний вечер.
- Доброе утро… Джон, - она немного помялась, но всё же назвала его по имени, и у него перехватило дыхание. – Я почти дочитала первую часть, это потрясающе! Но подождём до вечера.
Джон весь день с трудом мог подавить глупую улыбку. И никак не мог понять, почему время сегодня шло куда медленнее, чем в остальные дни. Но, наконец, он открыл перед Кэтрин дверь ресторана. Не того, в который они каждый день ходили с отцом, он опасался какой-нибудь реплики со стороны хозяина. Этот ресторан был подороже, здесь они с Эдвардом отмечали его поступление.
Кэтрин с интересом оглядывалась по сторонам, но взгляд Джона был прикован только к ней. Она выглядела превосходно.
- Какое милое место! – с искренним восторгом воскликнула Кэтрин, и на её губах появилась так восхищавшая Джона полуулыбка. – Я уже сто лет никуда не выбиралась.
- Мы с отцом каждый день ужинаем в одном ресторанчике, - поделился Джон. – Это наша маленькая традиция.
- Ваш отец – Эдвард Стэнли? – уточнила Кэтрин. – Военный журналист?
Джон был польщён. Обычно отца знали как журналиста политического, в последние годы он писал потрясающие по своей меткости статьи, безжалостно критикуя политическую элиту. Неудивительно, что поклонников в правительственных кругах у него не было. Зато простой народ считал его чуть ли не национальным героем. И очень немногие знали о его военном прошлом. Ещё меньшее количество людей читали его записи о войне.
- Да, он был одним из тех, кто продолжал писать даже в то время, когда шёл бой, - с гордостью ответил Джон. – Поэтому его записи считаются одними из самых полных и достоверных.
- Я читала их, - кивнула Кэтрин, и Джон замолчал, отчётливо понимая, что большего ему от женщины всё равно не дождаться. – Ваш отец – очень храбрый человек.
- Лучший из людей, - искренне и с глубоким чувством сказал Джон. – Но как так вышло, что вы читали его записи?
- Я не похожа на человека, которого они могли бы заинтересовать? – чуть кокетливо осведомилась Кэтрин, и Джон уже испугался, что обидел её. – На самом деле, я искала что-то подобное специально, и консультант в магазине посоветовал мне «Хронику» Эдварда Стэнли. Я ни капли не пожалела, что купила эту книгу. Она помогла мне найти именно то, что нужно.
- А что вы искали? – поинтересовался Джон. Лучше бы он этого не делал.
- Достоверность, - просто ответила Кэтрин. – Я хотела знать, что там происходило, что видели люди, что они переживали.
- Вы интересуетесь историей? – задал следующий вопрос Джон, уже прикидывая, не пригласить ли её в исторический музей, но следующая её реплика повергла его в шок.
- Я интересуюсь всем, чем придётся, - Кэтрин покачала головой, как будто немного насмехаясь над собой. – Видите ли, я учусь в театральной студии, и для наших постановок мне иногда приходится читать странные вещи, если я хочу полностью погрузиться в роль. Тогда мы ставили пьесу о Второй мировой войне.
Джон прирос к стулу. Он почувствовал, как похолодели руки.
- Что с вами? – испуганно спросила Кэтрин. Наверное, у него сделалось очень страшное выражение лица.
- Всё в порядке, - сипло отозвался Джон, отводя глаза. – Внезапная головная боль. Так вы актриса?
- Пока ещё нет, - Кэтрин больше не улыбалась, всё ещё наблюдая за ним встревоженным взглядом. – Только собираюсь стать ей. Но я не могла позволить себе учиться полный день, потому что это не та профессия, которая сможет меня прокормить. Поэтому я пошла в студию, а параллельно устроилась секретаршей.
- А ваши родители одобряют вашу… профессию?
Последнее слово прозвучало почти уничижительно, и Кэтрин на секунду вскинула брови.
- Моих родителей уже давно нет в живых, - чуть прохладно проговорила она, скручивая салфетку в тонких пальцах. – Меня воспитывал дядя. Но и он скончался два года назад. Я сама по себе.
Джон задавил поднявшееся было внутри сочувствие.
- Мне очень жаль, - произнёс он дежурную фразу, и Кэтрин сдержано кивнула.
Разговор не клеился. Оба, казалось, забыли о книгах. Напряжение чувствовалось, поэтому Джон был почти благодарен Кэтрин, когда та вдруг поднялась и объявила, что не слишком хорошо себя чувствует и лучше пойдёт домой. Джон выразил надежду, что скоро ей станет лучше, настоял на том, чтобы вызвать ей такси, но удерживать её не стал. Хотя, какая-то крохотная часть внутри него вопила от несправедливости и ужаса. И требовала Кэтрин остановить. Джон впервые познакомился с этим своим я, а потому предпочел довериться холодному и привычному голосу рассудка.
Весь путь до дома он проделал в полном смятении чувств. С Кэтрин он больше не будет иметь ничего общего, тут даже думать было нечего. Театр был для Джона злом в чистом виде. Он ненавидел его и всё, что с ним было связано. Ведь разве не был театр самой верной школой лгунов? Кем были все актёры? Виртуозными, профессиональными лжецами. И чем талантливее был актёр, тем лучший из него получался лжец и притворщик. Этим людям верить было нельзя. Никогда не поймёшь, правду они говорят или нет. Джон ни разу не был в театре, даже сами здания вызывали у него отвращение. Помпезные, напыщенные, вычурно роскошные, их все стоило бы снести.
Всё, что говорила и делала Кэтрин, каждый жест, каждое слово – всё это было идеально выверенной игрой. Всё, с самого начала. Она сразу задумала поймать его на крючок, а он купился как последний дурак. А её любимая книга? Если раньше Скарлетт вызывала у него непроизвольное уважением, то теперь он мог думать о ней только с отвращением. Лгунья, беспринципная маленькая лгунья! Наверняка Кэтрин такая же. Ему всегда хотелось быть похожим на Фрэнка Каупервуда, значит и Кэтрин мечтает быть такой же, как Скарлетт.
Джон вошёл домой так тихо, как только мог, чтобы не потревожить Эдварда. Первым делом он брезгливо, двумя пальцами, взял томик «Унесённых ветром» со своей прикроватной тумбочки и отнёс в мусорный бак. Когда книга с тихим стуком упала на дно бака, Джон, всего на секунду, испытал лёгкий укол сожаления. Он так и не узнает, чем закончилась эта история. Ну и пусть. Ничего хорошего ждать от книги не приходится, если она нравится всяким актрисулькам.
- Джон, что стряслось? – Эдвард вошёл к нему в комнату без стука, как это было у них принято. Никаких секретов между отцом и сыном никогда не существовало.
- Ничего, пап, всё в порядке, - Джон старался говорить как можно безмятежнее, чтобы Эдвард, не дай Бог, не заметил, что он ранен куда глубже, чем сам хотел бы признать.
- Ты рано, - Эдвард невозмутимо уселся в кресло и стал смотреть в окно, приглашая сына поделиться с ним, но Джон молчал.
- Она… - Джон сглотнул и уже хотел было сказать всё, как есть, но в последний момент прикусил язык. Последний приступ меланхолии был у отца всего две недели назад, если сейчас он проведёт параллели, совершенно не нужные, просто лишние, и снова расстроится, снова вспомнит... – Она мне не понравилась. Глупая. С ней не о чем поговорить. Просто симпатичное личико.
- Джон, - в голосе Эдварда послышался привычный лёгкий упрёк, который появлялся всегда, когда Джон выражал своё мнение о знакомых девушках, - не стоит говорить в таком тоне о девушке. В конце концов, ум не самое главное достоинство женщины.
- Я знаю, пап, - Джон примирительно кивнул. – Но это точно не моё.
Сказал – и сразу же напугался, не заметит ли отец, что он лжёт. Всегда замечал. И тут же другая мысль, даже страшнее предыдущей: значит, он всё-таки лжёт? Наверное, вся его внутренняя борьба отразилась на лице, потому что взгляд Эдварда, более внимательный, более цепкий, задержался на нём чуть дольше, чем хотелось бы Джону.
- Ладно, - Эдвард встал и, направляясь к двери, легко потрепал сына по плечу. – Не твоё так не твоё.
Дверь за отцом закрылась, и Джон сразу же сник. Притворяться больше было не перед кем. Он был совершенно разбит.
Он не представлял, как в понедельник пойдёт на работу, как увидит Кэтрин, как поздоровается с ней. Ему казалось, она поймёт всё по его лицу. Вдруг она попробует поделиться с ним своими впечатлениями от его любимой книги? Джон ругал себя последними словами, что вообще посоветовал ей прочесть её. У них не должно быть ничего общего. Ничего.
Но позже, когда он ворочался в постели, впервые в жизни не в силах заснуть, в голову полезли совсем другие мысли. Она сказала, что родителей уже давно нет в живых, что её воспитывал дядя, но и он умер. Она была совсем одна на этом свете. Так бы случилось и с Джоном, если бы Эдвард был другим человеком. Но почему ей понадобилось становиться актрисой? Почему не кем-нибудь другим? Столько было в мире хороших профессий для порядочных людей. Хотя, она пошла работать, отдавая себе отчёт в том, что актёрство не сможет прокормить её, это был признак если не ума, то хотя бы расчётливости и сообразительности. Джон не знал, что и думать. Раньше для него не существовало такой проблемы, раньше он всё делил на правильное и неправильное. Промежуточного этапа не было. Но Кэтрин он не мог безоговорочно отнести к той половине человечества, с которой он не хотел пересекаться. Хотя и очень хотел.
Джон так и не уснул в ту ночь и наутро встал с больной головой и тёмными кругами под глазами.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – заботливо поинтересовался Эдвард за завтраком. – У тебя совершенно больной вид.
- Всё нормально, просто спал очень плохо, - соврал Джон, всё ещё не находя в себе сил поделиться с отцом своей проблемой.
Эдвард чувствовал, что сын чего-то недоговаривает, но не хотел лезть тому в душу. Обычно Джон всё ему рассказывал, но, в конце концов, мальчику двадцать три года, должно же у него быть личное пространство. Интуитивно Эдвард чувствовал тревогу, но твёрдо решил не настаивать на разговоре. Не в этот раз. Если мальчик наконец-то влюбился, то это только пойдёт ему на пользу.
Джону же в его состоянии мысли о пользе даже в голову не приходили. Он чувствовал себя ужасно. Его всё раздражало. Он попробовал отвлечься своими любимыми цифрами и ценными бумагами, как делал в детстве, когда мама бросила его, но в этот раз метод не помог. Он сбивался, не мог сложить элементарные показатели, тупо смотрел в книгу перед собой и постоянно возвращался мыслями к Кэтрин. Это были первые выходные лет с четырнадцати, в которые он не приобрёл никаких новых знаний.
В понедельник утром Джон пропустил пробежку, ему казалось, что дрожь в коленях помешает ему даже идти, что уж там говорить о беге. Эдвард наблюдал со стороны, готовый в любой момент стать самым преданным слушателем. Но Джону было не до того, он готовился встретиться с Кэтрин. Ему не хотелось обижать девушку. Но как прервать едва начавшееся общение он тоже не представлял.
- Доброе утро, Джон, - Кэтрин встретила его привычной улыбкой, как будто ничего особенного не случилось. – У вас усталый вид. Скажите, что я вас не заразила? Я плохо чувствовала себя в субботу.
- Нет, нет, всё нормально, - Джон поймал себя на том, что трусливо улыбается ей в ответ. – Просто усталость накопилась. Ерунда.
- Слушайте, я хотела кое-что сказать, - Кэтрин поднялась из-за своего стола и подошла к нему поближе, чуть понизив голос. Джон только усилием воли заставил себя не отшатнуться. – Мне немного неловко, что я сбежала в пятницу. Может быть, я могла бы загладить свою вину?
Вот сейчас он должен был мягко, но твёрдо дать ей понять, что всё в порядке, вины нет, заглаживать ничего не нужно, всего хорошего. Вместо этого Джон вдруг спросил:
- И каким же образом?
- Я не могу пригласить вас в ресторан, мне это не по средствам, - Кэтрин сказала это очень просто, совершенно не напрашиваясь на жалость с его стороны. Или она это просто сыграла, напомнил себе Джон. – Но я хорошо готовлю и могу пригласить вас к себе домой. Правда, я снимаю квартиру с подругой, поэтому, если это не будет для вас чересчур неудобно, то…
И снова Джон не отказался.
- Нет, нет, с удовольствием, - он изо всех сил пытался вернуться к своему решению, но ничего не помогало. Его язык перестал подчиняться мозгу. – Очень мило с вашей стороны.
Кэтрин радостно улыбнулась, и Джон снова оказался под действием её чар. Он просто не мог ей сопротивляться, все аргументы летели к чертям, стоило этой проклятой улыбке появиться на её лице. Джон прошёл в коридор, закрыл за собой дверь и чертыхнулся в полголоса. Что только что произошло? Как так вышло, что он неожиданно согласился прийти к ней в гости, познакомиться с её подругой? Как? Он должен был оборвать общение с ней раз и навсегда. Она актриса, все они одинаковые, она фальшива до мозга костей. В его жизни достаточно и одной актрисы, спасибо. Ошибок отца он повторять не станет.
И, тем не менее, в пятницу, купив бутылку вина и торт, Джон двинулся по названному Кэтрин адресу. Район был бедный и совсем не такой респектабельный как тот, в котором жили они с отцом. Подъезд дома был узким, тёмным, пропахшим затхлостью и влажностью, лестница выглядела так, словно её не мыли лет десять, а о лифте тут, похоже, и не слыхивали. Кэтрин открыла ему дверь и радостно улыбнулась. Джон остолбенел. На работе она всегда была одета довольно строго, исключением было то синее платье, в котором она ходила в ресторан. Её волосы всегда были убраны в пучок или собраны в хвост, поэтому для Джона стало полнейшей неожиданностью увидеть её такой. Такой домашней. В скромном платье в цветочек и с распущенными по плечам волосами Кэтрин была какой-то уютной. Джон на секунду почему-то подумал, что было бы здорово вот так приходить домой и видеть там её в подобном наряде. Но он быстро отмёл эти мысли. Опасно.
Подруга оказалась миловидной рыженькой девушкой по имени Олив на год или два старше Кэтрин. Она работала учительницей начальных классов в близлежащей школе и казалась Джону гораздо более приемлемым вариантом для построения отношений. Но думал он об этом, глядя только на Кэтрин.
Ужин прошёл на удивление приятно. Джон и сам не заметил, как девушки вовлекли его в лёгкую беседу о разных пустяках, которые раньше он считал обычной тратой времени. Но нет, это был интересный опыт. Однако, и Джон напоминал себе об этом каждые тридцать секунд, это был последний раз, когда он разговаривал с Кэтрин как друг. После этого их будут связывать исключительно рабочие отношения.
- Вы никогда не видели Кэтти в театре, мистер Стэнли? – спросила вдруг Олив, и Джон вздрогнул.
- Нет, не приходилось, - вся лёгкость и непринуждённость слетела с него как шелуха.
- Олив, ну что ты, - Кэтрин мило покраснела, явно смущённая вопросом подруги.
- Очень зря, - Олив не обратила на неё никакого внимания. – Кэтти очень талантливая. Я уверена, она когда-нибудь сыграет Офелию.
- Офелию? – переспросил Джон, надеясь увести разговор подальше от его присутствия на театральной постановке.
- «Гамлет»? Шекспир? – глаза Олив распахнулись в изумлении. – Неужели не читали?
- Не увлекаюсь пьесами, - бросил Джон и почувствовал, как Кэтрин повернула голову в его сторону.
- И не видели «Гамлета» в театре? – не отступалась Олив.
- Не люблю театр.
Теперь на него молча смотрели обе девушки, и Джон понял, что момент настал.
- Я всегда считал, что лицедейство не самое достойное занятие для порядочного человека, - Джон встал, стараясь не смотреть на ошеломлённую Кэтрин. – Простите, мне лучше уйти.
Кэтрин не вышла проводить его. Джону даже послышался тихий всхлип, и он чуть было не вернулся в комнату, чтобы рассыпаться в извинениях. Он даже дошёл до чуть приоткрытой двери, когда услышал тихий шёпот Олив.
- … ещё один, кто просто хотел затащить тебя в постель, дорогая. Он ничем не лучше других.
Джон тихо вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь. Пусть именно так Кэтрин и считает. Он понимал, что их отношения, какими бы они ни были, на этом закончились. На душе было паршиво. Одобрил бы отец его поступок? Конечно, нет. Эдварду было бы стыдно за него. Поэтому он никогда не узнает о Кэтрин.
Но Эдвард догадывался. Он предполагал, что сын наконец-то влюбился, и что-то у него сразу пошло не так, но это его не особо тревожило. Мальчику было полезно получить опыт в отношениях с людьми, любой, выходящий за рамки их собственного общения. Но шла неделя за неделей, а Джон становился всё более угрюмым и дёрганым. Эдвард предполагал, что если уж сын влюбится, то влюбится со всем пылом, на какой только был способен. И, скорее всего, окажется однолюбом. Но особых проблем он не предполагал. Джон был красив, и девушки оглядывались на него лет с семнадцати. Неужели он влюбился, а девушка его отвергла?
Но всё было хуже. Джон изо всех сил боролся с самим собой. Иногда ему казалось, что он сумеет убедить Кэтрин отказаться от театра. Потом он вспоминал, что актёры – это люди с особым характером, склонные к лживости изначально, с самого рождения. Этого он исправить никак не сможет. Пару раз даже мелькала мысль, что, может быть, он должен пересмотреть свои убеждения, потому что Кэтрин совсем не казалась ему лживой. Но нет, мама тоже долго притворялась, что ей есть до него дело, а потом ушла, даже не взглянув на него. Больше с ним такого не повторится.
Но видеть Кэтрин каждый день было невыносимо. Может быть, ему это только казалось, но она становилась всё грустнее день ото дня, и Джон невольно задавался вопросом, не он ли причина её грусти? Дошло до того, что он перестал появляться в университете. Зачем, если он всё равно не мог сосредоточиться? Когда Джон понял, что вот уже неделю не чувствует в себе сил, чтобы встать с кровати и сделать круг по парку, а лежит и тупо пялится в стену, пришло понимание: нужно что-то делать. И срочно. И он принял единственное верное решение. Как ему казалось. Он уволился с работы.
Он найдёт другое место, которое принесёт ему куда больше пользы, ведь там не будет отвлекающего фактора в лице Кэтрин. Начальник, возлагавший на него большие надежды, только вздохнул, но отпустил его, пожелав удачи. Коллеги, с которыми Джон так и не удосужился познакомиться, отнеслись к его уходу равнодушно. Но его интересовала реакция только одного человека.
- До свидания, Кэтрин, - пробормотал он, жадно впиваясь взглядом в её лицо, стараясь запомнить эти милые черты, воскресить в памяти чарующую улыбку.
- До завтра, Джон, - стандартно откликнулась она. Этого-то он и ждал.
- Нет, не до завтра, - он чуть улыбнулся. – Я ухожу насовсем. Я уволился.
Он мог бы поклясться, что Кэтрин побледнела.
- Я думала, вам нравится ваша работа, - тихо заметила она, опуская глаза.
- Да, работа неплохая, но я думаю, что смогу найти и получше, - немного самоуверенно заявил Джон и вдруг уловил в своих словах оскорбительный подтекст. – В любом случае, рад был с вами познакомиться.
- Я тоже была рада, - Кэтрин встала и протянула ему изящную ладонь. – Прощайте, Джон. И удачи вам.
- И вам, - Джон прикоснулся к её пальцам, и оба вдруг вздрогнули, как будто их тела одновременно пронзил сильный электрический разряд. Джон поднял на неё глаза и почти поменял своё решение. Раскрасневшаяся, с выбившейся из причёски светлой прядкой Кэтрин была прекрасна.
- Идите, - прошептала она, почти падая на стул.
Джон секунду смотрел на неё, потом развернулся и практически вылетел за дверь, оставляя за спиной свою первую в жизни влюбленность. И последнюю, мрачно решил он, шагая к дому. Джон даже не представлял, насколько был прав.
